Кирилл Крок о фонарике Любимова, часах Чуриковой и страсти Этуша

«Юрий Любимов сказал нам: «Когда умру, мое тело должно быть на сцене Вахтанговского театра. Здесь я начинал, здесь и закончу свой путь в искусстве. Никакой «Таганки», никаких «колонных залов» — только здесь». И дал записку, в которой было написано: «Ни в коем случае не пускать артистов с Таганки», — рассказывает директор Театра Вахтангова Кирилл Крок, автор биографической книги «Театр надо любить, причем вопреки», недавно получившей литературную премию «Театральный роман».

— Кирилл Игоревич, прежде чем стать директором Театра Вах­тангова, вы работали директором-распорядителем театра «Модернъ» и директором учебного театра Школы-студии МХАТ. Об экс-ректоре Школы-студии Анатолии Смелянском вы в своей книге пишете с восхищением, а о бывшем художественном руководителе «Модерна» Светлане Враговой высказались довольно жестко...

— Где же я написал жестко? Напротив, очень мягко написал. Просто я считаю, что к театру надо относиться не как к своей вотчине, а думать о людях, которые там работают. Недопустимо использовать свое детище для удовлетворения только личных целей.

— В «Модерне» вы застали два спектакля с приглашенными легендарными артистами в главных ролях: «Счастливое событие» со Спартаком Мишулиным и «Дядюшкин сон» с Владимиром Зельдиным.

— Да, я принял предложение Светланы Враговой о работе в «Модерне», именно когда посмотрел спектакль «Счастливое событие» — такое сильное впечатление он на меня произвел. Это был один из лучших ее спектаклей как режиссера. Главные роли играли Спартак Мишулин и Арсений Ковальский.

— А какое у вас было впечатление от личного общения со Спартаком Мишулиным? Соответствовал ли характер актера его театральному амплуа простака?

— Нет, в жизни он был совсем другим — достаточно жестким человеком в творческих вопросах. Всегда требовал от артистов, участвующих в спектакле, четких границ игры. К спектаклю «Счастливое событие» Спартак Васильевич относился очень трепетно, потому что действительно такой драматической роли в Театре сатиры у него никогда не было.

И вот, чтобы вы понимали, какая атмосфера сложилась в том те­атре… «Счастливое событие» было самым аншлаговым спектаклем в репертуаре. Но Светлана Александровна поругалась с Сеней Ковальским: артист просил отпустить его на какие-то съемки в экспедицию на две недели, но худрук ответила отказом, и тогда он написал заявление и ушел из театра. Так Мишулин остался без партнера. И все — спектакль повис в воздухе. Спартак Васильевич много раз просил: «Света, ну когда ты восстановишь спектакль? Введи кого-нибудь на роль. Я хочу играть! Давай я тебе из Театра сатиры молодого артиста порекомендую. Ну сколько мне еще этой жизни осталось…» А Врагова все только обещала восстановить. Два года это длилось, а потом Спартак Васильевич махнул рукой… До восстановления спектакля он не дожил... «Счастливое событие» возобновили с Валерием Золотухиным. Но получился уже совершенно другой спектакль, все было утрачено. Его перенесли на так называемую большую сцену, где он уже не «звучал», как на камерной. Но это было уже без меня…

— А вы помните, кто пришел с предложением выпустить на сцене «Модерна» спектакль «Дядюшкин сон» режиссера Бориса Щедрина с Владимиром Зельдиным и Натальей Теняковой?

— Да, его выпускали при мне. Это Зельдин позвонил Враговой и сказал, что есть практически готовый спектакль, который он репетировал с Татьяной Дорониной. Но премьера на сцене МХАТа так и не состоялась — что-то не срослось. Тогда эту роль предложили Наталье Максимовне Теняковой, и спектакль родился. За лето 2007 года мы сделали декорации, а осенью состоялась премьера.

— Каково это было — работать с таким легендарным артистом?

