Дом, где он снял квартиру, считался одним из лучших в Петербурге. Его построил князь Мурузи, чей род мог дать фору самим Романовым: дед домовладельца был господарем Молдавии и Валахии, поставил на русских, и после того как турки подавили восстание, бежал в Петербург. Среди пращуров князя были и византийские патриции, и крестоносцы. Доходный дом на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы походил на дворец: фасад отделан резным камнем, интерьеры — мрамором. Тут же была и его собственная квартира — из двадцати пяти комнат, с колоннами и фонтаном в парадной гостиной.
Обычно у Мурузи селились богатые люди, но Дмитрию Мережковскому удалось недорого снять небольшую квартирку: две спальни, кабинет, гостиная и кухня с ванной за занавеской. Недавно они перебрались на другой этаж, комнат стало больше. В семье появились деньги, обязывало и положение: Гиппиус и Мережковский прославились. Все, кажется, переменилось, кроме одного: то, что их связывало, не ушло — весной 1888 года на балу в Боржоми он увидел зеленоглазую девочку с рыжей косой и понял, что это его судьба.
Барышня Гиппиус была умна и своенравна, тифлисские офицеры и гимназисты сходили по ней с ума, но она называла их дураками. У нее был собственный круг общения: входившие в него юноши величали себя поэтами, баловалась стихами и сама барышня. В гимназию Зинаида не ходила: у нее были слабые легкие, мать боялась туберкулеза.
От чахотки умер ее отец, чиновник судебного ведомства, и теперь семья с трудом сводила концы с концами. На руках у матери осталось четыре дочери. Легко ли их поднять и прокормить, коли все доходы сводятся к пенсии за покойного мужа? И тут, словно в дурной пьесе, в Зинаиду влюбился печатающийся в столичных журналах блестящий выпускник Петербургского университета, сын действительного статского советника, сделавшего большую карьеру при дворе.
Дмитрий Мережковский путешествовал по Кавказу, и ему здесь не нравилось. Дороги скверные, погода капризная, в грязной боржомской гостинице не нашлось свободного места. Его спасло то, что местный почтмейстер, эстонец по прозвищу Силла, оказался большим любителем литературы: в свободное от службы время кропал сомнительного качества вирши, а на службе штудировал журналы. Однажды ему попались стихи Мережковского, и он запомнил его фамилию — почтмейстер искал литературных связей и вцепился в совсем было собравшегося уезжать из Боржоми петербуржца.
Силла устроил его у себя, отдал Мережковскому собственные спальню и кабинет, перезнакомил со всем городом. Почтмейстер представил столичного гостя и барышне Гиппиус, о чем позже сильно жалел. Дело в том, что он был по уши влюблен в Зинаиду, мечтал на ней жениться и представлял, как они станут вместе сочинять и добьются всего на свете: «Вместе мы силла!..» Отсюда и пошло его прозвище.
Но вышло иначе... Происходящее между молодыми людьми совсем не походило на то, что обычно называют словом «любовь»: всезнайка Мережковский сначала невероятно злил Гиппиус. Потом почтмейстер заметил, что на боржомских балах Дмитрий все чаще подсаживается к Зинаиде. Затем он узнал, что квартирант сделал ей предложение.
Много позже Гиппиус рассказывала, что обоим сразу стало понятно — они должны быть вместе: «С первого взгляда на Диму я вошла в стопор и прожила в этом оцепенении целый год; очнулась только на паперти церкви, когда меня стали поздравлять с законным браком». Было ли это любовью, Зинаида не знала...
Любовь — это смятение сердца, сладкий яд. В их с Мережковским супружеской жизни ничего подобного не было: никто не пламенел и не улетал душой в иные миры. Все было иначе: они дополняли друг друга, словно две половины одного яблока. Ей случалось ненароком бросить мысль — Мережковский подхватывал ее и писал статью, а то и роман. Без его эрудиции она, так и не окончившая гимназии, никогда не стала бы литературной гранд-дамой.
