Эдита Пьеха. Женского счастья мне не досталось

«Без меня ты никто!» — заорал Броневицкий. «На худой конец, стану петь в кинотеатрах. А вот тебе за меня воздастся!»
03 Декабря 2012
Эдита Пьеха
Первый класс во французской школе. Я во втором ряду третья справа, в платье в клеточку. 1945 год
Фото: Из личного архива Э. Пьехи

По мере того как продолжалась моя трескотня, лицо всадника становилось все более растерянным. Наконец его терпение лопнуло:

— Не знаю, про что ты говоришь, но у меня очень хороший конь! Лучший в округе! И не тебе, женщина, о нем судить! Убирайся вон!

Обратно я неслась с такой бешеной скоростью, что влетев в холл, упала без сил.

— Что случилось?! — испуганно закричала вахтерша.

— Ни...че...го, — задыхаясь, выдавила я. — Обо...шлось...

В Советский Союз ехала без страха, так хотелось покинуть дом, в котором чувствовала себя лишней. О грядущем отъезде объявила, едва перешагнув порог:

— Я буду учиться в Ленинграде, в университете!

Отчим в мою сторону даже не посмотрел.

А мама потом расплакалась:

— Назад ты не вернешься. Боженька отнял у меня Станислава, Павла, а теперь отбирает и тебя.

От чувства вины сжалось сердце: как же я была неправа, думая, что мама любит только Юзефа! Вытерла ее слезы:

— Я обязательно вернусь. Получу диплом и приеду обратно, стану преподавать в школе. Вы будете мной гордиться, мама!

Отделение психологии на философском факультете ЛГУ я выбрала сама, потому что была уверена: учитель — это прежде всего хороший психолог. Преподавание велось на русском языке, которого я совершенно не знала. А тут еще среди иностранных студентов прошел слух, что преподаватель политэкономии — зверь, никому не делает скидок. «Капитал» требует выучить чуть ли не наизусть, иначе «двойка» и прощай стипендия! Подобного я допустить не могла, ведь только-только почувствовала, что это такое — есть досыта. Получив первые деньги в университетской кассе, побежала в буфет — купила банку сгущенки, две пачки печенья, булку и большую плитку шоколада. Тут же все съела, обливая каждый кусок горючими слезами, в ушах стоял голос умирающего Павлика: «Нет ли немного шоколада?»

Перспектива лишиться стипендии сделала меня библиотечной затворницей. По окончании занятий, проглотив в столовой два первых и три вторых, а в буфете — очередную порцию булок и сгущенки, я мчалась в читальный зал и сидела там до закрытия в компании с русско-польским словарем и «Капиталом». На экзамен шла как предки на Грюнвальдскую битву — полная решимости победить. Написала на листках ответы на оба вопроса и хотела уже поднять руку, как вдруг наткнулась на полный отчаяния взгляд однокурсника-албанца. И кинула ему шпаргалку.

«Студентка Пьеха! — в то же мгновение пророкотал грозный бас. — Извольте на плаху! Пьеха — на плаху...» — профессор хмыкнул, довольный своим остроумием. В течение сорока минут «зверь» гонял меня по всему «Капиталу», а потом изрек: «Что ж, предмет вы знаете отлично, но за подброшенную шпаргалку снижаю вам оценку на... — в голове пронеслось: «Если поставит «тройку» — стипендию не дадут!» Видимо, в моих глазах был такой ужас, что профессор смягчился: — На один балл».

За первый семестр на булочках и сгущенке я набрала пятнадцать килограммов. Когда приехала на зимние каникулы, мама ахнула:

— Чем же это в Советском Союзе таких поросят откармливают?

Я рассмеялась:

— Всем! А в чемодане — гостинцы.

Отчим молча наблюдал, как я достаю колбасу, сыр, копченую селедку, конфеты... Спросил мрачно:

— Ты там бл...шь?

Меня будто обдало кипятком.

— Как вы можете?!

— А откуда тогда такие деньги?

— Я хорошо учусь, и мне платят стипендию.

— Врешь!!! — взревел пан Голомб. — Я в шахте горбачусь с шестнадцати лет, а того, что ты привезла, купить не могу!

Кинулась к маме:

— Но вы же мне верите? Я еще даже ни с кем не целовалась!

Несколько минут она испытующе и строго смотрела мне в глаза, потом едва заметно кивнула.

