«Когда у Смирновой случился роман с композитором Исааком Дунаевским, он присылал ей корзины сирени, ежедневно писал взволнованные письма... и даже предложил руку и сердце, но Лидия ответила: «Пусть все останется по-прежнему». Но этого как раз не хотел композитор и связь их резко оборвал», — рассказывает подруга актрисы Инга Сидорова.
Шурочка из «Моей любви», сваха из «Женитьбы Бальзаминова», докторша из «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен»... Роли эти, конечно, прекрасные, но я считала, что их сыграла «женщина из народа»: этакая простоватая, хваткая дамочка, своего не упустит... И как же я была удивлена, когда мой брат, телеведущий Глеб Скороходов, сделав передачу о Лидии Смирновой, буквально в нее влюбился. Говорил: «Да ты знаешь, какая она? Веселая, интересная, умная, с ней хорошо!» Потом в Москву переехал друг Глеба, известный коллекционер пластинок. Красивый, интеллигентный, разведенный. Я тут же проявила инициативу: «Сережа, давай я тебя женю!» И нашла для него невесту — прелестную женщину, к тому же богатую. Но не успела: Глебка познакомил его со Смирновой. И Сережка пропал. Он стал ее пажом, слугой… Навеки влюбленным. А Лидии Николаевне было тогда уже за семьдесят!
Конечно, я была заинтригована: какая же она на самом деле, Лидия Смирнова? Тем временем брат начал трудиться над ее мемуарами: записал ее рассказы на магнитофон, подготовил рукопись и собрался над ней работать. Но… Не тут-то было! Лидия Николаевна потребовала, чтобы он читал ей текст вслух, а она его сама будет править так, как считает нужным. Вот на это у Глеба совершенно не было времени! И он взмолился: выручай! Я, конечно, согласилась. Помню, когда шла в первый раз к Лиде, думала: «Ну меня-то ты не проведешь! Посмотрим, что ты за птица…» Но, как и все, попала под ее чары. Она стала рассказывать мне про свою жизнь — совершенно фантастическую, невероятную! Да как рассказывать — артистично, с юмором, не боясь быть смешной и нелепой.
Прежде всего, она вовсе не была женщина из народа. Ее отец — дворянин, офицер царской армии, воевал в армии Колчака. После разгрома Белой армии ему пришлось эмигрировать. Но нужно было куда-то пристроить маленькую Лидочку. Матери у нее к тому моменту уже не было: незадолго до этого в семье произошла трагедия. Она уронила новорожденного сыночка, он погиб, мать потеряла разум и скоро умерла. Отец написал всем родственникам, откликнулась только жена его родного брата, согласилась приютить сироту… Так Лида стала москвичкой. До десяти лет она жила, как все дети, с папой и мамой. Но потом приемные родители решили рассказать ей правду. Показали ей фотографии настоящих родителей, сказали: «Зови нас теперь дядя Петя и тетя Маруся». Для Лидочки это стало тяжелым ударом: «Я ничего не понимала, показывают мне какие-то фотографии, говорят: «Вот эти люди — твои родители…» И Лида почувствовала себя сиротой. Тем более тетка воспитывала ее в строгости, приучала к порядку и повиновению. Характер-то у девочки был бешеный, темперамент неукротимый. Однажды ее на время вообще исключили из школы: она в сердцах выбросила табуретку из окна и ушибла случайного прохожего. Несколько раз строптивая Лида уходила из дома. Да и насчет мальчиков тетя Маруся неспроста беспокоилась…
Дело в том, что Лида от природы была невероятно привлекательна, в ней была та самая манкость, которая кого только не сводила с ума! Когда ее на лето увозили в деревню, дворовые мальчишки ехали за ней. Она их прятала в какой-то старой часовне, отдавала им свою еду. В нее влюблялись постоянно, но и она влюблялась. И еще как! До одержимости! Вот влюбилась она как-то в одноклассника и, когда в классе никого не было, целовала его парту… Но строгая тетя Маруся внушила ей, вбила в голову: «Замуж будешь выходить только девушкой!»
После первой брачной ночи Лида заплакала от обиды
После школы она пошла отнюдь не в актрисы, а в экономисты. Получив диплом, стала работать статистиком в Главном управлении авиационной промышленности. Ее взяли на какую-то секретную работу. Она подсчитывала, сколько советские заводы выпускают самолетов и моторов. И в конце каждого рабочего дня сдавала под охрану секретную папку с документацией. И вот однажды вечером ее арестовали и повезли на Лубянку. Оказалось, из папки пропали какие-то листы. Лида просидела в одиночке три дня, а потом ее вызвали и сообщили: «Документы нашлись, можете идти». Как-то пронесло, а могло бы все плохо кончиться! Возможно, ее выручил неравнодушный к ней начальник.
