«В фильме «Любовь и голуби» самой сложной для меня была сцена, в которой Вася Кузякин рассказывает про Володьку-дурачка. Я ее поначалу драматизировал: сопереживал герою и хотел сделать «пожирней», покрасочней. Но гениальный Меньшов сказал: «Сбрось всю психологию и очень легко расскажи эту историю», — вспоминает актер Александр Михайлов в совместном интервью с женой Ксенией и дочерью Мирославой.
— Александр Яковлевич, в вашей фильмографии всенародно любимые картины — «Любовь и голуби», «Одиноким предоставляется общежитие», «Мужики!..». А недавно на экраны вышла спортивная драма «Бультерьер», в которой снялась и ваша младшая дочь...
Александр: Я до последнего момента не знал, что там Мирослава будет играть, — это стало для меня приятным сюрпризом. Сценарий мне сразу понравился (к слову, я всегда читаю большие тексты не с компьютера или с телефона, а на бумаге — мне так привычнее). Главный герой Макс (его играет чемпион мира по смешанным единоборствам Владимир Минеев. — Прим. ред.) после поражения в бою решает вернуться к корням и уезжает к морю. Там его лучшим другом становится брошенный бультерьер, и к парню возвращается желание жить и бороться. Мне и режиссер Василий Быстров понравился — очень интеллигентный парень. И продюсер замечательный — Павел Прохоров, и вся команда. Проб, кстати, не было, меня сразу утвердили на роль.
Мирослава: А вот у меня кастинг был. Сначала пробовалась на положительную роль. Но образ не подошел. Однако режиссер сразу попросил меня записать самопробы на другую — отрицательную — роль. И на нее меня уже утвердили.
— Александр Яковлевич, как вам работа дочери в этом проекте?
Александр: Мирослава сыграла достойно, мне не стыдно.
— Мирослава, когда отец говорит «мне не стыдно», это высокая оценка?
Мирослава: Конечно! И это мнение не только отца, но в первую очередь моего мастера, что для меня намного важнее!
— Александр Яковлевич, Мирослава ваша ученица?
Александр: Да, она учится во ВГИКе на моем курсе. Поэтому ей приходится очень сложно. Но дочь «держит марку», папу не подводит. В свое время я принципиально не хотел, чтобы Мирослава училась у меня. Мы с женой даже не обсуждали такую возможность. Из-за пандемии в тот год экзамены проходили необычно: абитуриенты рассылали по институтам свои видео. Мирослава понравилась и в «Щуке», и в «Щепке», но она выбрала ВГИК, мастерскую Меньшова. Владимир Валентинович ее хорошо знал: видел Мирославу в спектакле театра «У Никитских ворот». В эту постановку она попала, когда еще училась в 10-м классе. Тогда мы всей семьей просто пришли к Марку Розовскому посмотреть спектакль «Горе без ума». После первого акта зашли в кабинет худрука. Пьем кофе, делимся впечатлениями от спектакля, а Марк все внимательно на Мирославу смотрит. Вдруг спрашивает у меня: «Сколько дочке лет?» — «Скоро будет шестнадцать». — «Она поет?» — «В общем-то да». — «Танцует?» — «Да». — «Я хочу попробовать ее на главную роль в мюзикл «Капитанская дочка» с музыкой Максима Дунаевского». Так Мирослава оказалась на театральной сцене... На премьере я очень волновался — у героини там более 15 музыкальных номеров! Но когда спектакль начался, быстро расслабился: дочь уверенно работала. Я даже подумал: ничего себе! Ни разу не почувствовал неловкости, что она где-то недотянула. И спектакль получился достойный.
Мирослава: О том, что в зале папа, я думала меньше всего. Голова была другим забита: как выйти и сделать все, что могу. Если честно, до сих пор каждая сцена с вокалом для меня каторга. Не научилась пока брать себя в узду, не нервничать.
— Работа у Розовского была дебютом Мирославы в актерской профессии?
Александр: В театре — да. Но она с детства выступала со мной в концертах. А ребенком снялась в маленькой роли в картине «Две зимы и три лета» по роману «Братья и сестры» Федора Абрамова. У режиссера этой картины Теймураза Эсадзе Мирка прошла хорошую школу актерского мастерства: он очень тонкий мастер, «вяжет кружева». Жаль только, что судьба картины сложилась не слишком удачно — она не «выстрелила». Но так в кино бывает...
