«Когда Влади приезжала к Высоцкому, это было событие: ведь она настоящая западная звезда. При этом Марина выглядела совсем не так, как мы себе представляли кинозвезд. Помню какое-то ее цветастое платье, черное с ярким рисунком. Красивое, но совсем не «от-кутюр». Такое и я могла себе сшить в наших театральных мастерских. А еще Марина совершенно не стеснялась того, что она уже достаточно «в теле», — вспоминает Татьяна Васильева.
— Татьяна Григорьевна, в вашей фильмографии много очень популярных картин. Но комедия «Самая обаятельная и привлекательная» — это настоящий народный хит. А фразы от вашей героини Сусанны буквально растащили на цитаты…
— А мне сценарий показался очень слабым, слишком простым — в этой истории вообще думать ни о чем не надо! И моя героиня Сусанна мне не понравилась. Но не в моих правилах отказываться от работы. И началась настоящая пытка. Дело в том, что режиссер Геральд Бежанов мне очень… мешал. Ведь часто хочется оживить персонаж, поэтому иногда меняешь, переставляешь слова — чтобы получилась законченная шутка, реприза. Но Бежанов этого не терпел. Я пыталась убедить его: «Но ведь я сказала лучше, чем написано!» А он: «Мне не надо лучше, мне надо как в сценарии!» Сценарий следовало выучивать наизусть — до запятой, никакой импровизации! И это было невыносимо… Поэтому получилась очень ровная, очень благостная и примитивная история о том, можно ли удержать мужа пирожками.
— Нет, получилась любимая народом картина!
— Когда прошло много лет и оказалось, что «Самую обаятельную и привлекательную» до сих пор смотрят, я подумала, что, наверное, была не права! И такие простые истории, наверное, нужны…
— А как вам работалось в этой картине с Ириной Муравьевой?
— Мы мало общались — все-таки у Иры была главная роль, а у меня второстепенная. Она была гораздо больше занята на съемках, и ей требовалось сосредотачиваться, не «расплескиваться»… Через несколько лет мы с Ириной встретились на кинофестивале в Прибалтике. Я взяла сына Филиппа — ему было лет одиннадцать — с собой. А там его стали преследовать какие-то подозрительные парни. Филипп мне ничего не рассказывал, и я ничего не заметила. Пока Ира мне не сказала: «Таня, ты что, ничего не видишь? Что происходит вокруг твоего сына?! Не отпускай Филиппа от себя ни на секунду, чтобы он всегда был рядом!» Совет бесценный, и я Ире очень за него благодарна. Ведь те люди могли сделать с сыном что-то нехорошее, непоправимое.
— Татьяна Григорьевна, вашими кинопартнерами были многие выдающиеся советские актеры. Например, уже в первом своем фильме «Четвертый» вашим партнером был сам Высоцкий…
— Да, мы с ним играли мужа и жену. Владимир был звезда, и я дрожала, когда предстояло войти с ним в кадр. Да я тогда всех боялась: и режиссера Столпера, и Высоцкого. Потому что была совсем неопытная — дебютантка! И пребывала в столбняке — немая и незрячая, как кусок пня.
— Высоцкий как партнер не помогал вам выйти из этого столбняка?
— Столпер помогал, а Высоцкий — нет. Он вообще меня не замечал, для него я была ноль. Впрочем, тут все совпало: по сценарию он меня не любил. Гораздо больше внимания Высоцкий уделял другой своей партнерше — Маргарите Тереховой, которая играла его любимую женщину. А за пределами площадки его внимание было отдано стихам и Марине Влади, которая приезжала к Володе на съемки (они проходили в небольшом городке под Ригой). К слову, появление настоящей западной звезды на наших съемках тоже не добавило мне уверенности… Когда Влади приезжала к Высоцкому, это было событие: все как будто «отползали» в сторону и замирали. При этом она выглядела совсем не так, как мы себе представляли кинозвезд — очень скромно. На наши актерские посиделки Марина приходила без макияжа, без парадной прически. И одевалась она просто. Помню ее цветастое платье, черное с ярким рисунком. Оно было красивое, но совсем не «от-кутюр». Такое и я могла себе сшить в наших театральных мастерских. Еще Марина совершенно не стеснялась того, что она уже достаточно «в теле». Ее это не волновало: ее все любили, какая бы она ни была. А уж тем более ее любит Высоцкий…
— Недаром он посвящал ей свои песни. А вы слышали, как поет Высоцкий?
