«Колоссальное количество молодых людей, мужчин и женщин, приезжают в столицу, пытаются ее завоевать, получить место под солнцем. Поэтому история героинь из фильма «Москва слезам не верит» общечеловеческая, понятная всем, в том числе и новому поколению. И фильм так долго живет...» — рассказывает Вера Алентова.
— Вера Валентиновна, поздравляю с первой послекарантинной премьерой. Зрители Театра имени Пушкина наконец-то увидели спектакль «Ложные признания» Мариво, показать который планировали весной. Чем вас заинтересовала пьеса?
— Она написана в 1737 году. Но когда я ее читала, поняла, что человечество и характеры не меняются. Это главным образом и подкупило. Если отменить все реверансы и этикет того времени, это абсолютно наши дни.
— В комментариях про вашу героиню написано: «госпожа Аргант вздорная и тщеславная».
— Вообще-то не напрасно пишут так. Да, она вздорная и тщеславная, а еще властная.
— В спектакле блестящий актерский состав: вы, Виктория Исакова, Анна Бегунова, Андрей Заводюк, Борис Дьяченко и другие. Как у вас шла работа с партнерами?
— Поскольку я в театре уже 55 лет, то, в общем, как всегда. Новостей нет.
— К счастью, у вас регулярно появляются новые спектакли.
— Что-то постоянно добавляется, и это большая удача. Из старого списка у меня остался только «Девичник club», «Семейка Краузе», «Апельсины & лимоны». Вот теперь появился и четвертый спектакль.
— В театре вы уже столько лет, не возникала усталость?
— Пока нет. Я считаю, что лучше профессии вообще не существует. Мне интересно и радостно работать. Если я устану, то просто уйду.
— Вы, как и прежде, безумно волнуетесь перед каждым спектаклем?
— Конечно. С утра меня лучше не трогать, ни о чем не спрашивать. Если спрашивают, я отвечаю достаточно резко, особенно когда у меня сложный драматический спектакль. Хотя я сама, конечно, этого не замечаю, об этом муж говорит.
— Во многих своих ролях вы отчаянно смелая…
— Это вы, наверное, про мой последний фильм говорите, про «Воскресенье». Многие критики употребляли именно это слово — «смелая». Я играю там умирающую женщину, которая выглядит, мягко говоря, совсем нехорошо. И было бы странно, если бы наводила красоту. Там важно, что она уходит и ни для кого это не горе.
— В театре вы тоже удивляете. В «Счастливых днях» ваша Винни выглядит пронзительно нелепо, в «Семейке Краузе» ваша героиня ну очень странная.
— Актер — лицедей. Нас учили, что надо уметь играть разные характеры, национальности, эмоции, возрасты. Мне это нравится, я с удовольствием всегда за это берусь. Моя Генриетта Карловна в «Семейке Краузе» очень старая, поэтому ходит в домашних тапках, так удобно. Максимум для нее — надеть на пижаму халат, когда кто-то приходит. Когда племянник приехал, она на две минуты надела туфли на каблуках, на которых трудно стоять, ноги дрожат. Платье с дырой надела, потому что ничего нового она уже давно не покупает.
— То есть, если хотите увидеть Веру Алентову другой, то нужно идти в театр…
— Да, да, идите в театр, это всегда интересно. И Алентова там другая и разная… Характерность — качество, которое не всем дано. Вот у меня мама-актриса была героиней. Но характерностью она владела. И это счастье, потому что с возрастом роли героинь уходят. Это нужно понимать. Есть молодые, красивые, замечательные актрисы. И сегодня характерность, передавшаяся мне от мамы, очень мне пригодилась…
— Мама почему-то очень боялась, что вы станете артисткой.
— Она не боялась, нет. Просто каждая мама хочет для ребенка лучшего. Моя мама была актрисой периферийного театра, а там служат такие трудяги! Ей не хотелось для меня такой же судьбы. В провинции в свое время существовал жесткий план по выпуску спектаклей. Если московский театр должен был выпустить четыре спектакля в год, то периферийный — восемь. И оповестить об этом округу, посетив все близлежащие маленькие города. Это тяжелый труд, особенно когда ты уже немолод, трястись в автобусе, ехать на выездные спектакли. Еще провинциальные актеры часто меняли города, почти как военные. Два-три года максимум на одном и том же месте. У нас были контейнеры, в которых мы перевозили накопленную мебель и вещи. Мы с мамой жили и в Узбекистане, и на Украине, и в России в разных городах. Когда я решила поступать на актерский, мама, конечно, волновалась.
— Она успокоилась, когда вы успешно окончили Школу-студию МХАТ и поступили в Театр имени Пушкина? У вас ведь сразу пошли главные роли одна за другой. Как она на это реагировала, что говорила?
— Мама видела «Шоколадный солдатик», первый серьезный спектакль, где я сыграла главную роль, и другие мои спектакли. Оценка всегда была очень сдержанной. Она никогда не говорила: «Какая ты молодец, как ты сыграла…» И я знаю почему. Она росла с мачехой, которая ее не хвалила. И у мамы не сформировалась привычка хвалить. Но меня это нисколько не обижало, потому что я чувствовала, что она меня очень любит. Я была счастлива, что взяла ее в Георгиевский зал Кремля, когда нам вручали Государственную премию за фильм «Москва слезам не верит». Мама и там была сдержанной. Но думаю, для нее это было важно. Большое счастье для родителей, когда твой ребенок добивается успехов.
