Освободившись в очередной раз, Анна Васильевна вышла замуж за инженера Всеволода Книпера. Но это ей не помогло, потому что следили. В воспоминаниях коллег (она работала в разных местах, например бутафором в театре) она была «высокомерной и замкнутой», но это было связано с тем, что все кругом доносили. Весной 1935 года — новый арест за «сокрытие своего прошлого». Сначала лагерь, потом — поселение. Чтобы прожить, приходилось работать дворником, судомойкой, швеей... Но абсолютно все, кто позже вспоминал Тимиреву, встретившуюся на их пути, отмечали ее безупречную осанку, красивое лицо, какую-то собранность, она выделялась среди других. Печальная участь постигла ее близких. Муж погиб в 1942 году на фронте. Сына расстреляли. Всю войну она провела на Севере. Потом не могла жить в Москве, поселилась в Рыбинске Ярославской области. «Дружить» было не с кем, даже племянница Колчака отказалась с ней общаться из страха.
Работая в театре, Тимирева не распространялась о своем прошлом. Но кто-то все равно прознал, и начались подозрения... Это уже 1949 год, тогда в основном сажали «повторников», по первому же доносу. Кто-то написал, что она занимается антисоветской пропагандой. Еще пять лет она провела в лагерях, и вообще — с 27 до 57 лет — тридцать лет (!) бесконечно жила в ожидании арестов, которые происходили. Понимала, что от нее «не отстанут», что бы она ни делала. Даже если б согласилась «служить» органам. Для нее не было никаких «предложений», никаких шансов. С таким прошлым жить в Советском Союзе спокойно Тимирева не могла. Только после смерти Сталина она получает освобождение, но возвращается в Рыбинск и снова идет работать все в тот же театр. Ее приняли. Никому, как ей, не удавалось столь искусно сделать вазу из консервных банок или люстру из проволоки. Ремесло помогало ей выжить и в лагере. Там Анна Васильевна расписывала поделки и игрушки... Кстати, в театре ей доверяли не только реквизит. Иногда Тимирева выходила на сцену. И это была не просто массовка, а, например, роль княгини Мягкой в «Анне Карениной». Режиссеров подкупало умение Анны Васильевны держать себя, истинно аристократическая повадка, жесты. Ее этому учить было не нужно, она ведь когда-то бывала на настоящих балах и в настоящих светских салонах.
Тимирева не мечтала о том, чтобы стать актрисой, но постепенно вошла в профессию и стала частым гостем не только на сцене театра, но и в массовке «Мосфильма». Ее карточка привлекала внимание ассистентов режиссеров, они чувствовали в Анне Васильевне породу. Гайдай предлагал ей мелкие роли, может быть, желая дать подработать. А появление ее в картине Бондарчука «Война и мир» в образе дамы на балу вполне можно отследить, она довольно часто попадала в кадр. Анна Васильевна постоянно хлопотала о реабилитации. В конце 50-х годов ее уже многие получили, но Тимирева, видимо, попадала в категорию самых тяжелых, с которыми нужно было еще «разобраться». Она писала письма на имя начальников: «Мне 61 год, теперь я в ссылке. Все, что было 35 лет назад, теперь уже только история. Я не знаю, кому и зачем нужно, чтобы последние годы моей жизни проходили в таких уже невыносимых для меня условиях. Я прошу Вас покончить со всем этим и дать мне возможность дышать и жить то недолгое время, что мне осталось».
Ее просьбы рассматривали долгие годы. Только в 1960-м Тимирева была реабилитирована и вернулась в Москву. У нее были друзья и покровители, интеллигентные люди, сами из бывших дворян, которые понимали ее статус. Ей помогли получить комнатку в комуналке на Плющихе, выхлопотали пенсию, как дочери известного музыканта. Теперь Анна Васильевна могла посещать концерты в консерватории, спектакли в столичных театрах, ходить к кому-нибудь в гости. Знакомые отмечали в ней то удивительное состояние неспешности и тишины, которое бросалось в глаза на фоне деловых и спешащих людей. Иногда ночью Тимирева приходила на опустевшую кухню, наливала себе чай и просто смотрела в окно. Соседи не понимали, что это с ней. Они не понимали, что она наслаждается просто покоем. Наслаждается временем, когда ее никто не беспокоит и можно наконец-то вздохнуть свободно, как в молодости, когда она еще не знала свою судьбу.
