Тогда в каждом дворе была своя компания. Помню бесконечные посиделки на лавочке с гитарами, летом дотемна гоняли мяч, зимой шайбу. Сейчас почти в каждом дворе — прекрасные спортивные площадки, а в нашем детстве ребята сами собирали хоккейную коробку и заливали ее зимой водой из шланга.
Как все мальчишки, я немного хулиганил — участвовал в отстаивании интересов своей территории. Например если чужой парень шел с девушкой из нашего двора, его не трогали, а вот когда возвращался один, вполне могло произойти недоразумение.
Однажды я попался на «уголовщине». На чердаке дома на «Смоленской» у нас был «штаб», где мы с друзьями разводили костер и отливали из свинца и консервных банок биты. Это такие плоские монетки для популярной игры того времени под названием «пристенок». До сих пор не понимаю, как все на чердаке не спалили, учитывая, что занимались «алхимией» на деревянных полах.
Помню, в «штаб» забрела беременная кошка и через несколько дней родила пятерых котят. Стали гадать, на какие деньги прокормить пушистое семейство. И придумали! Зашли в школьную раздевалку и стащили первое попавшееся пальто. Мы собирались его продать, чтобы купить молока котятам. Притащили улов на чердак, а дальше плана не было: как и где продавать детское пальто никто не знал.
Без последствий, конечно же, не обошлось. На следующий день всех учеников выстроили на линейке. Директор кричит, грозит карой небесной и позором на всю оставшуюся жизнь, если виновные не признаются. Воришек было трое, и естественно, мы молчали как партизаны. Но как-то нас вычислили и раскололи. Пальто пришлось вернуть, благо не успели его продать. Дома папа всыпал мне по первое число за такую «уголовщину».
— Наверняка отец хотел, чтобы вы пошли по его стопам.
— Хотел, но не настаивал на преемственности поколений. Порой, когда я скатывался совсем уж до безобразного поведения и двойки приносил, отец пугал тем, что отправит в Суворовское училище. В такие моменты мне действительно становилось страшно! Дело в том, что иногда к нам в гости приезжал родственник — мальчишка лет двенадцати, курсант Суворовского училища, и я наблюдал, как он готовится ко сну. Парень настолько аккуратно складывал форму, а потом не менее тщательно взбивал подушку, что это пугало. Он будто отдавал себе приказы: сесть, лечь, заснуть. Такого порядка и внутренней организации у меня не было, и видимо, отец это понимал, поэтому не настаивал, чтобы сын выбрал военную карьеру, за что ему очень благодарен.
Я и к оружию-то всю жизнь относился с неприязнью. Форма, фуражки, погоны не вызывали ничего, кроме отрицательных эмоций. Самая нелюбимая игра со времен пионерских лагерей — «Зарница». Делал все, чтобы в ней не участвовать. По правилам нужно было бегать по лесу и срывать у детей из другого отряда погоны. Я ненавидел это!
Война и армия — не мое, но судьба распорядилась так, что уйти от них не удалось. Более того, никогда не думал, что образ человека в погонах в моем исполнении будет столь активно эксплуатироваться в кино. Другое дело, что в военной драматургии сценарии всегда интереснее, чем в гражданской. Война — это событие. Горькое, трагическое, но событие. Здесь нет необходимости высасывать из пальца какой-то надуманный конфликт. Наверное поэтому у меня так много ролей военных, но никак не потому, что люблю носить форму и без хромовых сапог жить не могу.
Правда, в какой-то момент решил сделать паузу, отойти от образа офицера и наотрез отказывался от подобных предложений. Исключением стала «Одна война» Веры Глаголевой. По сюжету мой герой, бывший офицер, должен охранять вывезенных на остров девушек, которые побывали в оккупации, — у некоторых родились дети от немцев. Действие хотя и происходит во время войны, но ни одной батальной сцены в картине нет. Тем не менее когда Глаголева пригласила в свою картину, поначалу ответил отказом, не хотел даже в сценарий заглядывать:
— Вер, прости, но сам себе поклялся, что играть военных больше не буду!
— Сань, но герой не совсем военный. У него даже формы не будет. Прочти сценарий.
Уговорила, прочитал. История зацепила. Звоню:
— Вер, тут написано, что он бывший капитан. Тогда давай все «бывшее» вытащим. Пусть будет в ушанке, но звезду с нее снимем, оставим только отпечаток.
— Давай. Но китель и телогрейку оставим.
Вместе придумали образ, лишь отдаленно напоминающий о том, что мой герой когда-то был офицером. Да, я нарушил данное себе слово, но не пожалел. Эта «война» идеальна, потому что она вокруг, а не в основе картины.
