Подходил к концу второй учебный год, когда вольным слушателям с баталовского курса объявили: с вашим переводом в студенты ничего не получается — пытайтесь поступить в другие учебные заведения.
Я подала документы едва ли не во все театральные вузы столицы — и прошла сразу в два: в «Щепку» и ГИТИС. Выбрала последний, потому что там меня зачисляли сразу на второй курс.
Стою у доски объявлений, в десятый раз читаю свою фамилию в списке студентов и вдруг слышу:
— Девушка, вы здесь учитесь?
Оборачиваюсь и вижу мужчину в элегантном костюме с деловой папкой в руках.
— Да! — гордо встряхиваю своей рыжей гривой.
— На втором курсе!
— Прекрасно! — радуется незнакомец. — А я ассистент по актерам режиссера Юнгвальд-Хилькевича. Нам для нового фильма на роль главной героини нужна актриса вашего плана. Не согласитесь пройти пробы?
На какое-то мгновение от восторга я лишилась возможности говорить. Стояла и кивала, как китайский болванчик.
Пробы проходили в Киеве, и в Москву я возвращалась совершенно ошалевшей от счастья. Меня утвердили! Я буду играть главную роль! В фильме, где снимаются Алла Пугачева и Михаил Боярский! Но потом в безудержное ликование вклинилась разумная мысль: «В сентябре начнется учеба, а я буду на съемках. Меня же отчислят!» В кабинет к руководителю курса профессору Ремезу вошла на дрожащих ногах:
— Оскар Яковлевич, у меня беда...
— Какая?
— Меня утвердили на главную роль, съемки закончатся к октябрю, и я целый месяц не смогу учиться, — боясь, что сейчас услышу: «Мы не приветствуем участие наших студентов в съемках, потому выбирайте: или учеба, или кино!»
— не даю профессору рта раскрыть: — Для меня это очень важно! Я, еще когда училась в школе, видела сон, что снимаюсь в кино с Боярским и Пугачевой! И вот сейчас он сбывается... Может сбыться, если вы разрешите... Если отпустите... Понимаете, это знак...
Растроганный моим искренним отчаянием, Ремез улыбнулся:
— Повезло вам, Лариса.
Наши студенты на весь сентябрь отбывают в подмосковные хозяйства — собирать картошку. А вы... ну что ж, отправляйтесь на съемки!
Про сон я, кстати, не придумала. Он действительно приснился мне классе в шестом или седьмом. О ночном видении я рассказала и маме, и всем подружкам. Так что при надобности они подтвердят: Шахворостова не врет.
Полученный за «Сезон чудес» гонорар позволил снять квартиру. Посиделками до утра в общаге, где плотным туманом висит табачный дым, я за два года наелась досыта. Однокурсницы ехидничали: «И зачем Шахворостовой отдельная квартира? Понятно, если б мужиков водить, а у нее же никакой личной жизни. Только учится и работает как подорванная!»
Тут они нисколько не преувеличивали.
После занятий в ГИТИСе я бежала во ВГИК, где меня продолжали считать своей, — сидела на лекциях, участвовала в подготовке спектаклей. Потом мчалась на «Мосфильм» на пробы или съемки в каком-нибудь эпизоде. А по ночам драила полы в Министерстве мелиорации и водного хозяйства и в кинотеатре «Художественный». Две ставки уборщицы по шестьдесят рублей плюс стипендия позволяли платить за аренду квартиры и полностью отказаться от родительской помощи. Но наубиралась я так, что и по сей день это дело ненавижу. Стирать, гладить, готовить — пожалуйста, а вот пыль вытирать, полы мыть — нож острый.
Что во мне, худой как вобла, с красными от половой тряпки руками, привлекало мужчин, не знаю — только ходили они за мной толпами.
