Петр стал ей неприятен, и единственное, что теперь мирило Марьюшку с грубыми объятиями царя, это подарки, которые фаворитка с виноватым видом передавала своему любезному другу подпоручику.
Ранней осенью 1784 года в Кунсткамере случился переполох. На невской набережной прямо перед входом остановились несколько карет. Из самой роскошной появилась государыня и, сопровождаемая офицерами свиты, направилась к распахнутым прислугою дверям. Екатерина II степенно вплыла в кабинет, выходящий окнами в тихий осенний двор. В комнате были сухонький старичок с облезлыми бакенбардами и княгиня Дашкова. Она подняла глаза и обомлела: императрица! Тут же склонилась в почтительном реверансе.
— Садитесь, садитесь, княгиня, — легким жестом пухлой руки пригласила Екатерина. — Решила вот мимоходом заехать посмотреть, как трудится во благо отечества директор нашей Академии наук. Граф Разумовский лестно отзывается о ваших успехах. Особенно благодарен он за то, что удалось навести порядок с казенными деньгами. А позвольте полюбопытствовать, княгиня, от каких трудов отвлекла я вас своим появлением?
— Ваше величество, как раз казной сейчас и занималась. По документам у нас расходуется весьма много спирту. Я уж, грешным делом, подумала, что его пьют сторожа. Но вот господин смотритель, — кивнула она на испуганного старичка, вжавшегося в стену, — убедил, что спирт нужен для приготовления раствора, в коем хранятся человеческие головы.
— Головы? Уродцы какие-нибудь? Государь Петр Алексеевич очень ими интересовался.
— Нет, ваше величество. Обычные человеческие головы. И одна из них принадлежала весьма красивой особе, — указала княгиня на какой-то объемистый предмет, накрытый холщовой тряпицей.
— Ну-ка, голубчик, — велела императрица, — покажи, что там.
Облезлый старик сорвал покров, под которым обнаружился стеклянный сосуд с заспиртованной женской головой.
— О боже! — воскликнула императрица. — Красива-красива... И молода. Интересно, что погубило ее?
— Ваше величество, — склонился старик, — позвольте сказать. Ее погубила любовь.
...За семьдесят лет до этого визита тихим летним вечером Марта Скавронская, дочь литовского крестьянина, бывшая наложница Меншикова, а ныне жена царя Петра Екатерина, придирчиво осматривала свою фрейлину Марию Гамильтон (непривычное имя придворная челядь на русский лад быстро переиначила в Гамонтову). Перед нею стояла девица лет семнадцати с точеной фигурой и тонкими чертами лица. Даже сквозь румяна, положенные этикетом, видно было, что кожа ее светла и нежна. Крохотные родинки на виске и над верхней губой придавали красавице пикантную неотразимость.
Девушка происходила из старинного шотландского рода, обосновавшегося в России еще во времена Ивана Грозного. При дворе она появилась в 1713 году, и Екатерина сразу приметила красавицу, сделав своей фрейлиной. А недавно во время бала, устроенного в честь нового посла, на Марию обратил внимание сам государь. «Хороша девица! — шепнул Петр жене. — Надо бы взглянуть на нее поближе».