Как я уже говорила, Лидочка всегда притягивала взгляды мужчин. Хотя вроде бы красавицей не была, и сама прекрасно это осознавала. Говорила: «У меня была замечательная фигура — это правда. Я не зря занималась спортом — теннисом, плаванием, гимнастикой. А все остальное… Да разве красавицы такие? Вот Орлова, Окуневская — это да. Но… Не было влюбленного в меня мужчины, который не хотел бы на мне жениться». Но тети-Марусин завет она выполнила: осталась девушкой до свадьбы. Замуж она вышла за журналиста Сергея Добрушина. После первой брачной ночи спросила его: «Ты доволен, что я досталась тебе девственницей?» Он ответил: «Какая разница…» Лида даже заплакала от обиды… Сережа, скорее всего, не подходил ей по темпераменту, хотя и любил ее очень. Лида рассказывала: «Когда мы ложились спать, он частенько поворачивался ко мне спиной, и все». А во мне-то кровь кипит! Какое-то время она подозревала, что это потому, что у него есть кто-то на стороне. Ревновала, пыталась поймать мужа на измене. И даже сама подкладывала ему записочки. Допустим, жду тебя там-то, Клава. И ждала. Но он на эти свидания не приходил.
Жили они, как и большинство людей в то время, в жуткой коммуналке. Когда в стране началась ностальгия по советскому прошлому, актриса говорила: «Вот что хорошего в коммуналках? Я их ненавижу!» У них с мужем, как у героев романа Ильфа и Петрова, в комнате был только матрас на кирпичах и книги… И печное отопление. А на обед они покупали две с половиной сосиски: ему полторы, ей одну. Но зато Сергей страстно любил походы, и, несмотря на скромные средства, они умудрились и лодку раздобыть, и снаряжение. Ездили на Урал, сплавлялись…
Дунаевский так и не смог забыть Смирнову
Лида тем временем осознала, что занимается не своим делом. Ее манил театр. Она смотрела на актрис на сцене и думала: «Ну почему они — там, а я — здесь?» Вообще, Смирнова, по-моему, одна из немногих, кто умел смотреть правде в глаза, умел признаться: я завистлива, я тщеславна. Ну почему, думала я, глядя на подругу в главной роли, почему такая чудная роль досталась ей, а не мне? Чем я хуже? Все актеры об этом думают. Но мало кто прямо об этом говорит.
И вот Лида все-таки решилась и подала заявление и в Вахтанговское, и в Щепкинское, и во ВГИК... Ее везде взяли, и вряд ли это случайность… А она выбрала театральную школу-студию Таирова и с улыбкой объясняла: «Потому что она была ближе к дому». Училась там прекрасно, и Таиров впоследствии пригласил работать в свой театр ее и еще одну выпускницу. А ведь тогда Камерный театр гремел, там играла сама Алиса Коонен! Потом для Таирова наступили тяжелые времена — Камерный театр был признан чуждым народу, его закрыли… К счастью, Лидочка к тому времени уже вовсю снималась в кино.
Накануне войны вышел знаменитый фильм «Моя любовь». В одночасье Смирнова стала популярной не меньше, чем Орлова! Ее узнавали на улице, просили автографы, ее портретами была увешана вся Москва.
Кстати, именно на съемках «Моей любви» у Смирновой случился роман с композитором Исааком Дунаевским. Он присылал ей корзины сирени, ежедневно писал взволнованные письма и телеграммы. Лида аккуратно на них отвечала, а иногда… просила это сделать друга актера Шишкина. У нее на съемках следующего фильма начался уже другой, и тоже безумный, роман, с капитаном корабля. Но когда капитан приехал к ней в Москву не в морской форме, а в гражданском одеянии, да еще в шапке «пирожком», она ему отказала. Дунаевский, между прочим, предложил ей руку и сердце, но она ответила: «Пусть все останется по-прежнему». Но этого как раз не хотел композитор и связь их резко оборвал. И именно в то время Лида в первый и единственный раз прервала беременность, после чего не могла больше иметь детей. Она мне никогда не говорила, кто был отцом того не родившегося ребенка, по времени получается, что Дунаевский, а там кто его знает… Но похоже, что забыть ее Исаак Осипович так и не смог. Когда во время войны Лида умирала от тифа в Алма-Ате, он послал ей телеграмму: «Такая человечина, как вы, не может умереть»…
Муж прощал Лиде все любовные истории
В Алма-Ате она, как и многие артисты, оказалась в эвакуации. Муж ушел на фронт добровольцем. Лида сама собирала ему вещмешок, и в каждый носок, в каждый платочек спрятала любовную записочку. И еще положила пачку открыток: мол, жив, здоров, все хорошо. Она написала их самой себе, чтобы Сережа только опускал в почтовые ящики. Но Сергей целый месяц ничего не сообщал о себе, и Лида поехала в учебную часть. Она не знала, где он, что с ним, ехала по наитию и нашла, нашла Сергея! Это было их последнее свидание. Уже в эвакуации она получила сообщение, что муж пропал без вести. Потом по официальным документам выяснилось, что Сергей тогда, в 41-м, попал в окружение, потом вернулся к своим. Еще год был жив, воевал, но Лиде почему-то не написал. А потом пропал насовсем. Хотя… Был случай. Уже лет через двадцать после войны, когда Смирнова где-то выступала, к ней подошла старая знакомая и спросила: «А как поживает Сережа?» — «Он же много лет назад погиб на войне». — «Да что ты, я его вчера видела, он шел по улице, мы поздоровались…» И Лида вспомнила, что муж ей говорил: «Если я стану инвалидом, если меня ранят, я к тебе не вернусь».