Ксения: А начиная с 6-го класса Мирослава снималась в детском сериале «Семья Светофоровых» — уже в главной роли. Съемки шли три года, смены — по 8—10 часов, в месяц набегало по 20 смен. Поэтому пришлось перевести ребенка на домашнее обучение.
— Мирослава, очевидно, вы с самого детства определились с выбором профессии.
Мирослава: Все не так просто. Меня до сих пор иногда накрывает мое любимое самоедство: что я бездарность, что у меня ничего не получается. Тогда начинаю думать: а чем еще могла бы заниматься? В детстве, как многие девочки, я хотела быть балериной, училась в школе у Илзе Лиепы. Но для балета оказалась слишком высокая. Потом мама отвела меня в детскую модельную школу, и я поработала с серьезными агентствами — были съемки в глянцевых журналах, для каталогов, участвовала в показах мод. Однако к 10-му классу поняла, что модельный бизнес мне уже не интересен и я хочу поступать на актерский. Причем именно во ВГИК. В тот год набирали два мастера — папа и Меньшов. Пошла к Меньшову, потому что папа сразу сказал: «Поступать ко мне даже не пытайся». Но у Владимира Валентиновича я отучилась только три месяца, хотя мне там очень нравилось. Просто не сошлась характером с одним из педагогов. Я не приняла методы его работы, сказала об этом в открытую — ну и стала врагом.
Александр: Дома я видел мучения дочки, ее слезы, и жена говорила: «Ну зачем мы так терзаем девочку...» Но Мирослава долго терпела. Когда же я увидел, что она на пределе, предложил: «Переходи на мой курс». Меньшов говорил: «Мира, я тебя не отпускаю! Подумай еще!» А я: «Нет, Володя, мне кажется, что так будет лучше».
— Мирослава, может, недоброе отношение того педагога было вызвано прежде всего тем, что для него вы были «блатная»?
Мирослава: Не открою Америку, если скажу, что про всех детей актеров думают и говорят: «А, он по блату поступил». С этим бороться невозможно. Надо просто очень сильно заявить о себе, чтобы люди поняли, почему ты здесь учишься.
Ксения: Дочь с детства с таким отношением сталкивается. Очень многие ее не принимали только потому, что она — дочь известного артиста. И лишь когда она начинала работать — в кадре или на сцене, — это предубеждение у людей уходило. Поэтому Мирослава выработала некую защитную реакцию: заранее «встать в позу», чтобы не обидели.
Александр: Дочь только заканчивает второй курс. Но с точки зрения дисциплины, собранности и ответственности к ней уже не придерешься. На занятиях она обращается ко мне только «Александр Яковлевич». Когда никто не видит, конечно, может обнять, поцеловать. А я стараюсь не отделять ее от остальных моих студентов.
— Вы преподаете почти 15 лет. Среди ваших учеников — Нино Нинидзе, Агата Муцениеце. Трудно в сотнях подавших документы разглядеть настоящий талант?
Александр: Когда в аудиторию заходит очередная пятерка абитуриентов, сразу вижу, где самодеятельность, где зажатость, где неискренность. Еще мне важно, как претендент реагирует на выступление конкурента. Вот человек читает, а другой смотрит только на комиссию. А порой паренек или девушка растворяется в читающем, в поэзии, просто влюбленно на соперника смотрит! И я думаю: у этого человека распахнутая душа, чистое восприятие. Вот это моя девчонка или мой парень! Правда, потом этот трепетный абитуриент далеко не всегда сам может выдать что-то настоящее...
— Вы очень опытный педагог. А какой вы отец, строгий?
Александр: Нет, я добрый. «Злой полицейский» у нас в семье — это Ксения, на ней весь порядок держится. А еще жене так хочется, чтобы Мирослава побольше снималась. Но я сопротивляюсь. И всем своим ученикам говорю: «До третьего курса работа в кино под запретом! На третьем — можно, но только если это очень хороший проект...» И как Ксения меня ни убеждает, что чем больше съемок у молодого артиста, тем больше он наберется опыта, получит практики работы на площадке, я все-таки считаю, что сначала — учеба, а кино — потом. Ох и спорим мы с женой по этому поводу! Актерское дело вообще сложное и непредсказуемое. Хороший фильм с замечательными артистами может пройти незамеченным, а средний проект — «выстрелить». Я очень много думаю, как сложатся судьбы моих учеников. И это для меня пытка! Поэтому все эти годы постоянно хочу уйти из института. Держусь только потому, что у меня прекрасные ученики и коллеги.