— Вы знаете, Зельдин был потрясающим человеком. Я теперь понимаю, почему он до ста с лишним лет выходил на сцену, оставаясь в прекрасной форме. Владимир Михайлович не впускал в себя никакой негатив, ничего плохого. Он, если слышал, что в театре кто-то о ком-то судачит, или если артисты ему жаловались на Врагову, сразу же закрывался. Платила худрук ему копейки, даже по тем временам это был стыд. Но его все устраивало — главное, выходить на сцену! Святое отношение к профессии и невероятная скромность. Всю жизнь прожил в простой двухкомнатной квартирке в советской девятиэтажке. И когда ему сильные мира сего предлагали пере­ехать, говорил: «Нет. Зачем? Эти стены видели таких людей!» Когда Владимир Михайлович приходил в театр, в каждом углу расцветал куст роз от его добродушия, от его доброжелательности, врожденной интеллигентности.

Поехали мы — сейчас не помню, в какой город, — со спектаклем «Дядюшкин сон» на гастроли. Для Зельдина я, конечно, снял люкс. За­ходим в номер, а он говорит: «Ой, Кирилл, ну зачем же мне такой номер? Здесь столько комнат… Что я буду делать?» Спускается на завтрак. «Владимир Михайлович, что вам заказать?» — «Нет-нет, ничего особенного не надо. Кашки дайте». А на банкетах и приемах он всегда пил вишневый сок. Я, конечно, это знал, но однажды не проконтролировал. И вот на одном приеме сока не оказалось. «У вас нет вишневого сока? — вздохнул Зельдин, обращаясь к официанту. — Ну тогда водички дайте…» И сел с водичкой. Я, заметив это, бросился в ближайший магазин, купил сок, прибежал: «Владимир Михайлович, вот сок для вас». — «Ой, деточка, ну зачем же…»

— Кстати, в спектакле «Дядюшкин сон» играла и начинающая актриса Мариэтта Цигаль-Полищук, теперь известная всем по роли Раневской в одноименном сериале.

— Да, играла. Но, как и у других молодых артистов, у нее не было возможности проявить себя в этом театре. Ведь, чтобы раскрыть актера, режиссер должен им заниматься, должен быть в нем заинтересован. А Светлана Александровна никем не занималась. Но не будем об этом…

— Когда в 2010 году Римас Туминас пригласил вас на должность директора в Театр Вахтангова, вас встретила заведующая труппой Галина Львовна Коновалова — старейшая актриса театра. Ее даже называли «Зельдин в юбке».

— Когда я пришел в театр, Галине Львовне уже было 94 года. Самая возрастная актриса труппы, 1916 года рождения. При этом едва ли не самая энергичная и деятельная. Всегда подтянутая, стройная, на каблучках. Она стала одной из любимых актрис Туминаса — его талисманом. Римас занимал ее почти во всех своих спектаклях. И вот повезли мы «Дядю Ваню» на гастроли в Лондон. С нами Галина Львовна, она играла няню Марину. В аэропорту на паспортном контроле ей говорят: «А у вас в пас­порте ошибка». Она встрепенулась: «Какая?» — «Так вам неправильно год рождения написали, видно, цифры перепутали». — «Как перепутали?! Дайте я посмотрю!» Заглядывает в документ Галина Львовна и выдыхает: «Нет, деточка, все правильно. Это я просто столько живу».

В этом возрасте она, например, все еще сама натирала дома паркет. Надевала на ногу специальную щетку и до блеска втирала мастику в паркетные доски. Так была приучена с детства. Одновременно с этим запросто могла болтать по телефону. Не терять же драгоценное время! «Каждое утро у меня начинается с разговора с Людкой», — так она по-свойски называла Людмилу Васильевну Максакову. Они созванивались ежедневно в десять часов утра и обсуждали все происходящее в те­атре. Боже упаси говорить о болячках, о том, кто что приготовил на завтрак… Только о высоком!

— А как прошли гастроли в Лон­доне, о которых вы упомянули?

— Прекрасно. Организаторы показывали нам город. Людмила Васильевна Мак­сакова везде ходила с Галиной Львов­ной. «Опять Людка меня куда-то потащила, — шутя жаловалась Ко­новалова. — Мотала меня, мотала по городу — я еле жива. Она еще пошла в какой-то музей, а я сбежала в отель».

— А как вас там принимали? Что был за зал, на сколько мест?