— Вам поклонники, наверное, мешками и вагонами письма писали?
— Ну, не вагонами, но много. И до сих пор присылают, и я отвечаю, автографы даю, когда просят. Люди всегда ассоциировали себя с моей героиней. И не только в нашей стране. Колоссальное количество молодых людей, мужчин и женщин приезжают в столицу, пытаются ее завоевать, получить место под солнцем. Поэтому история героинь из фильма «Москва слезам не верит» общечеловеческая, понятная всем, в том числе и новому поколению. И фильм так долго живет…
— У вас самой была мечта покорить Москву?
— Да. Я приехала в Москву впервые в десять лет. Обычно летом я ездила в лагерь, а тут меня пригласил к себе мамин брат. У них с женой родился ребенок, мальчику исполнился год, нужно было немного помочь. Жили они в Загорске, сейчас это Сергиев Посад. Однажды мы по какому-то делу поехали в Москву. Я тогда не увидела ни Красную площадь, ни Мавзолей, но сам город меня поразил. Я столицу сразу полюбила и подумала: «Хочу здесь жить и буду!» А когда я поступила в Школу-студию МХАТ, Москва окончательно стала моей. Такое было внутреннее ощущение. Молодость очень самонадеянная. Возможно, это и хорошо, что есть такое качество в молодом человеке, оно помогает двигаться вперед.
— На сцену вы хотели, в Москву хотели. А в кино сниматься?
— Нет. Более того, я даже не пыталась поступить во ВГИК. «Настоящие актеры — это сцена» — так я считала. Я, по сути, и осталась театральной актрисой, у меня мало киноработ.
— Зато у вас нет проходных ролей. И снимаетесь вы до сих пор. Все давно ждут еще одну вашу премьеру — фильм «Empire V» по роману Виктора Пелевина.
— Режиссер Виктор Гинзбург, который его снял, интересный, сложный и неторопливый. Он родился в Москве, но его родители эмигрировали из СССР, и он окончил американскую режиссерскую школу. В его фильме я играю роль богини Иштар. Я считала, что, если это богиня моего возраста, имеет смысл играть ее седой. Но Гинзбург спросил: «Где мы возьмем седой парик для пробы?» Я ответила, что принесу из театра. Режиссеру понравилось, но он очень дотошный человек и во всем придерживается писательской версии. А у Пелевина Иштар похожа на Аллу Борисовну. В итоге я в парике а-ля Пугачева. Не знаю, как она отнесется к моему образу, потому что моя героиня совсем не положительная. Премьера уже несколько раз переносилась, но надеюсь, все же состоится…
— А что дальше?
— Дальше возраст, для которого мало пишут. И это естественно, потому что и в кино, и в театр приходят молодые, которых интересуют их молодые проблемы. Предлагать мне просто сыграть бабушку: «Внучек, иди поешь оладушек» — никто не будет. Вот я получила уже «ТЭФИ» за бабушку в сериале «И все-таки я люблю...». Фильм снимал другой Гинзбург, Сергей. Но там роль бабушки — это Роль. И я с удовольствием ее играла. Моя героиня многогранная, она менялась. Причем менялась на глазах зрителей. Они сначала видели ее отрицательной, а в финале она становится положительной. И это невероятно сложный переход для актрисы. Но подобных ролей немного. Мало кому интересно смотреть на переживания 70-, 80-, 90-летних мужчин и женщин.
— А что сейчас интересно молодым? Вы же во ВГИКе преподаете, уверена, что все знаете об этом.
— Точно не знаю, самые разные вещи. Ведь молодежь сейчас другая. Намного инфантильней, чем мое поколение и даже поколение моей дочери. Не очень понимаю, как они будут жить. В 20—25 лет они еще дети. Я к ним отношусь с уважением, как к коллегам. Но у них другой взгляд на мир, другие ритмы, мне это любопытно, потому что я в профессии. Они очень творческие, у них интересные идеи. Да и Горький говорил в свое время, что правда всегда за новорожденным, и я думаю, что он был прав. Человечество движется вперед и не может стоять на месте. Мы с Меньшовым уже выпустили два курса во ВГИКе. Сейчас у нас третий выпуск. И я заметила, что студенты стали свободными. Когда раньше на улице подносили людям микрофон, они становились деревянными. Я этот момент даже в фильме «Москва слезам не верит» отыгрываю. Сейчас раскованность такая, что порой хорошо бы сковать обратно... Но с другой стороны, свобода — это достоинство. Когда у тебя свобода физическая, это ведет к свободе мысли. Не думаешь о том, как ты выглядишь, как сказал, как сел, а спокойно отвечаешь на вопрос, который тебе задают.
— Скажите, а у этих юных людей, которых вы учите, есть такая же уверенность, которая была у вас, что они завоюют Москву?