— В титрах фильмов ваша дочь — Мирослава. Но ведь в детстве она была Акилина!
Александр: Это длинная история. В свидетельстве о рождении мы дочь записали Алиной, это имя перекликается с моим. Но по святцам звали ее Акилиной. И вот однажды общаюсь по скайпу со знакомым из Германии — он русский немец, специалист по нумерологии, интересный и образованный человек. А дочь сидит у меня за спиной, в другом конце комнаты. Знакомый спрашивает: «Кто это?» — «Моя дочь». — «Как зовут?» — «Алина». Он надолго задумался и вдруг говорит: «Уберите гири с ее ног, она же у вас летящая, она — Слава!» Я был в шоке, не очень даже понял, о чем речь. Тут дочка, которая вроде бы занималась своими делами, вдруг вскочила и разрыдалась: «Папа, мама, он прав! Четырнадцатый год живу с именем Алина, но оно мне чужое — я всегда чувствовала это!» В общем, знакомый тогда посоветовал дать дочери имя, где есть корень «слава». Мы с женой ночь не спали, все искали варианты — спорили, мучились. В конце концов предложили дочке несколько версий, и она выбрала имя Мирослава. По-домашнему мы зовем ее Мирой. Но на днях почему-то стали говорить «Слава». Вот какая длинная история с именем получилась...
Мирослава: Тот папин разговор со знакомым состоялся как раз за несколько дней до того, как мне надо было идти подавать документы на получение паспорта. С новым именем очень многое в жизни стало меняться в положительную сторону.
— Родители легко разрешили вам сменить имя. А в личную жизнь вмешиваются?
Ксения: Нет, конечно, не вмешиваемся. (Смеется.) Мира с 18 лет живет отдельно от нас — с любимым человеком, актером Анатолием Черниковым.
Мирослава: С Толей мы познакомились в Доме кино. Мне тогда было 16 лет, ему — 19. Сейчас учимся на одном курсе — он сразу поступил к отцу, а я потом присоединилась.
— Александр Яковлевич, легко юную дочку отпустили во взрослую жизнь?
Александр: А я всегда давал Мирке полную волю. Хотя, конечно, напряжение было. Но это же выбор дочки. К тому же Толя интересный, симпатичный, постоянно растет как актер. Самое главное, чтобы они любили друг друга!
Ксения: Мне было очень тяжело... В этой квартире дочка выбирала дизайн для своей комнаты, а в результате сюда так и не въехала.
Мирослава: Да мне и самой это далось непросто, потому что мы с мамой всегда были очень близки, проводили 24 часа в сутки вместе. А тут — хоп, и живем в разных местах. Но как-то привыкли!
— А какие у вас самые яркие впечатления детства? Поездки с отцом на съемки или на море?
Мирослава: Больше всего запомнилось, как с родственниками три года подряд ездила летом в деревню. Мы жили в стареньком домике, я доила корову, кормила кур, пельмени лепила — это было счастье!
— Александр Яковлевич, сейчас Мирослава уже взрослый человек, видите ли какие-то свои ошибки — может быть, чего-то недодали в детстве дочке?
Александр: Меня всегда радовали ее вокальные данные. Тем более что в ее голосе я постоянно слышу интонации моей мамы, которая очень любила петь. Мирославу сам Максим Дунаевский хвалил, а слушатели не раз говорили, что ее голос лечит. В фильме «Две зимы и три лета» каждая серия начиналась с пронзительного вокала Миры: она там поет песню «Мальчишечка-разбедняжечка», которую в свое время Лидия Русланова исполняла. Режиссер сам эту мелодию добавил, почувствовав, что тут должен звучать чистый детский голос. Дочь уже не раз выручала меня на концертах — а у меня их по-прежнему много. Без русской песни, без музыки я просто не проживу! Но вот я пою, а потом чувствую, что голос устал. Объявляю: «А сейчас приглашаю на сцену свою дочку». И Мирослава подставляет плечо. Так вот, прекрасный голос у дочки есть. Но моя мечта — наверное, уже несбыточная, — чтобы дочь продолжила учиться играть на гитаре, на фортепиано. Наша ошибка, что мы ее не отдали в музыкальную школу. К ней ходили педагоги на дом, но это все-таки не то...
