Чуть не в каждом выпуске находил себе музу. На нашем курсе позже завел роман с моей подругой Любой Нефедовой, об этом все знали.
Я ничего не замечала, думала только о Ефремове. Своим комплиментом он пробудил мечты и желания, которые прежде представлялись несбыточными. Скрывать чувства я больше не могла, но абсолютно не представляла, как в них признаться. Наконец решила подарить цветы. На дворе был май, все деревья цвели. Почему-то мне показалось, что Олегу Николаевичу должна нравиться черемуха. Ребята по моей просьбе нарвали огромный букет. Для кого, они не знали.
У меня не было ни адреса, ни телефона Ефремова, только номер приемной. Позвонила его секретарю — Ирине Григорьевне Егоровой, назвалась и попросила разрешения передать Олегу Николаевичу цветы.
Она не всех пускала и даже по телефону далеко не со всеми соединяла любимого шефа, а мне сразу сказала: «Хорошо, приходите».
Эта замечательная женщина заслуживает отдельного рассказа. Егорова сыграла большую роль и в нашей истории, и в истории МХАТа. Вся жизнь ее была отдана театру, а последние шестнадцать лет — и Ефремову. Она его боготворила. В молодости Ирина Григорьевна была замужем за сыном директора МХАТа Николая Егорова, запечатленного Булгаковым в «Театральном романе» в образе всесильного Гавриила Степановича, но потом, уж не знаю, по какой причине, осталась одна. Театр заменил ей семью.
При всей своей интеллигентности и деликатности Егорова была сильным и влиятельным человеком, могла решить любой вопрос, зачастую — одним телефонным звонком. Ефремов целыми днями пропадал в театре, и она там сидела с утра до ночи. Отвечала на звонки и письма, перепечатывала пьесы во множестве экземпляров. Получала Ирина Григорьевна мало и жила очень скромно. Годами ходила в одной и той же юбке. Олег Николаевич любил ее поддразнить. Она была человеком старой закалки, а он к советскому режиму относился критически. Как-то спросил:
— Вот вы все хвалите советскую власть, а скажите мне, милейшая Ирина Григорьевна, что она вам дала?
— Да все! Работу в Художественном театре, квартиру на улице Немировича-Данченко.
— Не квартиру, а крохотную квартирку...
— Куда мне больше — одной?
— Да-да, и деньги вам не нужны, поэтому вы всю жизнь горбатились за копейки, всего боялись и ничего не видели. Ни разу не были за границей!
— Ну и ладно, — отмахнулась она. Помолчала и вдруг очень грустно сказала: — Вот туфли нормальные никогда не могла себе позволить, это да...
На Ефремова она не обижалась и очень переживала, если чиновники от культуры не пропускали какой-нибудь спектакль. Однажды, когда возникли проблемы с пьесой «Так победим!», на полном серьезе посоветовала: «В следующий раз надо поставить что-нибудь духоподъемное, с колоколами».
Эту фразу в театре потом цитировали.
Когда я пришла, Ирина Григорьевна сказала:
— Давайте ваш букет. Поставлю цветы у Олега Николаевича в кабинете.
— Только не говорите, от кого!
Потом она рассказала мне, как Ефремов вошел к себе, увидел охапку черемухи на столе и изумленно спросил:
— А это что такое?
— Поклонница ваша передала. Одна молодая особа.
Ефремов долго допытывался, кто это, но Егорова молчала как партизанка. «Знаете, Светланочка, — сказала она мне, — Олег Николаевич был очень заинтригован. И тронут».