— Мне кажется, они такие же самонадеянные, как когда-то были мы.
— Ваш внук учился на актерском у Дмитрия Брусникина, и они на первом курсе ездили на поезде по маршруту Москва — Владивосток — Москва, собирали материал для спектакля «Транссиб», и Андрей снял фильм «Там ничего нет». Какое у вас впечатление?
— Меня удивляет, что вы о нем спрашиваете, потому что он, так сказать, для внутреннего пользования и, кажется, интересен только участникам. Мне интересен, потому что я знаю всех этих ребятишек. Я была на всех их показах, наблюдала, как они взрослели. И поэтому мне любопытно смотреть, как они едут неделю туда, неделю обратно по Транссибирской магистрали, как они устали, как пытались притереться, что говорят друг другу. А лет через десять это будет иметь для них всех огромную ценность.
— Мне кажется, Андрей хотел бы стать режиссером и снимать кино.
— Андрей снимал свои детские фильмы на телефон с трех лет. Он знает про американский кинематограф все. Про наш — ничего. У внуков своя жизнь, и я ее уважаю. У меня — своя. Мы очень друг к другу привязаны, у нас есть праздники, которые мы вместе отмечаем обязательно, — дни рождения, Новый год. Но в нашей семье никто на другого не давит, все приучены не давать советы, пока тебя не просят.
— Сейчас Андрей служит в каком-то театре?
— В Мастерской Дмитрия Брусникина. «Брусникинцы» держатся вместе и играют в основном в театре «Практика». Но кто-то распределился в другие театры. У нас один мальчик с их курса работает. Занят в «Ложных признаниях». А Андрей хочет заниматься режиссурой, и поэтому он собирается продолжить обучение.
— А внучка ваша планирует стать актрисой?
— К чему ее тянет, пока не могу понять. У меня в гримерке висит картина, которую она нарисовала к моему дню рождения. Когда я ее увидела, написала: «То, что в центре, — прекрасно, остальное — не очень». Она говорит: «Вера, я рисовала всего три часа, и впервые масляными красками!» — «Если впервые, ты гений». Еще Тася прекрасно танцует. Ей сейчас 17. Иногда у человека позже формируется понимание, чем конкретно он хочет заниматься. Я с детства хотела быть врачом, поэтому-то мама и обманулась. Меня это очень интересовало. Как-то я сломала ногу, познакомилась в травмпункте с хирургом, который меня лечил, и попросила: «Можно я к вам буду приходить?» Он разрешил. Я приходила в кабинет на маленькие операции, читала книги по медицине. Но когда пришел мальчик, у которого нагноился пальчик, и я услышала звук скальпеля по кости, завалилась в обморок и ходить к тому врачу перестала. И как-то резко отодвинулась от этой профессии. А потом, когда поступала в медицинский институт и сдавала экзамены, с ужасом проходила мимо морга. Боялась покойников, уговаривала себя, что как-то придется привыкать. Но все же анатомички мне хотелось бы избежать…
Еще я обожала химию, всякие формулы. Хорошо знала тригонометрию. Когда училась Юля, такую дисциплину им уже не преподавали. Поэтому я точно знаю, поместится этот диван в это пространство или нет. И когда мне Юля говорит: «Я хочу вот этот!» — отвечаю: «Он у тебя туда не войдет». — «Ну что ты мне рассказываешь». — «Я тебе точно скажу, сколько сантиметров не войдет, потому что у нас была тригонометрия». Предмет замечательный… И еще я в школе очень любила астрономию. Обожала раскопки и на них ездила. И по сию пору интересуюсь всеми музеями и пирамидами Хеопса. Есть чудесный египтолог Виктор Солкин, который читает потрясающие лекции, и я их слушаю. Думаю, что могла бы всю жизнь копать и раскапывать, мне это очень интересно. Вообще, мы учились в прекрасное время. Мы были неплохо образованны. Когда я переехала в Москву, мы ходили в Политехнический музей, к памятнику Маяковского, где поэты читали стихи. Это было потрясающе. Ходили на все выставки. Господи, сколько мы стояли, чтобы посмотреть «Мону Лизу», когда ее привозили в Москву! Наверное, часов пять. Все казалось обязательным — новую книгу прочесть, на премьеру попасть. Мы были очень разносторонне образованными ребятами. Жадно впитывали знания. Нам было невероятно интересно жить.
— Вам и сейчас интересно жить?
— Да, конечно. И не меньше! Я обожаю слушать научные лекции. Мне нравится, что я более или менее овладела современными гаджетами, интернетом. Я подписана на разные онлайн-платформы, смотрю новые фильмы. Что-то нахожу сама, о чем-то спрашиваю у Юли. Ватсап подарил мне большую возможность общения с Юлей, потому что мы очень заняты и раньше не всегда была возможность поговорить по телефону неторопливо. Теперь в ватсапе я могу ей написать длинное сообщение или записать голосовое сообщение, и она мне ответит, когда у нее появится время. Я в курсе ее событий, она в курсе моих событий. Владимир Валентинович гаджеты презирает. А мне невероятно интересно все новое!