— Конечно! После съемочного дня наша группа не разбредалась по гостиничным номерам, а собиралась в кафе, чтобы послушать Высоцкого: все понимали, что среди нас — Поэт! Кстати, Высоцкого не надо было упрашивать выступить: он с удовольствием и пел, и просто читал стихи. И старые, но в основном только что написанные. Володя так и объявлял: «Это из нового». В основном это была лирика, его вдохновляла Влади. На самом деле, в поэзии Высоцкого я тогда многого не понимала. Особенно что касается сатиры, насмешки, иронии над тогдашним нашим строем, нашими реалиями, все это как-то мимо меня проходило. Я в этом очень плохо разбиралась, собственно, как и сейчас. Но, даже не совсем понимая его тексты и музыку, я чувствовала, как сильно Высоцкий воздействует на публику. Люди словно подключались к мощному потоку энергии…
— А вы знали, что у Владимира Семеновича были проблемы с алкоголем?
— Да! У нас несколько раз срывались съемки, потому что Высоцкий не мог работать. Но даже когда он был совсем не в форме, все равно приходил на площадку и очень старался что-то сделать. В такой ситуации его снимали со спины, потому что с лица нельзя… Болезнь Высоцкого ни для кого не была секретом. Но когда понимаешь, что перед тобой — гений, то совершенно иначе начинаешь относиться ко многим вещам. Если бы мой обычный партнер выпил лишнего, я бы, наверное, могла себя как-то резко повести. А в случае с Высоцким откуда-то бралось и терпение, и желание помочь.
— Кстати, вы познакомились с Высоцким на съемках или были знакомы раньше?
— Я видела Володю еще до съемок из окна своей комнаты в общежитии в Дмитровском переулке — там жили студенты Школы-студии МХАТ и училища при консерватории. Моей соседкой по комнате была однокурсница Людмила Спартак, с которой у Высоцкого был роман. И он иногда заезжал за Людой на своей новенькой «Волге». Это было очень круто, ведь тогда такие машины имелись, может, у десяти человек из правительства! Высоцкий подъезжал ко входу в общежитие, бросал камешек в наше окошко, и Людмила сбегала к нему по лестнице. А все мы — и девушки, и парни — прилипали к окнам и завороженно смотрели, как она садится в роскошное авто. Потому что сама Люда тоже была роскошной. Очень красивая девушка — в стиле Мэрилин Монро, но даже лучше ее! Блондинка с большой грудью, но при этом очень худенькая, длинноногая, с синими глазами и с большими губами — своими.
— Но в советском кино актрисы Людмилы Спартак я не помню…
— А ее карьера не сложилась — несмотря на редкую красоту. В свое время Людмилу привез в Москву из провинции известный режиссер МХАТа и педагог нашей Школы-студии Виктор Монюков (среди учеников Монюкова были Олег Борисов и Лев Дуров, Николай Караченцов и Алексей Гуськов, Марина Голуб и Альберт Филозов. — Прим. ред.). Мы, ее однокурсники, были на несколько лет моложе ее — юные, безбашенные, веселые. А Люда смотрела на нас как на дураков. И вот после Монюкова у нее появился Высоцкий. А после романа с Володей и окончания училища Спартак бесследно пропала, как будто растворилась. Никто не знает, как сложилась ее судьба — она просто исчезла. И я ее никогда больше не видела.
— А с Высоцким вы виделись после тех съемок?