Как бы то ни было, тогда, в Алма-Ате, Смирнова считала себя вдовой. Конечно, она оплакивала мужа, но жизнь брала свое. Понемногу начались съемки. На киностудии на Лиду, конечно, обратили внимание. За ней одновременно стали ухаживать режиссер Фридрих Эрмлер и оператор Владимир Рапопорт. Шла война, и никто уже не мог ей дарить корзины сирени. Но Эрмлер принес ей два яйца из своего лауреатского пайка. А Рапопорт — тридцать яиц, то есть все, что он получил на месяц. И Вера Марецкая едко заключила: «Видишь, один тебе всю жизнь по два яйца будет отдавать и про себя не забудет, а второй отдаст тебе все, что у него есть». Лиде и самой больше нравился Рапопорт, его она и выбрала. Ну а он всю жизнь любил ее беззаветно.
Он был прекрасный оператор, делал фантастические портреты, но в жизни оставался на редкость непрактичным человеком. Лишь однажды он что-то предпринял по хозяйству: купил холодильник с рук. Который, увы, оказался сломанным. «И какой же он еврей? — возмущалась Лида. — Получается, что в нашей семье еврей — это я!» Чтобы переехать из коммуналки, Лида написала самому Берии. И тот распорядился дать ей квартиру. Но буквально на следующий день его арестовали и объявили врагом народа. Лида рассказывала, как звонила Рапопорту и, чтобы никто не понял, говорила намеками: «Бэ нет, Бэ нет! Квартиры не будет». Но квартиру на Котельнической набережной им все-таки дали.
Самое удивительное, что Рапопорт Лиду так любил, что прощал ей все ее любовные истории. Лида работала в Театре киноактера, когда к ним пришел главным режиссером Лев Рудник. Завязался страстный роман. Рудник вообще действовал на женщин магически. До этого он работал в БДТ и завел там столько параллельных любовных историй, что вышел скандал, его судили товарищеским судом за аморальное поведение. «Удивительно, — говорила Лидия Николаевна, — но он всех их любил». В Театре киноактера Рудник тоже устроил своеобразный гарем, и о его поведении снова поставили вопрос в парткоме. Лида бегала по инстанциям, как-то улаживала, защищала… Потому что вконец потеряла голову. К тому же он сделал ей предложение. Что не мешало ему проводить время с другой. Смирнова рассказывала, что многие любовницы Рудника его даже содержали, для чего продавали шубы и драгоценности.