— Зал примерно на 600 мест. Мы играли спектакль шесть дней подряд. Еще в Москве начались споры, особенно со стороны Сергея Маковецкого — исполнителя главной роли, — как выдержать шесть спектаклей подряд. Но продюсеры настояли... А в Англии есть такая традиция: на первый спектакль приходят критики, журналисты, обозреватели. На другой день газеты выставляют оценку спектаклю от одного до пяти — от этого напрямую зависят продажи билетов. Мы очень волновались, а тут еще совпало, что в Лондоне параллельно с нами в те­атре «Водевиль» выпускался спектакль «Дядя Ваня» с весьма известными английскими актерами. А у нас еще и не классическая постановка, а новое прочтение… Зрительский прием после первого спектакля был восторженным, но мы с тревогой ждали утра, когда выйдут газеты. И наш «Дядя Ваня» получил все четверки и пятерки, только одно издание поставило тройку. А вот местный «Дядя Ваня» получил только двойки, тройки и лишь одну четверку. В тот же день были скуплены все билеты на наши последующие спектакли, да еще и огромный лист ожидания в кассе образовался. Вот такой эффект!

— Маковецкий сразу зарядился?

— Не то слово!

— Кто из столпов вахтанговской сцены произвел на вас особое впечатление?

— Владимир Абрамович Этуш. Несмотря на свой почтенный возраст, Владимир Абрамович очень хотел играть. Он все время повторял: «Я недоигранный артист. Я столько хочу сыграть, столько могу сказать!» Вот Юрий Васильевич Яковлев был ему полной противоположностью. Он хоть и по­младше, но в то время уже ничего вообще не хотел играть. Яковлев говорил так: «Я в своей жизни уже все сыграл!» Но зрители очень хотели его видеть на сцене, и Юрий Васильевич выходил в небольшой роли в «Пристани» до последних дней.

А Этуш рвался в бой. Поражала его одержимость сценой. Казалось бы, только отметили его 90-летие, премьеру выпустили — спектакль «Окаемовы дни» по пьесе Афиногенова «Машенька». Года не проходит, Владимир Абрамович мне звонит: «А я нашел новую пьесу для себя…»

— В последнем своем спектакле «Бенефис» по пьесе Надежды Птуш­киной «Пока она умирала» он сыграл женскую роль — бабушку.

— Да, спектакль блестяще придумал и поставил Владимир Владимирович Иванов. Бабушка в пьесе сидит в инвалидном кресле — это облегчало задачу Владимиру Абрамовичу. Иванов позвонил Птушкиной и спросил: «Как вы смотрите на то, чтобы бабушку сыграл Этуш и мы бы адаптировали пьесу под него?» Она ответила: «Если ее сыграет Владимир Абрамович, я буду счастлива». Когда же спектакль сняли для телеканала «Культура», Птушкина подала на театр в суд, что ей не заплатили за телевизионную версию. Судилась с нами вплоть до ухода Вла­димира Абрамовича, но суды проиграла во всех инстанциях.

— А с кем из великих установить контакт было наиболее сложно?

— С Василием Семеновичем Лановым. Но со временем мне удалось и с ним наладить отношения. Точнее, он сам понял, что мне можно доверять, видимо оценив результаты моей работы.

Помню, после того, как был произведен ремонт гримерок, Лановой пришел ко мне в кабинет со словами: «Как хорошо, что вы обновили наши гримерки и заменили старые столы. Конечно, мне жаль моего стола, за которым я гримировался с 1960 года, но уже пора было менять, пора…» У меня камень упал с плеч. И в последние его годы не было дня, чтобы дверь в мой кабинет не открылась и не заглянул Василий Семенович со словами: «Рядовой запаса Лановой прибыл!» Причем, как вы догадываетесь, я к себе его не вызывал. Напротив, все время ему говорил: «Василий Семенович, у вас же сегодня нет спектакля. Зачем вы пришли?» — «Вы не понимаете, — отвечал он, — я должен каждый день прогуливаться. Я надеваю такую куртку, чтобы никто не мог подумать, что идет народный артист Советского Союза…» А еще он натягивал шапку на глаза, поднимал воротник и неопознанным гулял по Арбату. После прогулки обязательно заходил в театр, заглядывал ко мне, и мы с ним разговаривали. У нас сложились очень доверительные, теплые отношения.

