Однако никогда Эдит не простила отцу, что тот сыграл для нее такую унизительно скромную свадьбу, будто она дочь мелкого клерка, считающего каждый грош! Какая-то жалкая частная церемония на 40 персон в отеле Buckingham на Манхэттене! Гостям даже не предложили горячего блюда! Так, простенькие закуски. Платье для Эдит выбрала ее мать Лаура, не обладавшая вообще никаким вкусом в одежде, — и дочь Джона Рокфеллера пошла под венец, сгорая от стыда, в каком-то бесформенном кремовом наряде с дурацкими старомодными рюшами! Если учесть, что она не красавица и всегда прекрасно это знала… Доктор Юнг стал из вежливости возражать…
…Слава богу, ее муж оказался не жаден. Он купил для них в Чикаго, подальше от ее родителей, огромную виллу Турикум — массивное здание из серого камня с конической башней, сама Эдит прозвала его бастионом, с видом на озеро и огромным садом, который и садом-то трудно назвать — там были рощицы, лужайки, ручьи и поляны.
Это очень напоминало рай.
— Но вам хотелось сбежать из него, не так ли? — понимающе улыбнулся Юнг, и Эдит в очередной раз подумала, что у докторов не должно быть таких широких плеч, красивых рук и сочувственных глаз: это слишком отвлекает пациенток.
…Нет, поначалу юная Эдит упивалась новой жизнью и свободой. Она собиралась устроить из своей жизни праздник — надо же было как-то отыграться за безрадостное и унизительное детство! Наследница Рокфеллера, ставшая госпожой Рокфеллер-МакКормик, обзавелась гербом, антикварной мебелью, сногсшибательной коллекцией старинных бриллиантов, выписанных из Европы, и в конце концов затмила своими тратами даже расточительных Вандербилтов.
Чикагские балы Эдит Рокфеллер не забудут те, кто на них присутствовал; на одном из них Эдит произвела настоящий фурор, появившись в платье, изготовленном из тонких пластин серебра высочайшей пробы, его украшало жемчужное колье за два миллиона долларов.
Ее причудой было класть около каждого гостевого прибора маленькие милые подарки — например, миниатюрные часы, усыпанные драгоценными камнями, или запонки, или шкатулки. Расточительной изобретательности Эдит не было предела. С ней, маленькой изящной смешливой блондинкой, нельзя было соскучиться, и все это знали.
Эдит плавала, каталась на коньках и велосипеде, скакала на лошадях... Тогда она умела заливисто смеяться, прикрывая рот рукой, — ей казались некрасивыми ее зубы; у нее был звонкий веселый голос.
При этом Эдит словно всегда сознавала, что живет искусственно, ненатурально, словно и ее жизнь, и вилла, и богатство — все это сцена, а она разыгрывает роль независимой и счастливой. Однако в любую минуту может явиться отец — и наказать ее, все отнять и разрушить. Говорит ли о чем-то доктору Юнгу то, что при таком образе жизни у нее не было ни единой подруги, а свои маленькие секреты она поверяла простодушной веснушчатой служанке Мэри? Что с родной сестрой Лаурой Эдит не нашла общего языка, потому что та превратилась в такую же занудную святошу, как их мать, а брат Джон сделался безвольной тенью их отца, отчаянно страдал, что у него нет таких талантов бизнесмена, но уже и не пытался бунтовать, покорно выполняя волю и указания родителя и заняв полагающуюся ему высокую должность в гигантской корпорации Джона Рокфеллера?
Эдит отлично помнила тот ужасный день, с которого начались ее проблемы.
Холодный зимний день 1904 года. В тот вечер Эдит принимала гостей из Чикагской оперы, присутствовали оперная дива мисс Рондель и сестра Эдит — Лаура, гостившая у нее в тот момент. Стол ломился от изысканных закусок, Эдит, поигрывая высоким хрустальным бокалом с шампанским, любезничала с оперной примадонной. Старинные часы пробили восемь, когда к уху Эдит склонилась верная Мэри и со слезами в голосе прошептала, что скончалась годовалая дочка Эдит — ее тезка, долго болевшая перед этим скарлатиной.
Поразительно, но Эдит ничего в тот момент не почувствовала, словно ее заморозили. Ей показалось, что она очень легко может взять себя в руки и продолжать играть роль гостеприимной и любезной хозяйки вечера. Почти не изменившись в лице, она продолжила разговор с примадонной. В голове крутились спокойные, словно неживые, мысли, что, мол, да, умерла Эдит, ее младшая, мучилась, болела и умерла; но у нее остался еще 6-летний сын и двухлетняя дочь; семь лет назад умер ее первенец Джон, она это пережила.
Тот вечер кончился ужасающе: о смерти маленькой Эдит узнала сидевшая на другом конце стола Лаура Рокфеллер, сестра Эдит. Она вскочила, кинулась к Эдит, с лица которой не сходила будто накленная светская улыбка, закричала на нее в присутствии гостей, все засуетились, заголосили, стали собираться, говорить сестрам какие-то слова соболезнования.