Есть люди, на которых время наступит, да само и захромает. Рассказывает Потапова Валентина Сергеевна. «Я родилась 28 июля 1928 года в Велиже. Это небольшой городок, он был стерт с лица земли в годы войны и отстроен заново. Мой отец, Серебряков Сергей Павлович, окончил Ленинградскую лесотехническую академию, получил распределение в леспромхоз города Валдай, и мы переехали туда, когда мне было шесть лет. Мама, Анна Евсеевна Турик — фамилия осталась от прежнего мужа, — работала бухгалтером. У меня есть сестра Галина, она родилась в 1930 году. Отец воевал на финской войне, а в Великую Отечественную, я думаю, сражался в партизанских отрядах, ведь он так хорошо знал лес, понимал его... День начала войны стоит у меня перед глазами. Мама послала нас с сестрой полоть морковку. Мы вышли, смотрим: возле столба, на котором висит черная тарелка громкоговорителя, собралась толпа. Звучит голос Молотова: «Германия без объявления войны, вероломно…» «Война!» — подхватил народ. Женщины зарыдали. Мы сразу же вернулись домой, рассказали все маме. У нее из глаз потекли слезы, мы заплакали следом. Мне тогда было 12, Гале — 10 лет. «Надо ехать в эвакуацию», — сказал отец. Посадил нас в товарный вагон и отправил, а сам остался. Мы все время плакали, без конца задавались вопросами: «Что будет с папой? Увидимся ли мы? Что ждет нас?» Невидимая тяжесть придавила плечи. Месяц мы добирались до Челябинска, наконец нас выгрузили на станции Варгаши. У вагонов ждали крестьяне на арбах, запряженных волами. Они отвезли в деревню Грибки, поселили у пожилой пары. Спали мы втроем на одной кровати... Мать устроилась работать счетоводом в колхоз. Вскоре мы переехали в деревню Медвежье, она была побольше. Жили у молодой женщины, ее муж ушел на фронт. Там нам выделили отдельную комнату. У хозяйки была корова, но все молоко относили на пункт сдачи. В 1942 году был неурожай. Мы ели лебеду, пырей, корни камыша. Мечтали о куске хлеба. В конце лета 43-го года нас отправили на покос, мы ворошили сено граблями. Мать выпила воды из болотца, заболела дизентерией. Я ухаживала за ней и сама заболела. Нас отвезли в больницу. Вскоре я пошла на поправку. Как-то раз приходит в больницу соседка, говорит: «Сестра ваша Галя все время плачет без вас». Я и убежала из больницы. Оттуда до нас нужно было добираться 17 верст. Стоял мороз. Помню, когда пришла домой, зуб на зуб не попадал, и я залезла на печку греться... Мы с сестрой очень дружили, любили друг друга. Так мы жили с ней вдвоем, рука об руку. Потом приехал отец, его демобилизовали после ранения. Мама все еще оставалась в больнице. Отец поехал за ней, а вернулся один. Отозвал меня в сторону и сказал: «Передай Гале, мамы больше нет».
Мы вернулись в Валдай, где отца назначили управлять леспромхозом. Жили в конторе. Галя пошла в школу, а я не училась, ведь на мне было все хозяйство. Надо было ухаживать за отцом, за Галей, я стирала, мыла, готовила еду. С семнадцати лет стала работать: сначала у отца в конторе уборщицей, потом дежурной на 104-й дистанции железной дороги. В 1946 году дистанцию перевели в Старую Руссу, я вместе с ней. Поселили в общежитии. Я пошла в вечернюю школу, окончила ее в 1949 году с похвальной грамотой. Поступила в Ленинградский индустриально-педагогический техникум. Вот интересно, в Старой Руссе у меня была подруга Валя, у нее был знакомый Саша, а у того был друг Саша. Получилось, каждому Саше досталось по Вале. Мой Саша учился в ленинградской военной академии связи. Когда я приехала в Ленинград на учебу, он встретил меня на вокзале, отвез в общежитие. Саша стал моим мужем в 1951 году. Сняли угол — это означало, что жили мы в одной комнате с хозяйкой. Я окончила техникум с красным дипломом. В 1953 году родился сын — Сережа. Муж окончил академию, его направили в Московский военный округ, в Долгопрудный. В 1955 году у нас родились близнецы — Миша и Андрей. Так прожили 15 лет, потом нас перевели в Москву. У Миши и Андрея были математические способности, они получали грамоты на олимпиадах, их отобрали в школу им. А. Н. Колмогорова при МГУ, год они там учились и жили. Потом случилась беда. Мне сказали, что Андрюша погиб...» Рассказчица остановилась, я решился спросить: «Как он погиб?» — «Не знаю. А сейчас мне не говорят об этом. Я и не хочу. Я тогда потеряла сознание, как сказали об Андрюше, у меня отнялись ноги, речь. Инсульт». Она остановилась, промокнула глаза. «Но я вернулась к нормальной жизни». — «Как вам это удалось?» — «Мне когда-то делали операцию, полостную. Анестезиологи рассчитали одно время, операция продлилась дольше, я вышла из наркоза, они резали по живому. Врач потом спрашивал: «Почему не сказали, что больно?» Я ответила: «Больно, но терпимо». Я терпеливая. Вот я и сказала себе: «Все вытерплю, а встану». Потом всего добивалась сама, ни у кого не просила. Решила, сама справлюсь. Верну себе речь. Я ведь мечтала стать библиотекарем, книги — все для меня. Я растворяюсь в книге. Я заставляла себя, принуждала, говорила: «Шевели пальцами, двигай рукой, садись, делай шаг». Я давила, требовала, настаивала. Призывала язык, губы, я лепила слово, как стеклодув выдувает тяжелый стеклянный мед. Люди забыли, какое счастье — самостоятельно двигаться и выражать мысли словами! Я бы хотела напомнить им об этом счастье без уплаты той дорогой цены, которую заплатила я». Я смотрел на нее и думал: «Не скажи она, не догадался бы, что она перенесла инсульт, сожгла душу скорбью о сыне, прошла через утрату движения и речи и восстала из пепла, как феникс. Господи, каковы судьбы твои!» «Что пожелаете молодежи?» — «Любить друг друга, по-человечески относиться к себе и людям».
На правой руке линия сердца расщепилась, нижняя часть пошла книзу в поле 1, поле родственников (рис. 2, нисходящая ветвь — красный). Смерть сына оторвала эту ветвь от линии сердца. Смерть мужа — падающая линия от линии брака (рис. 2, линия брака — желтый, падающая — синий). Хорошая форма линии жизни и то, что она прошла главную ось и стремится ко второй оси (рис. 2, линия жизни — зеленый, главная ось — черный штрих из-под среднего пальца, вторая ось — черный штрих из-под безымянного), выражает стойкость и ресурс на 97 лет.