— В январе вы провели в театре вечер памяти Василия Семеновича в честь его 90-летия. Как это было?

— По концепции нашего режиссера Эльдара Трамова, Василий Семенович «общался» с партнерами и зрителями через экран. На большом мониторе шли документальные кадры спектаклей с Лановым, его бывшие партнеры произносили свой текст со сцены, а он им отвечал с экрана. Так создавался эффект присутствия Василия Се­меновича в зале. Это было очень интересное зрелище: и поэзия, и песни, и сцены из спектаклей, и его воспоминания.

— Вахтанговский театр недавно постигла еще одна утрата — не стало легендарной Прин­­цессы Турандот, Юлии Кон­стан­тиновны Борисовой. Она ушла из жизни летом прошлого года в возрасте 98 лет…

— При мне Вахтанговский выпустил с ее участием три премьеры: «Пристань», «Евгений Онегин» и «Возьмите зонт, мадам Готье!». В «Пристани» она играла Клару Цаханассьян из пьесы «Визит старой дамы». Это была абсолютная победа актрисы! Юлия Константиновна, которой было за 85, появлялась на сцене в роскошном золотом платье, открывающем дивной красоты ножки, в шляпке, украшенной перьями фазана, и зал замирал от восторга.

Вдохновившись успехом «Пристани», Юлия Константиновна приняла предложение сыграть главную роль в спектакле «Возьмите зонт, мадам Готье!», который стал ее бенефисом. Режиссер постановки Владимир Иванов взял за основу пьесу «Странная миссис Сэвидж» и практически полностью ее переписал, превратив комедию в притчу. Иванов также предложил в одном из эпизодов в роли детей мадам Готье вывести на сцену настоящих правнуков Борисовой — Никиту, Машу и Андрея. Актриса была в восторге.

Но, что естественно, с каждым годом ей становилось играть все труднее. При этом Юлия Константиновна никак не хотела отказываться на сцене от шпилек: «Я играю настоящую даму, должна быть на каблуках». А в антракте она молча садилась с закрытыми глазами, и мы все понимали... Тогда предложили ей ставить спектакль пореже. Борисова была благодарна и доиграла его до конца сезона. А после выходила на сцену лишь в небольшой роли в «Евгении Онегине» в очередь с Ириной Купченко. На последнем спектакле Юлии Константиновны за кулисами уже дежурил ее сын, чтобы проводить в гримерку… К несчастью, своего чудесного сына Александра актриса пережила.

После пандемии Борисова уже не появлялась в театре. Последний раз посетила нас 14 сентября 2020 года, когда мы открывали на Арбате памятник Евгению Вахтангову. Актриса не могла пропустить такое событие.

— Я видел фотографии — она тогда была в маске.

— Да, в маске. Мы заказали специальные маски с принтом к столетию театра. И, конечно, очень заботились о том, чтобы Юлия Константиновна не заразилась ковидом. Мы ее оберегали, на церемонии открытия посадили отдельно. А на юбилее театра через год Борисова уже быть не смогла, но надиктовала потрясающее письмо, которое мы зачитали перед труппой.

— Все эти артисты сыграли свои последние роли в спектакле «При­стань», где у каждого легендарного вахтанговца была своя бенефисная роль. Кто придумал такую концепцию?

— Римас придумал. При этом он собрал режиссерскую команду — хотел, чтобы с каждым артистом репетировал свой режиссер. Но так получилось, что в процессе репетиций артисты отказывались от режиссеров (исключением стал тандем Этуша и Иванова — эта пара сработалась), так что в итоге репетировал со всеми сам Римас. Да и объединить все это в одно эстетически единое драматургическое полотно мог только Туминас с его талантом.

— Я помню успех этого спектакля, какой был ажиотаж. Мне посчастливилось посмотреть «Пристань» дважды.

— Да, ситуация с билетами была убийственная! В первые два года я, наверное, с половиной Москвы переругался, потому что без конца шли звонки, эсэмэски: «Сделайте место». Я отказывал, тогда звонили Туминасу. А потом наш главный администратор в слезах хватался за голову, потому что некуда было сажать зрителей. А ведь звонили в том числе и такие люди, которым просто невозможно было отказать. Такие же аншлаги были и на «Дяде Ване», и на «Евгении Онегине», и на спектакле «Война и мир».

