Однако при этом не разрешил мне поступать на актерский, хотя Марк Донской, шеф художественной самодеятельности моей школы, устроил бы меня во ВГИК без экзаменов. «Ты что, он приставать будет», — сказал Леня. Это так смешно! Донскому было уже за семьдесят.
Борткевич был моим кумиром. Не знаю, что он ко мне испытывал, одно могу сказать: всегда возвращался. Мне кажется, наша встреча выпала на самые лучшие годы: это была наша молодость и самый звездный период его жизни. Он не уставал мне повторять: «Ты для меня девочка...»
Я училась на редакторском в Полиграфическом институте. В пункте «Книга — почтой», что на улице Медведева, зимой проходила практику. Это было потрясающее время! В нашем подвале стоял транспортер, по которому книги грузили в фургон. Мы с подругой, надев телогрейки и платки, паковали тома, а потом помогали их загружать.
Приехав в Москву, Леня остановился неподалеку, в гостинице «Минск». Звонит домой, а бабушка ему говорит: «Ира на работе», — и дает ему мой рабочий телефон. Выясняется, что мы находимся через дорогу. «Сейчас приду», — сказал Леня.
Я быстро накрасила губы, глаза. Но когда он увидел меня в телогрейке и платке, был в шоке: «Хорошо, что пришел один. Вдруг бы тебя кто-то из наших увидел?!» Я долго извинялась, говорила, что не подумала. Он объяснял: «Понимаешь, есть статус!»
Задолго до этого я заметила, что у нас разные картины жизни. У него было сложное детство, да и в «Песнярах» не все так гладко — там была дедовщина. Леня с большим пиететом относился к знаменитостям. «Шульженко мимо прошла, я платье потрогал!» — говорил он с восторгом. Меня ругал: «Почему ты сказала, что твой папа — полковник? Я всем его представил как генерала!» Или замечание делал: «Не могла сказать, что я тебе такси оплатил?! Совсем необязательно было говорить, что на общественном транспорте приехала».
Он всегда искал статусного окружения. В его друзьях числились Лена Коренева, Коля Еременко. С Колей они оба белорусы, у них было много общего. Я все замечала, но никак не могла представить, что это отразится на нашей личной жизни.
Леня кормил меня обещаниями: все завтра, завтра, завтра все будет! Однажды приезжает и рассказывает с восторгом: «Мы летели в одном самолете со знаменитой гимнасткой Ольгой Корбут. Она великая! Народу встречало в аэропорту масса. Мы думали, нас, а оказывается, ее. Представляешь, в Америке есть День Ольги Корбут!» И эта картинка так ему в память запала, видимо...
Корбут влюбилась в него — наверное, пришло время выходить замуж. Не пойдет же она за простого?
Как-то ребята из его близкого окружения мне сказали, что Борткевич разводится с Олей и женится на Корбут. Попросили меня их не выдавать. Мне трудно было в это поверить. В одной передаче его жена, с которой он развелся, сказала о своем впечатлении о Корбут: «Леня — эстет, и вдруг ТАКОЕ рядом с ним!»
