Посмотрела в зеркало, сказала себе: «Я — Раневская» и наконец в это поверила. Сыграла на «отлично». Обо мне заговорили в училище, и Симонов вроде был доволен. Но когда я показывалась с отрывком из «Вишневого сада» в Театре Вахтангова, Рубен Николаевич на худсовете неожиданно сказал:
— Что мы ей предложим играть? Лицо детское, полноватая к тому же...
На что финансовый директор театра Исай Исаакович Спектр парировал:
— Но и мимо такого явления проходить нельзя.
И меня взяли!
Счастью не было предела, и вдруг — известие из дома: мама перенесла операцию.
Рак... Бросив все, я уехала ее спасать. Папе одному, да еще с маленьким ребенком, сестре Маринке только исполнилось девять, было просто не справиться. Мне удалось достать лекарства, которые продлили маме жизнь на год. Она ушла из жизни, не узнав, что я беременна...
Мы жили в гражданском браке с актером Эрнстом Зориным. Он тоже оканчивал курс Шихматова, только на четыре года раньше, был принят в Театр Вахтангова. Вместе участвовали в спектакле «Стряпуха замужем», но на сцене ни разу не встречались: я была задействована во втором акте, он — в первом. Когда пришла в театр, Эрнст как-то сразу обратил на меня внимание. Стал настойчиво добиваться и поначалу очень мне не нравился. Мы сошлись на гастролях, на целинных землях...
Антонина, которую назвала в память о маме, родилась восьмимесячной.
Два последних месяца я лежала «на сохранении». Девочка была очень слабенькой. Мне не давали кормить ее грудью. В отчаянии бегала около бокса для новорожденных, пока одна сердобольная медсестра не сжалилась. Меня впустили, и я наконец увидела свою дочку. Гемолитическая желтуха. Врач открытым текстом сказала, что не дает никаких гарантий: «Поймите, все зависит от девочки. Она должна бороться! И вы — вместе с ней». И мы боролись и победили.
С Эрнстом поженились только через два года после рождения Тоши. Расписались, когда Зорин развелся с первой супругой. До этого дочка была Шашковой, а потом получила фамилию отца.
Жили в общежитии, никакой няни не было. Тошеньку до трех с половиной лет по очереди брали с собой в театр — то я, то Эрнст.
Иногда оставляли на соседей, особенно когда были вечерние спектакли. Частенько я подкидывала дочку тете Вячеслава Шалевича бабе Клаве: «Посмотрите за ребеночком...» И сестра Славы, Танечка, тоже помогала с дочкой. Жили мы в жутких условиях — коммуналка на девять семей. Здание аварийное: один туалет, один кран с холодной водой на кухне. И сам Шалевич там жил. Потом администрация театра переселила нас в коммуналку рядом со «Щукой». В этой квартире был проходной двор в прямом смысле — друзья из театра после спектаклей и репетиций заворачивали к нам на огонек, дверца холодильника не закрывалась. Тошенька знала всех актеров, называла их по имени и фамилии, подставляя «тетю» или «дядю»: тетя Инна Алабина, дядя Юра Яковлев. Она принимала участие во всех наших дружеских посиделках.
Устраивали вечеринки, читали стихи, пели. Дочке все это очень нравилось.
Однажды кто-то подарил ей неваляшку.
— Смотри, мама, какой у меня Виноляжка.
— Тош, почему же Виноляжка?
— Ну как, Вино — в папу, Ляжка — в маму.
Антонина росла очень прилежной, когда я учила ее переходить дорогу, она повторяла мои инструкции вслух, чтобы все запомнить:
— Сначала смотрим налево, потом доходим до дяденьки милинционера, потом смотрим направо и снова идем.
— Милинционера?
