Валя никогда не опаздывал на репетиции или съемки. Это было исключено! Всегда меня торопил, поглядывая на часы, когда подвозила его к театру. И не выносил непрофессионализма. В случае его проявления мог дойти до бешенства. Когда снимался в «Чародеях» по Стругацким, его буквально вывела из себя Александра Яковлева. Она часами гримировалась, а все актеры ждали ее появления. И вот однажды Валя не выдержал и оставаясь в образе Сатанеева, в ярости стал душить партнершу прямо в кадре. Та еле отбилась.
Я постепенно открывала его для себя. С удивлением обнаружила в человеке, писавшем едкие беспощадные эпиграммы, нежную, ранимую душу. На экране он столько раз становился злодеем, а в жизни оставался очень застенчивым. Всегда был недоволен собой. После спектакля обычно сетовал, что сыграл отвратительно. Пока мы ехали в машине домой, выслушивала длинный монолог, как он бездарен. Я успокаивала, говорила, что все прекрасно. Потом привыкла к этому однообразному и несправедливому самоедству.
Но как только он чувствовал, что разговор становится слишком серьезным, тут же переводил его на шутку. Однажды я спросила:
— А кто-нибудь обижался на тебя за ироничные стихотворные опыты?
— Были случаи, — ответил он. — Михаил Рощин написал злой ответ:
У Гафта нет ума ни грамма —
Весь ум ушел на эпиграммы.
Но больше ему нравились строчки Ролана Быкова:
Мой нежный Гафт,
Мой нервный гений,
Храни тебя Господь от тех,
Кто спровоцировал успех
Твоих незрелых сочинений.
Он не любил пафоса и разговоров о себе. Помню, спросил:
— А ты думаешь, у меня нет серьезных стихов? Хочешь, прочитаю из ранних?
— Конечно!
И он с совершенно серьезным лицом продекламировал:
— Ну вернись ко мне, вернись,
Детства розовый кусочек.
Мама шепчет мне: «Пись-пись»,
И я писаю в горшочек.
Гафт был равнодушен к алкоголю. Бокал шампанского — и все! Я привыкла, что в артистической богеме любили после спектакля расслабиться. А Валя шутил: «Я даже с Марчелло Мастроянни не стал пить!» Однажды они действительно встретились за кулисами в Берлине. Мастроянни увидел в руках у Вали бутылку кефира и предложил отхлебнуть из его фляги коньяку, но тот отказался.
Я хорошо знала, что такое артисты театра, как трудно им живется. Благодаря роману с Борей Хмельницким часто бывала в их компаниях. Тогда все выпивали — много и часто. А что еще делать? Зарплаты маленькие, сериалов еще не снимали. Актеры вечно в долгах, и Гафт не стал исключением, в деньгах очень нуждался: у него были больная старенькая мама, сестра. А еще взрослой дочери помогал. Признавался с горечью: «Я не могу назвать себя хорошим отцом. Почти никогда не был рядом...»
Когда мы ночевали на Тараса Шевченко, замечала, что он очень напряжен и словно чего-то боится. Далеко не сразу узнала, что в том же подъезде, но двумя этажами выше обитали его бывшая жена балерина Елисеева с дочкой Олей. Окна их квартиры, как и Валиной, выходили во двор. Инна Сергеевна знала, в какое время Гафт уходит на репетицию, и следила за ним в бинокль.