— Нет. Точнее, это он меня не видел, а я бегала на его спектакли в Театр на Таганке — видела Высоцкого и в «Гамлете», и в «Вишневом саде». Бегала, к слову, тайком. Ведь после Школы-студии МХАТ я попала в Театр сатиры. А худруки «Таганки» и «Сатиры» — Любимов и Плучек — не принимали художественную позицию друг друга.
— Татьяна Григорьевна, вы целое десятилетие считались примой Театра сатиры. Как вам кажется, был ли в вас влюблен Плучек?
— Да, конечно, он был влюблен — все тринадцать лет.
— И он мечтал о романе с вами?
— Конечно, а почему же нет? Он меня очень любил, очень... Плучек был мне очень нужен, потому что меня образовывал. Валентин Николаевич стал для меня вторым высшим образованием! Мы с ним ходили по букинистическим магазинам (тогда ведь в обычных книжных ничего хорошего не продавалось), и он покупал мне редкие книги, альбомы по искусству. Очень много денег тратил на это. И сейчас у меня выдающаяся библиотека. А еще мы с ним ходили в рестораны с шикарной черной икрой и с шикарным шампанским. Нашим любимым местом был «Метрополь».
— Неужели никто из труппы не рассказал жене Плучека об этом?
— Нет, ведь «доносчику — первый кнут»…?
— А почему тогда вы ушли из «Сатиры», где у вас был влюбленный в вас режиссер, лучшие главные роли…
— Я ушла из-за того, что вышла замуж второй раз. Плучеку это было тяжело пережить. Я почувствовала его ревность — оставаться в «Сатире» было невозможно, и я написала заявление об уходе. Причем была уверена, что мне его не подпишут. Но Плучек подписал! Я даже не заходила к нему в кабинет, мне просто вынесли бумагу с его подписью. Я была ошарашена: вот так просто осталась без работы… Но на свободе пробыла ровно три дня: меня взял в свой театр Гончаров. Кстати, Плучек с Гончаровым жили в одном подъезде. И, когда встречались в лифте, не здоровались — отворачивались друг от друга. Из-за меня: Плучек не мог простить Гончарову, что тот принял в свой театр «изменщицу»… На самом деле, в «Маяковку» я могла попасть еще сразу после Школы-студии. Меня ведь тогда одновременно приглашали и в «Сатиру», и в «Маяковку», и во МХАТ. Я пошла к Плучеку, потому что он взял к себе сразу несколько человек с нашего курса. А нам очень не хотелось разлучаться — у нас же были прекрасные студенческие спектакли, которые попали в репертуар «Сатиры» и имели большой успех у публики.
— Но с руководителем МХАТа Ефремовым вы все же поработали — в фильме «Мнимый больной»…
— Да, он там играл главную роль — Аргана, а я его служанку. Роль у Ефремова была хорошая: почти весь фильм, а съемки шли полгода, он пролежал в постели, в халате. (Смеется.) Первое мое впечатление от Олега Николаевича было очень ярким. Мы с ним должны были лететь во Львов на съемки. Чтобы доставить нас в аэропорт, киностудия дала одну машину на двоих, и сначала она заехала за мной. И вот останавливаемся мы у дома Ефремова на Суворовском бульваре, я поднимаюсь к его квартире, звоню в дверь. Мне открывает в клубах сигаретного дыма очень худой человек в черных семейных сатиновых трусах и белой вытянувшейся до колен майке. Это был Ефремов. Мы опаздываем, а он в трусах! Говорю: «Олег Николаевич, мы же должны ехать…» А он: «Да, сейчас… Я уже собрался, можете выносить». И показывает на огромные стопки книг, перевязанные бечевками. Книги — вот что ему было нужно. Такого багажа — десятки томов! — я не видела ни у одного артиста ни до, ни после. И кроме огромного количества книг — как мне показалось — в квартире больше ничего ценного не было.
— А вы почувствовали ту невероятную мужскую харизму Ефремова, о которой сейчас говорят многие женщины?
