Потерпели кораблекрушение.
Жизнь разводила нас с сестрой постепенно, с возрастом. Она еще 7-летняя писюлька, а мне уже 14 — девчонки пошли, первая любовь… Летом мы всей семьей ездили на дачу в Крым, и однажды к нам присоединились друзья родителей со своей дочкой. Еще в поезде у меня от этого прекрасного создания башню снесло — влюблялся, как и ненавидел, я всегда неистово. И не пытался скрывать своих чувств, все было сразу видно. Девочку звали Настя. По вечерам мы с ней сидели на пляже, слушали радио, и я впервые коряво объяснялся в своих чувствах. Те три недели лета я буду вспоминать всю жизнь. Потом она уехала в Москву, я вернулся в Киев и не понимал: «Как жить без нее?» Мама утешала: «Дурачок, у тебя таких Насть еще будет!..»
А я ничего не хотел слышать: писал безумные письма, от которых она обалдевала. Дождался зимних каникул, сорвался в Москву, встретился с Настей и понял: у меня еще что-то теплится, а у нее уже другая жизнь. И опять я страдал, еще полгода всем рассказывая, что у меня в Москве есть любимая девушка. И в доказательство протягивал ее письма… Чувство такой силы я с тех пор испытал лишь раз — к моей нынешней жене.
У сестры дела сердечные начались, когда я уже учился в институте. Краем уха слышал их с мамой разговоры о том, как Настю достает какой-то парень, влюбленный безответно. Обещал даже побить. Причем не только предмет страсти, но и ее парня, которого у Насти тогда еще не было. К слову, сестра могла бы попросить защиты у старшего брата, но никогда этого не делала.
А я не привык навязывать свои услуги. Если не знать о нашем родстве — ни за что и не догадаешься. Мы с ней разные. Настя в чем-то даже жестче меня, рациональнее и спокойнее. Своими проблемами всегда делилась только с мамой — они подружки. Видимся мы обычно на традиционных воскресных обедах у родителей, в остальном и жизнь, и интересы у нас с сестрой разные. Она глубоко в шоу-бизнесе, мне интереснее кино.
Я никогда не лез в личную жизнь матери: видел, что с отцом они с разных планет. Даже по профессии: мама — художник, папа — водитель. Я был слишком мал, когда они разошлись. С отчимом найти общий язык оказалось проще, чем с родным отцом. Именно от «папы Саши» Стоцкого мы с Настей переняли музыкальный вкус. Дома у нас с детства звучали Луи Армстронг, Элла Фицджеральд, Джо Дассен…
Сестра пела перед зеркалом, изображая то Лайзу Миннелли, то Барбру Стрейзанд… Поэтому ей и близка стилистика бродвейских мюзиклов. Я давно пытаюсь убедить Настю, что ей пошел бы образ русской Pink. Но она упорно исполняет попсу, которую не приемлю я, зато хавает массовый потребитель. Меня же отчим подсадил на «битлов», и я до сих пор нахожусь в плену этих монстров. В старших классах собрал первую рок-группу… Путь к ней лежал через тернии академического занудства музыкальной школы. Поскольку петь я стал, как только научился произносить звуки, в пять лет меня отдали на скрипку — и до десяти лет я ходил по своему шпанистому району с этим хрупким инструментом за спиной. Чтобы не выглядеть ботаником, решил сменить предмет: выбирал по принципу — чтобы не таскать с собой. Между арфой и пианино раздумывал не долго.
А на гитаре учился играть сам: лабали по подъездам Высоцкого и Цоя тогда все — девчонок завлекали. Потом собрал свою первую группу, с которой иногда в школе выступал на дискотеках.
С юных лет меня не надо было ставить на табуретку — скорее приходилось с нее снимать. Вещал на кухонном пьедестале, пародировал Ленина… Так что вопрос с поступлением был решен: только театральное и только в Москве. Мама, как дядюшка Берлиоза, тоже всегда хотела жить в столице. Папе Саше ради переезда пришлось пойти на жертвы: в Киеве он работал в крутом кардиологическом институте, а тут стал реаниматологом в Первой Градской. Как настоящий мужчина, предпочел карьере женщину.
Я считал себя особенным. И когда провалился с институтом в первый год, опустил руки: жизнь кончена, больше в театральный ни ногой…
