Я тоже грезил морем — правда, в несколько ином ракурсе. Посмотрев раз двадцать фильм «Искатели приключений» с Аленом Делоном и Лино Вентурой и начитавшись книг про скрытые под водой клады, видел себя исследователем глубин.
В деревне, куда меня отправляли на лето к бабушкам, сумел заразить кладоискательством местных пацанов. Удивительно, но однажды поиски увенчались успехом. На окраине стоял заброшенный дом, который все почему-то называли «еврейским». К обследованию его подвала мы обстоятельно подготовились. «Соратники» натащили свечных огарков, накрутили из бумаги факелов, а я снял с бабушкиной люстры висюльки из оргстекла. Подожженные, они нещадно чадили, издавали жуткий треск, но какой-никакой свет давали.
В цоколе печки, обстукав каждый кирпич, мы обнаружили замаскированную нишу, а в ней — железную коробку из-под монпансье, полную царских банкнот.
Растащили «сокровища» по домам, где и узнали от взрослых, что находка не имеет никакой ценности: «Такого добра в любом музее — пуды. Поспрашивайте у одноклассников: может, кто собирает старые деньги, — им и отдайте». Расстроились, конечно, страшно, но с кладоискательством не завязали и каждые летние каникулы предпринимали по нескольку экспедиций. К сожалению, безрезультатных.
Детство в моей памяти осталось прежде всего запахами: чадом от висюлек с бабушкиной люстры, ароматами копченых колбас и окороков в мясных отделах магазинов, острым духом, который источал щедро сдобренный чесноком холодец.
Запах последнего у меня всегда ассоциируется с праздником. В нашей большой коммуналке и Первое мая, и годовщина Великой Октябрьской, и Новый год, и Восьмое марта, и День Победы ознаменовывались общим застольем. Подготовка начиналась загодя. В тамбур между входными дверьми, где по бокам были прибиты полочки, выставлялись глубокие тарелки с этим самым холодцом, тазик винегрета, самодельные торты. В эмалированном ведре ждали своего часа прикрытые марлечкой соленые рыжики и грузди...
Кто-то подумает: «Наверняка у его родителей не было проблем с кормежкой — парень мел все подряд!» Ничего подобного. Едок из меня с раннего детства был аховый. Как-то родители отвезли полуторагодовалого Сашу к тетке в Пушкин — погостить недельку.
Но уже через три дня получили обратно. Мамина сестра испугалась, что любимый племянник умрет с голоду: никакие отвлекающие маневры в виде песен и плясок и даже привязывание к стулу не помогали — если тете ценой неимоверных усилий удавалось впихнуть мне в рот ложку каши, я тут же ее выплевывал.
Процесс избавления от сосисок в более зрелом возрасте уже помню сам. Стоило взрослым отлучиться из комнаты, сосиска тут же летела в форточку. Мама недоумевала: «Почему все бродячие собаки постоянно собираются под нашим окном?» Тайна открылась, когда однажды сосиска упала между заклеенными на зиму рамами и я попытался извлечь ее оттуда половником. За этим занятием и был застигнут. Физические меры воздействия в арсенал родителей не входили, но словесную выволочку мне устроили — будь здоров!
Стал прятать сосиски в батареи. Во время генеральной уборки их извлекали — уже в виде «сухофруктов» — десятками. Ждать серьезных привесов при таком рационе не приходилось, поэтому во дворе я был самым тощим. Из-за худобы получил прозвище Огурец, которое вскоре перекочевало за мной в школу.
Не знаю, что такого видят во мне люди, но стоит завести разговор о детстве, непременно следует вопрос: «Саша Половцев, наверное, в «ботаниках» ходил?» Да не был я никогда «ботаником»! И сделанные из треугольных пакетов из-под молока «бомбочки» с крыши сбрасывал, и по шарикам во время демонстрации из рогатки стрелял, и соседские окна — это уже не нарочно! — пару раз мячом разбивал.