В свои восемнадцать с хвостиком я действительно еще не целовалась. «Виной» было католическое воспитание, при котором любые вольности с человеком, не являющимся мужем, невозможны.

Первым парнем, с которым я поцеловалась, а потом и первым мужчиной стал Броневицкий. Мы познакомились осенью 1955 года, когда я уже училась на втором курсе. Будучи студентом дирижерско-хорового отделения консерватории, Александр получил приглашение руководить хором польского землячества, участницей которого я стала сразу после приезда в Ленинград. Не скажу, что новый знакомый сразил наповал. Маленький, щуплый, рядом со мной — высокой и упитанной — он выглядел подростком, хотя и был на шесть лет старше. Помню, никак не могла взять в толк: чего девчонки к нему липнут как мухи на мед? А познакомившись поближе, и сама влюбилась по уши. В блестящий острый ум, необыкновенную эрудицию, бархатные темно-карие глаза в длинных черных ресницах и... великосветские манеры. В комнату общежития, где я жила с девчонками, Броневицкий никогда не входил не постучавшись. Вручал восемь конфет — по числу проживающих, склонял голову в полупоклоне и галантно шаркал ногой. Подружки восторженно закатывали глаза: «Дита, будет звать замуж, выходи не раздумывая — станешь жить как в сказке!»

Эдита Пьеха и Илона Броневицкая
До пятнадцати лет Илона жила у бабушки на латвийском хуторе
Фото: РИА-новости

Но речи о женитьбе Шурик не заводил — все его помыслы были заняты недавно созданным ансамблем «Дружба», куда я была приглашена солисткой. Два месяца мы репетировали, а незадолго до наступления Нового 1956 года Броневицкий объявил:

— Будем выступать на праздничном вечере в консерватории. Споешь «Червонный автобус».

— Но это же на польском! — изумилась я. — Люди не поймут.

— Поймут! Песня шуточная, музыка хорошая — вот увидишь, будет принята на ура.

Для выхода на сцену надела лучший наряд: перелицованную мамой коричневую юбку и связанный ею же бело-зеленый свитер. Обулась в лыжные ботинки (других не было), волосы собрала в пучок, пальцами пригладила широкие густые брови — и отправилась к публике.

Во время первого куплета видела на лицах зрителей изумление: вроде девушка на сцене, а голос — как у мужика. А когда прозвучал последний аккорд, грянули овации. Люди начали вскакивать с мест, кричать: «Браво! Бис!» В результате «Червонный автобус» прозвучал в тот вечер аж четыре раза. Вскоре песню записали на пластинку, которая разошлась миллионным тиражом, и по ней даже сняли... клип! Да-да, первый музыкальный отечественный ролик появился на свет вовсе не в конце восьмидесятых, а тридцатью годами раньше. Весь состав ансамбля «Дружба» рассадили в ржавом автобусе со снятыми колесами, а меня одели в форму кондуктора. Впрочем, эти кадры многие видели — их любят показывать по телевидению. После каждого такого «сеанса» обязательно слышу от кого-нибудь комплимент: «Эдита Станиславовна, сейчас вы выглядите гораздо лучше, чем в двадцать лет! Тогда вы были такой толстой! А брови — это же просто ужас!»

Про «ужас» я и в юности слышала постоянно. От Броневицкого, который в декабре 1956-го стал моим мужем. Его предложение руки и сердца приняла не сразу — отговаривалась молодостью и страхом перед супружескими обязанностями. Шурик сердился: «Люди нас еще год назад в постель уложили, а мы даже не целовались по-настоящему! Другая вприпрыжку в ЗАГС побежала бы, а ты? Хочешь вечной девочкой остаться?»

Наконец я сдалась. На мое письмо с сообщением о замужестве мама не ответила. Поняв: дочь останется в СССР, она устроила бойкот, который длился больше года.

После свадьбы мы поселились в небольшой квартирке родителей Сан Саныча, спали на раскладушке, которую каждый вечер устанавливали под роялем. Стесненные жилищные условия нас мало волновали. Куда больше — репертуар для ансамбля «Дружба». Во время репетиций Броневицкий орал на меня: «Это какой-то ужас! Неужели нельзя чисто взять ноту? Ты фальшивишь!»

После одной из таких «разборок» я втайне от Шурика стала ходить на занятия к преподавателю по вокалу. Со временем претензий к пению у мужа поубавилось, и он взялся за мою внешность: «Ты ужасно некрасивая. Начинай уже что-нибудь делать с лицом».

