Та не смогла — не отпустили с работы. Наверное, она звонила и еще кому-то из друзей, но не застала. А я была дома. Лежа на диване, читала книжку. Спокойная, умиротворенная: выздоравливающая дочка спит, с подругой все в порядке... Мне Лена не позвонила потому, что снова выпила и хотела это скрыть.
Окажись с ней рядом в ту минуту хоть кто-нибудь, Лена осталась бы жива. Человек, который хочет покончить с собой, не звонит, чтобы позвать на помощь. А она звала...
В ее комнате на столе осталась заполненная на три четверти бутылка. Выпила Лена не больше ста граммов, но для приступа депрессии этого оказалось достаточно. Что произошло за три часа: между четвертью второго, когда мы закончили чирикать по телефону, и четвертью пятого, когда она вбежала в Театр имени Моссовета, — никто не знает.
Почему она выпила? Зачем одну за другой жгла спички на лестничной площадке? Был ли причиной ее гибели несчастный случай или Лена действительно подожгла себя? Если верно последнее, то это было минутное затмение. Ведь когда вспыхнуло платье, она побежала не в пустую квартиру, а вниз по лестнице, через двор — к служебному входу Театра имени Моссовета. Бросилась к людям, потому что не хотела умирать. И то, что будучи в шоковом состоянии, она искала помощи не у соседей, не у прохожих, а у СВОИХ, театральных — тоже о чем-то говорит...
Помню, как в комнате, которую Лена так любила, мы резали салаты на поминки и думали, что делать с отпеванием. Кто-то из девчонок предложил позвонить в храм «Большое Вознесение»: «Отец Борис был духовным наставником Лены.
Нужно ему все рассказать и попросить совета». Священник сказал: «Если никто не знает, что именно произошло, — будем отпевать».
Ни на кладбище, ни в храме, ни во МХАТе, где проходила гражданская панихида, я не плакала. Было странное ощущение нереальности происходящего, к которому в театре добавилась обида. Гроб с телом Лены поставили в узком и тесном фойе, куда не все, кто пришел с ней проститься, смогли попасть. Я была уверена: ведущая актриса Елена Майорова достойна лежать на сцене, где сыграла сотни спектаклей.
Горе накрыло меня на девятый день. Именно тогда я вдруг четко осознала: Лены больше нет. Винила себя за занудство: не твердила бы «Не пей, не пей!», не нудела бы постоянно про то, что надо лечиться, — и Ленуська, когда стало невмоготу, меня бы позвала...
Надеялась: пройдет время, боль и вина перестанут быть такими острыми. Время шло, но боль не отступала... А тут еще стало известно, что новый сезон МХАТ открывает спектаклем «Три сестры», где роль Маши играет Вера Сотникова. Для меня это было сродни предательству. В голове крутилось: «Ведь еще даже сорока дней не прошло! Как они могут? Лене так тяжело далась эта роль, и она так блистательно ее играла! Неужели нельзя было открыться другим спектаклем? У людей нет ничего святого!»
Сотникову я невзлюбила еще при жизни Лены — после анонимных звонков, раздававшихся в квартире подруги. Теперь же ненавидела всем сердцем. Спустя несколько лет судьба свела нас с Верой на съемочной площадке, и очень скоро я поняла, какой она чудесный, добрый, светлый, не способный на интриги и подлость человек.
От Веры узнала и правду о ее приходе во МХАТ. Оказалось, Сотникова очень просила своего учителя Олега Ефремова дать роль в спектакле-сказке. Ни о какой Маше она не помышляла: «Меня в «Три сестры» ввели после гибели Лены. Очень боялась выходить на сцену. Ведь все еще помнили, как гениально играла Машу Майорова. Но сама понимаешь: отказаться я была не вольна».
С Сережей после смерти Лены мы почти не общались. Случайно встретившись, перекидывались парой фраз и расходились по своим делам. Не потому что держали за душой какие-то обиды или претензии, нет. Сергей всегда был мне симпатичен, но не более. Дружила я с Леной, а не с ним.
