Других точек соприкосновения между ними, кажется, не существовало. Папа был сторонником спартанского образа жизни, его стихия — лыжные прогулки, походы, посиделки у костра, ночевки в палатках. Он постоянно звал маму с собой, но та всегда находила отговорки: «У меня даже нормальных ботинок (спортивного костюма, теплых перчаток) нет». Отец доставал и то, и другое, и третье — все складывалось в кладовку и пылилось без дела. Маме походы были совсем неинтересны, она ужасно переживала, что в доме нет «стенки», хрустальной люстры и других «шикарных вещей». Побывав у кого-то в гостях, сокрушалась: «А я даже людей в дом пригласить не могу. Что я им покажу?
Твои лыжи и коньки?!»
По настоянию мамы в старших группах детского сада нас с сестрой оформляли на «пятидневку», в школе мы вечно «зависали» в продленке, едва начинались каникулы, нас отправляли на три смены в летний лагерь. Дети не должны были болтаться под ногами у мамы, которая очень уставала на своей ответственной работе переводчика в Главном управлении по обслуживанию дипломатического корпуса при МИДе (ГлавУпДК) и имела право отдохнуть в тишине.
Когда не получалось достать путевки на все лето, папа брал нас с собой в экспедиции. Он работал преподавателем в МГУ, на геологическом факультете, и вывозил студентов на практику в Крым. Одна из таких поездок состоялась накануне нашего поступления в первый класс. В экспедиции вокруг папы вилась какая-то тетенька: ласково улыбалась, называла уменьшительно-ласкательным именем.
Нас вниманием тоже не обделяла — заплетала косички, приносила фрукты. Классическим бабником отец никогда не был, тем не менее от поклонниц не знал отбоя. Рост под два метра, осанка, светлые волосы, правильные породистые черты лица и остроумие действовали на женщин магически, и он, как я сейчас понимаю, этим пусть нечасто, но пользовался.
Не уверена, что разрыв между родителями случился именно из-за «крымской тетеньки». Во всяком случае, мы с Анютой маме про нее ничего не рассказывали. Но теперь в нашем доме регулярно разражались скандалы. Стоило отцу переступить порог, как мама принималась язвительно расспрашивать, с кем он сегодня успел «поразвлекаться».
Рефреном звучало: «Все мужики — кобели!»
Отец записался на курсы немецкого языка, в школу бального танца — чтобы возвращаться домой попозже, когда все лягут спать. Я хорошо помню эти тягостные вечера. Вот мама на кухне открывает консервную банку. Руки трясутся, крышка не поддается. Банка с грохотом летит в угол. У мамы от рвущихся наружу слез дрожит лицо, пальцы рук скрючены, будто в судороге...
Так продолжалось года четыре, до тех пор, пока нам не дали квартиру в Чертаново. Отец ее отремонтировал, обустроил, но с нами не переехал. Однако ощущения, что папа нас бросил, ни у Анюты, ни у меня не было. Каждый день — телефонный звонок: «Дочки, как дела?» Празднование Нового года, дней рождения, Восьмого марта — вместе.