Я добывала журналы с фотографиями Софи Лорен и Джины Лоллобриджиды, подводила глаза и выщипывала брови на их манер, стала накручивать волосы на бигуди, а сооруженные из варварски начесанных локонов «вавилонские башни» скрепляла разведенным в одеколоне мебельным лаком — другого в советских магазинах не было.

Мои осанка и походка тоже подверглись «артобстрелу»: «Ты что, Командор, что ли?! Твою каменную поступь за три квартала слышно! А спина? Такое впечатление, что у тебя горб! Не сутулься!»

Только освоила прямую осанку и легкую походку, как поступила новая установка. На сей раз не от мужа, а от Шалвы Лаури и его супруги Аллы Ким — блистательных танцовщиков, с которыми я и Броневицкий дружили.

— Дитуля, почему ты всегда в тапочках выступаешь? Хотя бы на сцену нужно надевать туфли на каблуке.

— Но тогда я буду на голову выше музыкантов!

— Ничего страшного. Вы же на концерте не на одной линии стоите.

Шалва с Аллой повели меня в комиссионный магазин. Из всего ассортимента по размеру подошли только чешские «лодочки» на восьмисантиметровом каблуке. В них я не то что ходить — стоять не могла. «Замечательно, — решили за меня друзья. — Берем».

В гостинице первым делом кинулась в крыло, где шел ремонт. Выпросила у рабочих ножовку и, запершись в номере, отпилила у каблуков половину. До самого вечера училась ходить на четырехсантиметровых обрубках, а вечером вышла в новых туфлях на сцену.

— Совсем другое дело! — заметил после концерта Шалва Георгиевич, а Шура добавил:

— Давно надо было ее на каблуки поставить. Как мне самому это в голову не пришло?!

Как ни крути, но моим Пигмалионом был Броневицкий, за что благодарна ему до конца дней. Люди, знакомые с Сан Санычем шапочно, считали его хамом и деспотом. А между тем жесткость и категоричность были не более чем защитной реакцией. Но и эта «броня» на поверку оказывалась тонкой. Если возникала настоящая проблема, Шура сразу опускал руки, становился беспомощным, жалким. В 1959 году в газете «Ленинградская правда» появилась статья некого музыковеда по фамилии Гершуни, в которой ансамбль «Дружба» обвинялся в антисоветизме и пропаганде буржуазной культуры. Содержалась там и рекомендация «выстирать кабацкую певичку по самое декольте».

Помню, последнее меня особенно возмутило: «Я вообще не ношу декольте!»

Как сейчас вижу Сан Саныча, который ходит из угла в угол и причитает: «Все, нам хана! Считайте, «Дружбы» больше нет!»

Спустя пару дней его вызвали на худсовет при обкоме партии, где единодушно было принято решение: ансамбль разогнать! Вернувшись домой, Броневицкий рухнул на стул:

— Я же говорил — нас закроют...

— И ты решил сразу сдаться?! Нет, мы будем бороться! — с этими словами я кинулась в комнату и стала бросать в сумку вещи.

— Ты куда?

— В Москву, в Министерство культуры. В конце концов, худсовет при обкоме — не последняя инстанция.

— Думаешь, в министерстве тебя примут? — в голосе Шуры угадывалась грустная ирония.

— Примут!

В приемной министра культуры Михайлова я просидела целый день. Несколько раз секретарь пыталась перенаправить меня к чиновникам рангом пониже, но я, вежливо поблагодарив, упрямо повторяла: «Нет, мой вопрос может решить только министр». И в конце концов была допущена в высокий кабинет! Наша беседа длилась не более четверти часа, после чего Михайлов вызвал кого-то из подчиненных и поручил прослушать ансамбль. Вердикт столичного худсовета оказался совершенно противоположным: «Дружба» — новое слово на советской эстраде!»

1 2 3 4 5 6 7 8
Подпишись на наш канал в Telegram
Как коронавирус изменил мир и медицину
Пандемия коронавируса, начавшаяся в конце 2019 года, изменила мир, и не только медицинский: многие компании отправили своих сотрудников на удаленку, стремительно стали развиваться различные онлайн-сервисы, люди начали более трепетно относиться к своему личному пространству, повысился уровень личной и общей гигиены и т. д.

Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог