А в конце разговора, неожиданно сменив тон с официального на человеческий, спросил: «А как там Володя?» Про Высоцкого, конечно. Я подумал: «Надо же, нормальный мужик...» и ответил: «Хорошо Володя. Он на Таити сейчас». Смотрю, Зотов этот сереет на глазах: «Как на Таити? Почему?» — «Ну у них с Мариной дети там…» Тому вообще плохо стало. «Какие дети?!» — стонет. У Марины же младший сын от второго мужа, летчика. Маленький такой квадратный был человек, одетый в пиджак в яркую клетку. Он жил с сыном на Таити, и Марина с Володей летали к ним. Рассказываю Зотову, а он никак не поймет, какие у Высоцкого на Таити дети могут быть? «Мало мне вас!» — раздраженно заметил. И я подумал, что все-таки нет, не нормальный...
Вот так по-разному с режимом складывалось.
20 июля 1980 года умер отец Беллы. Близка она с ним не была, ездили мы к нему только раз. Хотя с матерью у нее отношения совсем не складывались. Просто разными людьми были, в параллельных мирах жили. Мама ее работала в Вашингтоне, в советском посольстве переводчицей. Отец в чине майора закончил войну и работал на таможне. Соответственно на похороны пришло все начальство московской таможни, сплошь полковники, генералы… Мы далеки от них были страшно. А с нашей стороны были Белла, я, Вася Аксенов с Майей, друзья наши близкие, физик Юра Чачхиани и поэт Резо Амашукели. И был на тех поминках один молодой красивый и высокий парень-таможенник. Мы с ним общались, и он нам понравился. Обменялись телефонами, решили дружить.
А через два дня Васька Аксенов уезжал в Париж. Мы с Беллой поехали в Шереметьево провожать. Боялись, что его слава антисоветчика обернется какими-нибудь неприятностями. Кроме того, он же собирался покинуть страну навсегда, что само по себе гарантировало нехорошее отношение. На таможне к Аксенову ужасно придирались. И надо же было такому случиться, что именно тому парню-таможеннику выпало перетряхивать вещи недавнего знакомого. Он стал красным как рак. Видно было, что переживает. А куда деваться? Служба! И вот он ходит по проходу и по рации спрашивает, что можно, что нет...
Васька до последнего момента все ждал какой-то гадости от властей. Поэтому, когда он долетел-таки до Парижа, радости его не было предела. Звонит нам. Белла берет трубку и слышит Васькины счастливые переживания: «Я в Париже!»
А я вижу, как по крыше осторожно идет мой сосед художник Митя Бисти. Окно на наш чердак было открыто, Митя вошел прямо в него. «Володя Высоцкий умер», — говорит. И Белла как эхо синхронно повторяет это Ваське в трубку. Оттуда стон: «Как?!» Только что все общались… На следующий день мы поехали к Марине и просидели там всю ночь. В соседней маленькой комнате лежал Володя.
— Борис Асафович, вас знают как мастера кисти, прекрасного сценографа, а теперь вы еще и словом рисуете!
— Да как-то втянулся. Много осталось неопубликованного. Белла на диктофон рассказывала про свою жизнь. Писем осталось больше трехсот. От Беллы ко мне в основном. Она писала как из-за границы, так и из соседней комнаты.
Это у меня вечно времени не хватало... Надо опубликовать, ведь за тридцать шесть лет столько накопилось! Вообще-то, что мы с ней столько прожили, невероятно! Ссорились ведь постоянно. Каждый день ругались, ни одного не пропустили. Не зря я наш брак иначе как тридцатилетней войной не называю.
Мне кажется, мы так долго продержались вместе, потому что наше вкусовое совпадение было абсолютным. Нам нравились одни и те же произведения искусства, кино, люди... Всегда сходились во мнениях. Мы могли ругаться до полнейшего скандала, но потом неизбежно мирились.
А как Белла стойко держалась, когда началась трагедия со зрением! Ее знаменитый бисерный почерк неукротимо покидал хозяйку, она вынужденно писала все крупнее и крупнее.