Лида подружилась с Раневской благодаря сердечным драмам
Когда любвеобильного режиссера сослали в ростовский театр, Лида готова была ехать за ним, хотя у него там, конечно, тоже сразу начался с кем-то роман… Рапопорт знал обо всем, не отпускал жену от себя, утешал, успокаивал… А Лида знай себе писала любимому письма и рыдала. Кстати, в этот момент она очень подружилась с Фаиной Раневской — они вместе снимались в кино и жили по соседству. Та тоже переживала любовную драму, и они обе страдали от сердечных дел. Познакомились они на съемках фильма «У них есть Родина». Как выражалась Раневская, «снимаемся в михалковском говне» (в основу сценария легла пьеса Сергея Михалкова). Послевоенное время вообще было для кино тяжелым. Роли однотипные, фильмы неудачные. Лида стала разочаровываться в профессии. Кроме всего прочего, ее очень раздражало хамство Ивана Пырьева, как раз ставшего директором «Мосфильма». Как-то раз она шла по коридору киностудии, вдруг из павильона вылетел Пырьев и сорвал с нее берет — он понадобился для съемки Ладыниной. Потом Лиде передали слова директора, когда обсуждалась ее заграничная поездка в Китай: «Ну ладно, пусть эта большая (дальше следовало нецензурное слово, означающее гулящую женщину) поедет к маленьким китайцам». Еще была история, когда Пырьев не пустил их с Рапопортом в законный отпуск, хотя уже были куплены путевки в санаторий. А вместо этого послал их в Свердловск, представлять фильм с участием Любови Орловой, где Смирнова даже не снималась. Видимо, сама Орлова туда не захотела ехать… Напрасно Лида показывала директору «Мосфильма» свои путевки — он порвал их и сказал: «Ну вот в Свердловске и отдохнете». И пришлось ехать, потому что неподчинение Пырьеву могло лишить супругов всякой работы в кино. «А я, — горько говорила Лидия, — из тех собачек, кто громко лает, а хвост поджимает». А потом она решила уйти из профессии… И на полном серьезе стать… председателем колхоза. И даже выстроила целый жизненный план.…
Это было время, когда интеллигенцию звали на целину, поднимать колхозы. Создавались курсы по подготовке сельских работников. И Смирнова загорелась: «У меня есть партийный опыт, я двух председателей колхоза сыграла, с людьми умею работать! Пойду и научусь, лучше на целину, чем в таких фильмах играть». И ведь научилась бы! У Лиды уже до этого была история. Она, как и многие актеры, числилась в бригаде коммунистического труда на заводе. Никто из актеров, конечно, в реальности на заводе не работал, просто их портреты висели в цехах, и за них рабочие выполняли нормы. Лиду эта ситуация не устраивала. Она пришла в свою бригаду на завод ЗИЛ и сказала: «Я хочу отработать хотя бы смену!» Целый день вместе с электромонтажницами трудилась, обедала с ними в рабочей столовой, мылась в заводском душе. Никому из артистов не пришло бы в голову такое. Как, впрочем, и ехать поднимать целину…
Любовь всей ее жизни
Но планам Смирновой не суждено было сбыться. Потому что именно в этот момент судьба подарила ей встречу с режиссером Константином Воиновым. Он открыл Лиду как характерную актрису. «Женитьба Бальзаминова», «Дядюшкин сон», «Дача», «Рудин» — это все его картины, в которых блистала Смирнова. Воинов стал ее Пигмалионом и главной любовью ее жизни.
Я много раз слышала про Лиду: была замужем за Рапопортом, а сама одновременно жила с Воиновым. Такая дрянь, такая стерва… На самом деле Лиду очень мучила эта ситуация. Как липкая паутина, из которой не выбраться. А что ей было делать? Муж тяжело болел, она не могла его оставить. Она металась по чиновникам, по инстанциям: «Помогите, мой муж умирает! Его надо положить в хорошую больницу». В конце концов, когда в очередной раз ей ответили что-то неопределенное, Лида положила партбилет на стол и ушла. Только после этого о Рапопорте позаботились.
Даже когда Смирнова вновь овдовела, с Воиновым они не соединились. Он ради нее уже однажды уходил из семьи, снял комнату, думал, что и Лида к нему придет. А она не смогла оставить своего Володю. Потому что он был для нее всем: папой, мамой, ребенком, другом. Если бы она ушла, он бы просто умер. К тому же у него открылся рак в тяжелой форме. Лида нашла нужного врача, и Володя прожил еще десять лет. Но и через десять лет они с Константином Наумовичем не соединились. Жить друг без друга не могли. Но… Каждый уже существовал сам по себе. И она с этим смирилась. И даже помогла ему получить квартиру — для его семьи. А когда Воинов заболел, приходила туда, мыла полы, доставала лекарства, несмотря на то что его жена и дочь с ней не разговаривали. Более того, Николаеву, жену Воинова, уволили из театра, и не кто иной, как Лида, добилась, чтобы ее приняли обратно. Она вообще всем помогала самоотверженно и благодарности не ждала. Помогла она и своей тете Марусе. У той был брат-эмигрант, и она, естественно, всю жизнь это скрывала. Но через много лет он нашел сестру и пригласил ее приехать в Канн. Выехать из СССР простой женщине тогда было невозможно! Но Лида как-то добилась, чтобы тетку выпустили.
Все эти невероятные истории она рассказывала мне, будучи уже очень пожилой женщиной. Впрочем, в душе она оставалась все той же — озорной, влюбчивой, даже неистовой в любви. Лиде было уже далеко за семьдесят, когда она легла в больницу и там влюбилась в своего хирурга. А что такое для нее была любовь? Это прежде всего накормить милого своими знаменитыми котлетами и винегретом. Она ездила с этим к нему и тогда, когда ее уже выписали из больницы. Звала в гости. И он к ней наконец пришел. Но не один, а с беременной женой…
Однажды, уже незадолго до своего ухода, она, озорно блеснув глазами, сказала: «Знаете, я поняла, что ко мне действительно пришла старость. Вчера на банкете в Доме кино ко мне впервые в жизни не подсел ни один мужчина». Было ей тогда уже под 90...