— Какую задачу вам поставил Туминас, когда пригласил в театр на постановку Юрия Петровича Лю­бимова, покинувшего после скандала с труппой пост худрука «Таганки»?

— Сделать все, чтобы Юрий Петрович выпустил в нашем театре спектакль. Любимов сразу пришел с предложением поставить «Бесов», говорил, что это спектакль-отповедь артистам «Таганки».

— Были с ним посиделки у вас в кабинете, задушевные разговоры?

— Были. Каждый день, когда были его репетиции, Юрий Петрович заходил ко мне. Любил поговорить, повспоминать. Он ведь нашей вахтанговской школы, много лет состоял в труппе театра, преподавал в Щукинском училище. «Не был здесь больше сорока лет», — признался он, войдя в мой кабинет, и принялся гладить по деревянной гриве одного из львов на подлокотнике старинного дивана. Заметив мой недоуменный взгляд, Юрий Петрович пояснил: «Кирилл, у этого льва, как видите, стерта вся грива. А стер ее я. Дело в том, что именно в этом кабинете проходили все заседания худсовета тогдашнего Театра Вахтангова. Здесь спорили, ругались, конфликтовали… Иногда от несогласия с мнением большинства меня просто раздирало изнутри! Я сидел и автоматически впивался рукой в львиную голову».

— Проявлял он свой знаменитый гневливый характер у вас в театре?

— Да, на репетициях. Возмущался, если артисты не знали наизусть текст, если путали мизансцены, если просили объявить перерыв: «Им, видите ли, в туалет надо сходить!» Сам он даже в свои девяносто с лишним был очень дисциплинированным человеком. Всегда приезжал в театр заранее. Один лишь раз опоздал, но в тот день вся Москва стояла, это не его вина. Очень скрупулезно и дотошно выпускал спектакль — ему все время хотелось что-то переделывать. Отслеживал и придирался к каждой детали. Вплоть до каблука сценического костюма. Он знал, что таких каблуков в то время не было или что лямочка должна быть пришита здесь, а не здесь. Очень дотошный. И в итоге нам осталось совсем мало времени на производственный процесс.

Особенное раздражение у вахтанговской молодежи вызывал легендарный фонарик Любимова. Которым он, как указкой, управлял артистами на сцене. И если труппа Театра на Таганке поддалась этой дрессировке и привыкла к ней, то наших артистов мигающий свет нервировал и раздражал. Дошло до того, что накануне премьеры ко мне обратились участники спектакля с просьбой каким-то образом изъять у Юрия Петровича злосчастный фонарик. Тогда я решил пойти на хитрость. Попросил помощника режиссера подложить маленький кусочек бумаги между батарейками и контактом в фонарике. И вот наступил вечер премьеры. 

Любимов вошел в зал под бурные овации, зрители приветствовали легендарного режиссера стоя! Юрий Петрович медленно прошел по главному проходу, царственно устроился в центре седьмого ряда, в зале погас свет, и начался спектакль. Несложно представить, какие чувства испытал Любимов, когда осознал, что фонарик в его руках отказывается работать. С трудом дождавшись окончания первого действия, он ворвался в мой кабинет: «Что вы мне подсунули?! Я не мог дирижировать спектаклем!» Мне оставалось только развести руками. Но в следующий раз он пришел в театр со своим фонариком, который достал из дамской сумочки жены Каталин. Тут уже ничего нельзя было поделать. К счастью, премьера была позади, и артисты смирились со светом, мерцающим из глубины зрительного зала.

— Так вышло, что Юрия Петровича провожали в последний путь именно на вашей сцене...

— Да, он оставил нам с Римасом записку и сказал: «Когда я умру, мое тело должно быть на сцене Вахтанговского театра. Здесь я начинал, здесь и закончу свой путь в искусстве. Никакой «Таганки», никаких «колонных залов» — только здесь». А в записке было написано: «Ни в коем случае не пускать артистов с Таганки». Но этого уже мы проконтролировать не могли.