Мирослава: Петь я всегда любила, но стеснялась. В вокальных номерах у меня начинается зажим, прямо трясет. Иногда даже думаю: все, больше никогда не буду петь! С папой у нас не раз случались конфликты на эту тему. Но теперь понимаю, что просто себя надо перебарывать. Тем более у меня в институте замечательный педагог по вокалу — Марина Владиславовна Смирнова (дочь известного актера Владислава Стржельчика. — Прим. ред.). Но все равно, когда пою, волнение дикое!
Александр: Это у дочки от меня. 85 ролей в кино и 50 в театре, но все равно выхожу на сцену и нервничаю...
— Вы, кстати, на сцене сейчас играете?
Александр: Да, в антрепризном спектакле «Невеста напрокат». А вот комедию «Старая дева», которую мы с Инной Михайловной Чуриковой играли целых 23 года, решили закрыть. В пьесе нашим героям лет по 60. Когда начинали играть, нам было 55—56 (мы с Чуриковой родились в один день, но с разницей в год). Потом по 60, по 65, по 75. И мы почувствовали какое-то напряжение из-за несоответствия возрасту героев. И сказали: «Все, хватит...»
Инна Михайловна — величайшая актриса, потрясающая женщина. Но у нее есть одна слабость — она частенько опаздывает. Сколько раз Чурикова из-за этого свой поезд пропускала, и я из окна вагона видел, как с вокзала на перрон выбегает Инна Михайловна и машет вслед составу. Наш спектакль с Чуриковой всегда задерживали на 15—20 минут. Самое смешное, что Инна Михайловна, когда в 19:15 все еще гримируется и по громкой связи слышит аплодисменты (так зрители просят наконец-то начать спектакль), искренне недоумевает: «Почему зрители шумят? Неужели не понимают, что актеры еще не готовы?»
— Вы работали с потрясающими партнерами. Например, в фильме «Гангстеры в океане» с вами снимались Леонид Куравлев, Армен Джигарханян, Лев Дуров...
Александр: Я там играл старпома, Леня Куравлев — рулевого. Помню, снималась сцена, как Куравлев стоит за штурвалом. Джигарханяну захотелось пошутить. И он нарочито громко сказал режиссеру Пучиняну: «Степа, ну где ты такого талантливого актера нашел? Это что-то необыкновенное. Какая у него правда в лице, какой верный глаз! А как он голову повернул!» Пучинян соглашается: «Да, мне очень повезло с ним…» А Куравлев все это слышит, но не «колется» и еще вдохновенней в морскую даль смотрит!
— Для многих людей самый любимый фильм с вашим участием — это «Любовь и голуби». А вам как артисту какую сцену в этой картине труднее всего было сыграть?
Александр: Ту, в которой мой герой Вася Кузякин рассказывает про Володьку-дурачка. Я ее поначалу драматизировал: сопереживал герою и хотел сделать «пожирней», покрасочней. Но гениальный Меньшов сказал: «Сбрось всю психологию и очень легко расскажи эту историю. Не надо никаких пауз делать, ничего такого». И ведь был прав! В самом сюжете заложена трагедия — человека взяли и просто пырнули ножом. Никогда этого урока Володи не забуду: как только в драме или трагедии актер начинает пережимать, все разрушается...
— Эта роль принесла вам сумасшедшую славу. Вот интересно, а отрицательная сторона у популярности есть?
Александр: Куда бы ты ни зашел, встречают фразой «ешкин кот» и тут же... приглашают выпить, угощают. Помогает школа боцмана, очень хорошего мужика. Я родился в Забайкальском крае, в молодости мечтал о море — благодаря книгам Джека Лондона. После 7-го класса даже уговорил мать переехать во Владивосток. Но в мореходные училища не поступил. Пошел в ремесленное и вскоре устроился матросом-мотористом на рыбацкий дизель-электроход. Команда большая, 75 человек, я — самый молодой. И вот в мой день рождения — мне 17 лет исполнилось — меня матросики напоили, потом волоком донесли до корабля и бросили на палубе. Боцман увидел меня, приподнял немножечко и легонько ткнул в ухо — так, что я отключился. Очнулся только утром. Открываю глаза, а передо мной стоит наш двухметровый боцман и спрашивает: «Ну что, сынок, оклемался?» — «Батя, а это не ты меня вчера приложил?» — «Я!» — «А чего так сразу-то, я же первый раз выпил!» А он: «Запомни три вещи: знай, с кем пить, когда и сколько. Не запомнишь — сдохнешь!» С тех пор лишнего не пью, ни с кем. Хотя порой почти до драк доходило, особенно после фильма «Мужики!..». Когда перед тобой выставляют батарею бутылок со словами «давай-давай, ты же наш, сибиряк», я чего только не придумывал, чтобы не пить. Что болею, что язва. Но отговорки не всегда спасали: «Ты что, брезгуешь?! Ты нас не уважаешь?!»
