— Будем разводиться.
Он обалдел. В суде тоже слезы лил.
Судья дала нам два месяца на примирение. Я умоляла:
— Вопрос уже решен, разведите прямо сейчас!
— По закону положено ждать два месяца!..
Еще я поменяла имя во всех документах, став официально Алисой Мон. Из принципа! Потому что имя и фамилия — единственное, чего не мог у меня отнять Муравьев.
Знаю от общих знакомых, что он подыскал похожую на меня девушку, хотел назвать ее Алисой Мон и отправить гастролировать с моей фонограммой. Теперь же по закону не имел права называть постороннего человека моими именем и фамилией. Эта девушка, как мне позже тоже донесли добрые люди, однажды пошла выносить мусор в тапочках и в таком виде от Сергея сбежала. Видимо, ей он устроил такую же «сладкую жизнь», как когда-то мне.
По Слюдянке нашей сплетни пошли. Город-то маленький, а после моего триумфа в Москве меня тем более все знали. И теперь буквально пальцем показывали, шептались: мол, Алиска вернулась, работает проводницей в поездах дальнего следования, выгнал ее, видать, московский муж, не задалась звездная жизнь... Я и так после всех своих перипетий еле живой была — а тут еще и эти шепотки.
Моя добрая знакомая Нелли Васильевна Агафонова работала в ДК «Энергетик» города Ангарска. Это в четырех часах езды на электричке от нашей Слюдянки. Я ей позвонила, она говорит: «А приезжай». Оформила меня худруком. Я сняла квартиру и там тоже затеяла ремонт, сама даже линолеум постелила.
Режиссировала представления местной самодеятельности, а в свободное время писала песни — не понимая зачем. Ведь уже в разгаре были девяностые, всей стране не до песен, выживали люди. И я выживала как все. Мы с Нелли Васильевной организовали детское кафе, я подрабатывала феей на праздниках, а на Новый год Снегурочкой.
И все равно мы не унывали, держались друг друга. В Ангарске у меня появились подружки, отличные девчонки. Я знала их жизненные истории, они узнали мою. Однажды сказали:
— Алиска, ведь ты не простила своего Муравьева. А надо простить. Иначе удачи не будет — Бог ее отрежет.
Сжалась вся, говорю:
— Девочки, родные, я бы рада простить! Пытаюсь — и понимаю, что не могу, не отпускают ни боль, ни страх.
— А ты, — говорят, — все равно в храм иди. Скажи Богу, что хочешь простить — но не можешь. Чтобы Он это знал. Он поможет.
И я пошла в храм...
О возвращении на сцену не помышляла — какая большая сцена в моей ситуации! Хотя бы кассету с новыми песнями выпустить в регионе. Нашла людей, готовых мне помочь, они обозначили таксу, почему-то снова пресловутые три тысячи долларов. Стала копить деньги. А потом случилось то, что называют чудом.
