Николай Чиндяйкин. На опушке леса
Таруса считается у художников русским Барбизоном. Напомню, это деревня во французском регионе Иль-де-Франс, которую в свое время облюбовали пейзажисты. Наша Таруса вдохновляла на творчество разных художников — и знаменитых, и менее известных. Заокские туманные пейзажи появлялись на их картинах с завидной регулярностью. Здесь когда-то жил Анатолий Зверев, рисовал Дмитрий Плавинский, сюда наведывались и Платов, и Пластов, и Борисов-Мусатов.
Я тоже очень любил Тарусу, все детство провел неподалеку, на берегах Оки. Моим другом был Саша Рабин — сын знаменитого художника-авангардиста Оскара Рабина. Оскар дружил с Володей Немухиным, у того имелся катер, на котором мы и ходили в Тарусу. Однажды эти художники организовали выставку своих работ в институте экономики в районе ВДНХ, которая просуществовала всего несколько часов. Но мы с Сашей, шестнадцатилетние юнцы, успели ее посмотреть. Когда прибежали к институту, там уже стояли люди в черном и никого не пускали. Сашка не растерялся, сказал:
— Я иду к отцу.
— Кто ваш отец?
— Оскар Рабин, а это, — говорит, указав на меня, — сын Володи Немухина.
Так нам удалось пробраться на выставку и даже что-то увидеть. А вечером Сашка взял меня с собой в мастерскую Немухина на Маяковке, где художники с горя выпивали. Володя встретил с большой пивной кружкой, наполненной портвейном, и словами: «Здравствуй, племя молодое, незнакомое, садитесь за стол».
Так вот, Николай Дмитриевич Чиндяйкин в какой-то период своей жизни вдруг почувствовал, что ему крайне необходима дача, дом, куда можно было бы сбежать из города, спрятаться от всего и всех. Он рассказывал мне, как ему в руки попал литературный альманах «Тарусские страницы», который редактировал Константин Георгиевич Паустовский. Прочитанное повлияло на выбор этого намоленного, поцелованного музами места. Артист решил искать будущий дом именно и исключительно в Тарусе.
Вместе с женой они и отправились на поиски, бродили по деревне, долго не могли отыскать ничего подходящего — либо понравившиеся им места были уже заняты, либо дома стоили целое состояние и были им не по карману. Большими деньгами Чиндяйкин на тот момент не располагал. И вот, уже собираясь возвращаться в Москву, они решили осуществить последний перед отъездом марш-бросок в сторону леса и поискать там. На окраине Тарусы и обнаружили огромный огороженный участок с недостроенным домом, у которого был заложен только фундамент. Супруги переглянулись и не сговариваясь закричали: «Это то, что нам нужно, что мы так долго искали!»
Отыскали хозяина того недостроя, выкупили землю. А денег на продолжение строительства не осталось. Не имея возможности нанять рабочих, Николай Дмитриевич поначалу все, что мог осилить, делал собственными руками. Он родом из деревни в Горьковской области, появился на свет в простой семье, так что жизнь научила его и гвозди забивать, и электропроводку прокладывать. В общем, он рукастый. Так вот однажды, гуляя по Тарусе, я увидел издали: какой-то внешне знакомый человек что-то пилит и строгает. Подошел поближе, плотником оказался Чиндяйкин. Так мы познакомились. Я работал фотографом в журнале «7 Дней», там появился первый фоторепортаж о том, как звезда мхатовской сцены строит свой дом.
Стал наведываться к Николаю Дмитриевичу в Тарусу, отслеживать, насколько быстро продвигаются работы. Как-то заметил на участке бочку с водой. Спросил:
— Зачем она здесь?
— За день, Сережа, так настрогаешься, напилишься, что весь потный, мокрый, грязный, — ответил Чиндяйкин, — а помыться негде, до Оки далеко, не набегаешься. Я окунаюсь в эту бочку или зачерпываю воду лейкой, поливаюсь, отмываюсь и чистым ложусь спать.
Мебели в дом еще не завезли. Николай Дмитриевич стелил на пол матрас, какие-то ватники и укладывался на ночь.
Первый год в доме были лишь голые стены, даже крышу до конца не положили. Сейчас это невероятно уютное двухэтажное строение. В центре выложена большая русская печь, которая делит жилое пространство на четыре части — гостиную, кухню, спальню и мастерскую Николая Дмитриевича. Получилась оригинальная планировка, позволяющая объять все пространство дома. Из любой его части можно видеть, что, к примеру, творится на кухне, и в то же время не возникает ощущения, что ты там находишься. Чиндяйкин может преспокойненько сидеть в своем рабочем кабинете и особо не повышая голоса, общаться с женой, которая что-то готовит, режет, шинкует на кухне. Они разбили на участке огромный сад, развели огород, у них свои морковка, картошка, лук.
Жена Николая Дмитриевича Раса Торнау не просто жена. Она актриса, режиссер и театральный педагог, дочь литературоведа, писателя, директора библиотеки Вильнюсского университета Юргиса Торнау. Раса прекрасно рисует, своими произведениями украшает дом. У нее страсть находить на помойках разные вещички, реставрировать и сооружать из них инсталляции. Так получаются удивительно красивые предметы дизайна. Из засушенных листьев она создает целые картины, вот как сегодня проявляется ее талант.
Ни у нее, ни у него никогда не было сумасшедших заработков. Чиндяйкин служит в труппе МХТ имени Чехова, но театр не приносит артистам больших денег, которые можно заработать, снимаясь в кино. В недавнем прошлом пережив серьезные проблемы с сердцем, Николай Дмитриевич дал себе зарок больше чем в одной картине одновременно не сниматься и твердо придерживается этого принципа. Чиндяйкин признавался мне, что не испытывает сожалений по поводу отсутствия в его жизни роскоши. Его устраивает то, что есть.
Недавно он начал собирать коллекцию ключей. Как-то в руки артиста попал один затейливый ключик, потом другой. Николай Дмитриевич рассказывал: «Они мне так понравились, что я собрал с десяток ключей, красиво их оформил, повесил панно на стенку». Когда курил, стал собирать трубки, позже пришлось бросить курение, а расстаться с трубками рука не поднялась. Так возникла другая коллекция. В сновном все это находится в Тарусе, в Москве у Чиндяйкина скромная квартирка в старом доме, где мало места. Дай бог ему здоровья!