— А вы сами какие свои картины любите?
Александр: «Очарованного странника», «Змеелова» (сначала в эту картину взяли другого артиста, но режиссер Вадим Дербенев встретил меня в коридоре киностудии, позвал на пробы и быстро утвердил). Еще люблю картины «Домой!» по Платонову, «Приезжая», «Белый снег России», где я сыграл чемпиона мира по шахматам Алехина. А первый раз в классике я снялся у Евгения Матвеева — в фильме «Бешеные деньги». Дядя Женя сказал мне: «Саня, я всю жизнь мечтал об этой роли — Василькова. Но в Малом театре не сложилось, а в кино уже по возрасту не подхожу. Так что не подведи меня».
— Среди ваших ролей ведь нет ни одной отрицательной!
Александр: Нет, одна есть — благодаря Гурченко... Сначала мы с Людмилой Марковной снялись в фильме «Любовь и голуби». Гурченко и Меньшов в этой картине работали в полном согласии. Мне Володя сам рассказывал: «Пришла ко мне Люся и сказала: «Я почитала сценарий. Мне так понравилась Раиса Захаровна! Никого больше не пробуй на эту роль! Что бы обо мне ни говорили — что у меня плохой характер, что я скандалистка, матерщинница, я буду перед тобой чистым листом бумаги!» И действительно, между ними не было никаких споров, недопониманий. И как партнерша Люся на себя одеяло не тянула. Мы с ней подружились. Потом я играл в ее мюзикле «Бюро счастья», одном из первых в России. А еще через какое-то время Люся звонит и говорит: «Саша, я сейчас снимаюсь в фильме «Нелюдь, или В раю запрещена охота». Актер, который должен был играть моего мужа, что-то мне не понравился, и я хочу, чтобы ты эту роль сыграл. Это всего три смены — начиная с завтрашнего дня. Сценарий можешь не читать, доверься мне». Я и доверился... Снимаюсь, хотя не знаю, что там за история. Диалоги хорошие, партнеры — тоже. И вот последняя сцена с моим участием. Вдруг мне на лбу делают «закладочку» — имитацию следа от пули. И говорят: «Падай, тебя убивают». — «А кто убивает?» — «Жена!» Оказывается, героиня Гурченко стреляет в мужа, потому что он и есть нелюдь, сына своего убил. Знал бы я сюжет, ни за что не согласился бы сниматься!
Я вообще не люблю играть персонажей, которые умирают. Сразу говорю: «Нет, я еще хочу пожить, ищите другого». У меня был очень тяжелый опыт — когда в Малом театре играл умирающего Ивана Грозного, имел такие проблемы со здоровьем, что сам чуть не погиб. Еще всегда отказываюсь от ролей убийц, бандюганов с бычьими шеями. Разборки полицейских и преступников, насилие — нет, мне это не интересно. Но, к сожалению, сейчас в кино два направления. Либо ментовские истории, либо судьбы бедных провинциальных девчонок, которые приезжают покорять Москву. И все это высосано из пальца, все такое одинаковое, под копирку. А я люблю другие вещи, которые волнуют душу, трогают сердце. Еще не соглашаюсь на роли святых, монахов.
— В чем же тогда снимаетесь?
Александр: Например, в короткометражке «Ида» с необычным, парадоксальным сюжетом — я такие очень люблю. Мой герой живет в доме престарелых. Накануне очередного Дня Победы он обзванивает старых друзей и вдруг попадает в 1942 год. Эта история тронула, согрела меня сразу. А вот на площадке померз. Все вокруг в теплых тужурках, а моему герою пришлось сидеть на сквозняке в какой-то брезентовой робе. Но все равно о картине у меня самые теплые воспоминания. Или вот в начале я уже говорил о новом фильме «Бультерьер» — там тоже человеческая, трогательная история. Надеюсь, и зрители его поймут и примут.
