Выкроив между съемками полтора часа и вместо того чтобы потратить это время на сон, она крутилась на кухне. Я, полдня бесцельно слонявшийся по улицам, вернулся домой мрачнее тучи.
—Обед готов! — стараясь не замечать дурного настроения мужа, бодро доложила супруга. — Мой руки и садись за стол.
—Не буду, — буркнул я. — Не хочу.
—Ах, так! — вскипела Юля и, грохнув трехлитровую кастрюлю с борщом на пол, вылетела из кухни.
Мыл полы и оттирал потеки со стен я.
Этот эпизод может дать превратное представление о Юлином характере. На самом деле она очень терпеливый человек. Будь иначе, мы давно бы разошлись.
В середине восьмидесятых, работая в Театре-студии «Время» за копейки, я пытался прорваться в кино. После нескольких эпизодических ролей на горизонте замаячила главная — в картине «Подвиг Одессы». Я успешно прошел пробы, но тут выяснилось: съемки совпадают с гастролями театра. Роль моряка Черноморского флота Кости Чеботаренко досталась Игорю Скляру, который прекрасно с ней справился. Я же попал в список «отказников». Теперь, когда режиссерам предлагали кандидатуру Александра Половцева, ответ чаще всего был таким: «Он плотно занят в театре — наверняка откажется».
На некоторые кастинги я все же попадал. И слышал: «У вас, Александр, очень интеллигентное лицо, нам надо что-нибудь попроще». Через месяц новые пробы и прямо противоположный вердикт: «Все хорошо, только лицо у вас простовато для белого офицера — хотелось бы чего-нибудь поаристократичнее». Моя физиономия сгодилась для роли юродивого Парамоши в фильме «Оно», который по произведениям Салтыкова-Щедрина снял Сергей Овчаров.
Спустя пару месяцев после окончания съемок я стал замечать: одни сутки моей жизни похожи на другие, как кильки в банке. Встал, почистил зубы, побрился, пошел в театр. Там не глядя повесил на мною же прибитый десять лет назад гвоздь кепку, порепетировал, выпил с коллегами пива, приехал домой, машинально потянул на себя дверцу холодильника, опять же не глядя достал со второй полки колбасу, съел бутерброд, отправился в театр играть спектакль, вернулся домой, лег спать — встал, почистил зубы...
В какой-то момент ощущение дежавю стало невыносимым, и я ушел из театра.
В никуда. Утешал себя мыслью: кризис в отечественном кино — явление временное, скоро в павильонах, которые сдаются под склады, опять начнутся съемки, а поскольку маститые критики отметили моего Парамошу и сам я теперь не занят в театре, кинорежиссеры будут рвать актера Половцева на куски. Оптимистические прогнозы не оправдались: фильмов выпускалось все меньше и даже звездам экрана, народным любимцам, впору было идти на паперть.
В нашей с Юлей семье с финансами обстояло более или менее. Жена неплохо зарабатывала, участвуя в иностранных проектах, а я сидел у нее на шее.
Юля ни разу не попрекнула меня ни нахлебничеством, ни тем, что частенько являюсь домой подшофе. Я страшно мучился невостребованностью, и жена это понимала. Хотя с ней я своими переживаниями никогда не делился...
Человек так устроен, что о самом больном и сокровенном ему проще рассказать кому-то чужому, постороннему. Проводив утром супругу на работу, я надевал лучший костюм, рубашку с галстуком, надраивал до зеркального блеска ботинки. Прическа, берет, само собой — «одэколон». И этаким франтом отправлялся бродить по улицам Питера. Через час-полтора обязательно находился собеседник, которому я — под стопочку, другую, третью — изливал душу. Особенно подкупало, что новый знакомый смотрел на меня не с жалостью, а уважением и даже с восхищением.