— Думаю, да. Ефремов был прежде всего мужчиной — независимо от своей должности худрука, наград, почестей. Он был мужчиной даже в том, как он держал сигарету, как смотрел на женщину. Он всегда влюблялся в женщин, которые у него играли: и в Майорову, и в Вертинскую, и в Лаврову.
— А как Ефремов на съемках отнесся к вам, молодой артистке?
— Никак — точно так же, как и Высоцкий. И после совместных съемок мы с Олегом Николаевичем, как и с Володей, не общались.
— Татьяна Григорьевна, а были ли среди ваших выдающихся партнеров такие, с которыми у вас сложились теплые отношения?
— Да! Судьба подарила мне очень теплое общение со Смоктуновским. Все артисты, кого я сейчас вспомнила, это великолепные мастера, а он — гений. И хотя гениям вроде позволено гораздо больше, чем всем остальным, Иннокентий Михайлович был очень скромным человеком, никогда ничего для себя не требовал. На съемочной площадке тихо сидел в сторонке на скамеечке и ожидал своей сцены… Мы вместе снимались в Киеве, в картине «Дамский портной» — про еврейскую семью, которую ждала трагедия Бабьего Яра. Смоктуновский играл главную роль, я — его дочь.
Помню, целый день работали над очень страшной сценой — герои проживали последнюю ночь перед тем, как идти на смерть. А после наша группа осталась на ужин в том самом доме, где снимали этот эпизод. И мы со Смоктуновским проговорили там несколько часов. Я была совершенно покорена этим человеком, влюбленно смотрела на него. Иннокентий Михайлович был очень прост и очень доступен, ему можно было задать любой вопрос. И он очень радовался такому вниманию: у меня возникло ощущение, что Смоктуновскому не хватало интереса к нему. В нем вообще было очень много детского, непосредственного. Однажды спросила его: «Иннокентий Михайлович, а вы знаете, что вы гений?» Улыбаясь от уха до уха, он ответил: «Да, Танечка, знаю. И королева английская так считает…» Действительно, в Великобритании исполнение Смоктуновским роли Гамлета считается одним из лучших в истории и отмечено наградой от королевы.
В «Дамском портном» снималась и дочь Смоктуновского Маша. И как же отец любил ее, как переживал за нее! Очень следил, поела ли Маша, не переутомилась ли. Всегда интересовался у режиссера, как дочка сыграла ту или иную сцену. Кстати, потом я общалась с Машей. Она написала об отце книжку, и я там кое-что о Смоктуновском тоже рассказывала. Когда Иннокентия Михайловича не стало, Маша организовала фонд, посвященный отцу, иногда звонила мне, приглашала на мероприятия. Но постепенно наше общение заглохло…
— А сына Смоктуновского вы видели? Ведь Филипп учился в театральном училище, попробовал себя в кино, снявшись в небольшой роли в «Маленьких трагедиях» по Пушкину — кстати, вместе с отцом. Но его артистическая карьера не сложилась, да и вообще в его жизни много проблем — говорят, он очень давно и тяжело болеет…
— О том, как живет Филипп сегодня, я не знаю. Но когда снимался «Дамский портной», я его видела — он бывал на съемках. Это был интересный молодой человек. Смоктуновский всегда говорил, что у него великолепные дети, самые лучшие на земле сын и дочь. Он их безумно любил обоих и смотрел на них с восторгом.