— Вообще, на вас легла страшная ответственность — проводить в последний путь всех корифеев Театра Вахтангова.

— Знаете, меня уже многие в Москве называют «специалист по организации VIP-похорон». А Римас придумал универсальный сценарий этой траурной церемонии: никаких речей, только музыка, поэзия, запись голоса усопшего. И тишина…

— В вашей книге нет воспоминаний об Инне Чуриковой. А ведь и она сыграла свою последнюю роль на сцене Театра Вахтангова. Роль Елизаветы II в спектакле-бенефисе «Аудиенция».

— Да просто эта книга писалась тогда, когда Инна Михайловна еще выходила на сцену…

— Какой Инна Михайловна была в жизни?

— Очень деликатным человеком. Но только вот была у нее особенность — она жила вне времени. А у нас в театре заведено, что спектакль мы начинаем не позднее 19:07. Но Инна Михайловна к семи никогда не была готова, и подгонять ее было бесполезно. Пока брошка не застегнется в идеальном месте, пока каждая складочка не будет отпарена, пока локоны парика не лягут симметрично… Ну точно английская королева! И тогда мы пошли на хитрость: перед каждым спектаклем подкручивали часы в гримерке Чуриковой на 15 минут вперед — и это нас ой как выручало.

— Ее муж режиссер Глеб Панфилов ходил на все спектакли?

— На все. В эпидемию ковида, когда она немного пошла на спад и нам разрешили заполнять театры на 50 процентов, участники спектакля приняли решение, что будут играть. В театр Панфилов и Чурикова обычно приезжали вместе, тихонечко шли под ручку по коридору, со всеми здоровались, всем мило улыбались, даже если кого-то не знали. Глеб Анатольевич в перчатках и маске неизменно сидел в зрительном зале. А однажды появился в перчатках разного цвета, и это было забавно и трогательно.

— Кирилл Игоревич, как театр живет сегодня?

— Мы выпускаем очень много премьер, по десять в год, постоянно обновляем репертуар. Театр — это же не музей, он не может быть законсервирован. И мне отрадно констатировать, что многие наши премьеры, которые вышли за последние два с половиной года, очень даже успешны.

— Да, театр не музей, н о и музей вы тоже создали… И не один! Не только в 2016 году отреставрировали и сделали общедоступным Музей-квартиру Евгения Вахтангова в Москве, но и в апреле 2023 года открыли Дом Вахтангова на его родине во Владикавказе. Это была ваша идея?

— Моя. Представляете, Театр Вахтангова в честь векового юбилея вдруг открывает филиал в регионе — таких прецедентов не было! Мы ввязались в авантюру, и авантюра эта была многоугольной, а углы ой какими острыми. Мы понятия не имели, в каком состоянии это здание, потому что там жили люди. Не могли же мы заранее зайти в частную квартиру и ковырять стену, чтобы сделать какие-то изыскательские работы. Мы не понимали, что это будет за пространство в итоге и чем мы его сможем наполнить — какими артефактами жизни Вахтангова. Но мы решились и выкупили этот дом. Для чего нам пришлось расселить 13 собственников, отстроить здание заново, сохранив фасад, — в таком аварийном состоянии оно было.

— Артефакты в итоге собрались?

— Да, кое-что нашлось в Музее-квартире Вахтангова — например, два семейных альбома, которые, как мы предполагаем, Евгений Багратионович взял с собой сначала из Владикавказа в Ригу, а потом привез в Москву. Почему в столице их никогда не экспонировали — вопрос открытый. Может быть, потому, что эти фотографии связаны с его «дотеатральным» периодом — с детством и юностью во Владикавказе. Эти фотографии, программки, записки, автографы, афиши и стали основой экспозиции Дома-музея. А недавно родственники легендарной актрисы нашей сцены, первой исполнительницы роли Принцессы Турандот Цецилии Мансуровой передали нам ее гарнитур — и он занял достойное место в Доме. А потомки Вахтангова подарили музею его мундштук, который сто лет хранился в семье. Нашлись и другие реликвии. Ведь когда веришь в себя, в свою команду, в цель и любишь свое дело — случаются настоящие чудеса. А театр я очень люблю, причем вопреки!