— Нет, она жесткая только в работе. И со мной в том числе. Дома очень нежная, тактильная. Мы совершеннейшие котики. Обнимаемся, вместе смотрим кино.
Похоже, мы восполняем то, чего долгое время были лишены. Все трое любим пообниматься, поцеловаться.
— А как Саша называет Ларису Александровну?
— Бабушкой. Мама на этом настояла. Для Саши она — огромный авторитет. Если похвалила за пение, то все, дочь чуть ли не летает от счастья. Несмотря на то что Саша видит изнанку профессии, мечтает стать только певицей. Упорно и с большим удовольствием занимается вокалом. Она уже несколько раз ездила с мамой на гастроли, знает, что такое подскочить в шесть утра, быстро собраться и потом долго ехать до места выступления. Знает, что можно часами сидеть в аэропорту ждать вылета, проголодаться и не иметь возможности поесть. Все это ее не смущает.
Видит четкую цель. И это счастье. У меня так не получилось, никогда не хотелось чего-то одного. А в маме — стержень с рождения.
Она двигалась только в одном направлении, не отвлекаясь, не оглядываясь. Похоже, что это повторилось в Сашке.
— Зная законы шоу-бизнеса, сталкиваясь с хейтерством, которое стало национальной чертой, вы отпускаете Сашу и считаете, что будет классно, если она состоится как музыкант?
— Это ее выбор, и я его уважаю. Как-то Саше попалось в «Тиктоке» видео, где молодое поколение, не будем называть имен, оскорбляет ее бабушку. Саша прибежала в слезах: «Как они могут?!» Я сказала дочери, что все это — неотъемлемая часть профессии. Артист — всегда наружу, на растерзание, без права на личную жизнь. Саша подумала и сказала, что если речь о ней, а не о ее близких, то пусть. Она готова.
Школьная учительница называет ее нежным цветочком. Ей трудно принять как данность то, что дети жестко футболят друг друга.
— Слушаю вас, Лина, и вспоминаю выражение: любому ребенку необходим психотерапевт. Неужели не осталось ни одной обиды на маму?
— Я выросла с ощущением наполненности любовью. Всегда знала, что есть мама и она появится тут же, если потребуется. Никогда не казалось, что я брошенная. А вот мама страдает. Часто говорит, что недодала мне многого.
— Какая степень открытости ваших личных границ, все ли рассказываете друг другу?
— Сейчас мама знает обо мне абсолютно все и никогда ни за что не упрекнет. Скажет, что вот это мне не нравится, и все. Теперь мы вообще — подружки. Лучше, чем мама, меня не знает никто.
До Сашкиного рождения я не была такой открытой. Когда мама говорила «Я — твой лучший друг», считала, что это такой способ выкачать из меня информацию. Ну что с глупого подростка взять?!
— Какой совет мамы вы считаете самым ценным?
— По поводу одного мужчины... Она меня буквально отвоевала у него. И это был единственный раз, когда мама настояла на своем. Сказала просто: «Лина, чуть позже поймешь». И сама разрулила ситуацию с молодым человеком, потому что считала наше общение деструктивным.
— Вы считаете, это правильно?
— Мне было года двадцать два, и я совершенно не могла себя защитить, отстоять свои личные границы. Я резко поумнела лишь тогда, когда забеременела, а до этого творила черт-те что.
— По поводу появления ребенка советовались с мамой?
— Нет, мы с моим мужчиной планировали малыша. Когда мама узнала, что я в положении, у нее глаза засветились счастьем. Как она поддержала мой выбор Сашкиного отца — отдельная история. Мама совершенно влюблена в него по-человечески, у них очень теплые отношения. Она прямо мне говорит: «Лина, это лучший мужчина в твоей жизни».