— Татьяна Григорьевна, а что скажете о Леонове? У вас с ним сложился замечательный дуэт в «Дуэнье»…
— У Леонова был огромный дар, который позволял быть органичным и предельно достоверным и в комедии, и в трагедии, и в трагикомедии. Работать с ним было легко. Я совершенно не стеснялась Леонова и не боялась играть свою героиню так остро и резко. А вот вне съемок мы не общались. У Леонова была своя компания — люди старше меня, и вечера в киноэкспедиции он проводил с ними. А когда мы снимались в Москве, Евгений Павлович всегда очень спешил и убегал буквально после команды «Снято!» — ему нужно было то в театр, то на другие съемки. Он всегда торопил режиссера, хотел, чтобы получалось с одного дубля, что, конечно, невозможно…
— Не могу не спросить про Александра Ширвиндта, который был вашим партнером не только в кино (в картине «Самая обаятельная и привлекательная» он сыграл мужа вашей Сусанны), но и в театре…
— Да! Ширвиндт — легкий и чудесный. У него прекрасная жена, которую он полюбил чуть ли не в школе, и с тех пор более 60 лет они вместе. Наташа всегда правильно себя вела, редко бывала в театре, а на съемках — никогда! А когда за мужем не следят, не подглядывают, он вечером захочет прийти домой. Ну не сегодня, так завтра… С Ширвиндтом в течение 13 лет я почти каждый вечер выходила на сцену Театра сатиры. А потом, когда уже не работала там, попросила его помочь моей подруге-музыкантше сделать отрывок, чтобы показаться в театр. Казалось бы, зачем ему какая-то моя подруга, но он никогда никому не отказывал в помощи… А как замечательно мы проводили время на гастролях! Раньше ведь поездки были долгие — на целые недели. И вот Театр сатиры на полтора месяца отправили в Италию.
Мы играли спектакль «Клоп» по Маяковскому (я была занята в маленьком эпизоде, а главную роль Присыпкина исполнял Андрей Миронов). В Москве спектакль пользовался бешеным успехом, но итальянцы совершенно не понимали, о чем он. Они же даже не знали, что это вообще такое — клоп. Тем более НЭП, Присыпкин — все это была для них непонятная, чуждая история. Неудивительно, что статьи в местной прессе были недоуменные... Мы с Ниной Корниенко взяли с собой электроплитку, кипятильники и много продуктов — от геркулеса, колбас, сгущенки и сухарей до картошки, чеснока и репчатого лука! А как иначе, если нам только суточные платили, а из собственных денег на валюту нам дали поменять только 30 рублей. И вот мы с Ниной каждый вечер готовили шикарные ужины — как в ресторане. И на них всегда приходили Шура с Андреем, потому что всегда были голодные. У них-то ничего не было с собой — о провизии они не позаботились.
— Многие советские актеры везли с собой за границу черную икру, чтобы продать и заработать хоть немного валюты…
— Я брала икру на другие гастроли — в Англию. Тогда Театр Маяковского, в котором я в то время работала, привез в Великобританию спектакль «Завтра была война». Он шел там с феерическим успехом. Вся Англия стояла на ушах, а я ходила вся в икре. В Москве один из мужей — сейчас уже не помню, кто конкретно, рассовал маленькие стеклянные баночки с белужьей икрой мне в лифчик. Как прошла таможню — не знаю. Видимо, тогда в аэропортах людей еще не «просвечивали». В Англии я заходила в ресторан, подходила к официантам и молча доставала из лифчика икру. Впрочем, они и без слов все понимали. За баночку давали 50 фунтов — это были очень большие деньги!
— Что же вы купили на вырученные деньги? Технику какую-нибудь?
— Какое там… Кроссовки и джинсовый костюм своему очередному мужу: в магазинах первым делом шла в мужские и женские отделы.
— Татьяна Григорьевна, необходимость вот так возить икру на продажу у актеров давно уже отпала. Но на гастроли вы по-прежнему ездите постоянно — вас нелегко было застать в Москве, чтобы взять интервью…
— Да, работаю я много, много езжу на гастроли. В театре «Миллениум» у меня несколько спектаклей, и роли в них все очень разные. А в постановке «День сюрпризов» только в одной роли бесконечное количество перевоплощений! Зрители всегда хорошо это принимают, не успевают заскучать. Мой принцип — нескучно и слышно! Один из моих любимых спектаклей — «Он в Аргентине» по Петрушевской, где я играю «150-летнюю девочку» (моя партнерша Елена Воробей). А спектакль «Неисправимый лгун», где я играю вместе со Станиславом Садальским, вообще каждый раз получается разный, потому что там есть место для актерского экспромта. А зрителю такая импровизация всегда нравится!
