За дверью открылся черный, тлеющий багровыми искрами проем. Капитан Щепетнов скомандовал: «Давай!», его люди открыли краны, и в проем ударили две струи воды. Дерево зашипело, из проема поднялся огромный столб дыма… Это продолжалось несколько секунд, потом начался ад.
Не получая свежего воздуха, огонь вел себя смирно: он медленно обгладывал стоявшую напротив печного воздуховода неоштукатуренную изнутри деревянную стену. Дерево тихо тлело, но когда фальшивая дверь рухнула и проем заполнился воздухом, огонь ожил — и ворвался в Фельдмаршальский зал. Оттуда, где только что красовалась зеркальная дверь, вылетел высокий язык пламени. Оно мгновенно разлилось во всю высоту стены, хлынуло в соседний, Петровский, зал, поднялось к потолку, по пути лизнув золоченые деревянные люстры — те запылали, вслед за ними загорелся и деревянный свод потолка.
Через несколько минут огонь уже был на хорах, и оттуда сыпались пылающие куски золоченой балюстрады. Пылал сухой вощеный паркет, рассыпался тучей искр холст живописных плафонов: пожар пробивался наверх, к смоленым балкам дворцового чердака. Огонь бил прямо в лица пожарным, и те пятились назад — что могли сделать с морем пламени две жалкие струи воды?
Капитан Щепетнов пустил в ход краны в других залах, пожарный резервуар стремительно пустел. Но в Зимнем была самая совершенная для того времени система борьбы с огнем — воду из Невы в резервуар качала первая в России паровая машина, стоявшая в подвале дворца. Ее обслуживал англичанин, механик Пинкертон.
Он спустился вниз, развел огонь в паровом котле, и во дворец пошла вода. Резервуар быстро наполнился, но к этому времени огонь уже подобрался к чердаку. Деревянные стенки огромного бака быстро прогорели, и все четыре тысячи ведер хлынули вниз, на нижние этажи, в канцелярию министра двора и квартиру князя Волконского. Черный, как эфиоп, в прожженном мундире капитан Щепетнов метался по дворцовым залам, отчаянно ругаясь и щедро раздавая тычки, но его люди ничего не могли поделать: вода в пожарных трубах иссякла.
Лакеи снимали со стен картины, выносили на площадь вещи. Вокруг Зимнего стояли поднятые по тревоге солдаты: они могли бы тушить пожар, но растерявшееся начальство не отдавало команды. За цепью солдат собиралась толпа, делавшаяся все больше и больше: горожане молча смотрели на то, как пылает дом русских царей.
Все это заняло немного времени — чуть больше часа. Отправленный в театр курьер обернулся за двадцать пять минут, еще через полчаса к Зимнему подъехал император. Посыпались приказы, солдаты побежали во дворец, Николай I, прикрывая нос и рот шарфом, поднялся по задымленной лестнице в залы, где люди двигались, словно в тумане, кашляя и задыхаясь, и приказал разбить окна. В анфиладах начал гулять дувший с Невы декабрьский ветер, солдаты, пожарные и лакеи перестали тереть глаза и кашлять, зато огонь загулял по Зимнему вдвое быстрее. Теперь остановить пожар было невозможно...
Солдаты спасали то, что еще можно было спасти, слуги вместе с императорским добром выносили из пылающего Зимнего свои пожитки.
На Дворцовой площади росла невообразимая груда вещей: рядом с картинами знаменитых мастеров и мебелью красного дерева, драгоценными напольными часами, бронзовыми канделябрами и туалетными принадлежностями императрицы громоздились старые шинели, оловянные тарелки и стоптанные сапоги. Огонь подбирался к покоям императорской семьи, и гвардейцы впопыхах складывали кирпичную стену, пытаясь хоть как-то преградить путь пожару. Но огонь оказался сильнее, и скоро борьба пошла за примыкающий к Зимнему Малый Эрмитаж. Снова носили кирпичи и городили стенку, таскали ведра с водой и окатывали те места, куда летели искры. Пламя пожара было видно за несколько десятков километров от Петербурга, крестьяне в пригородных деревнях глядели на него и крестились...
К рассвету появилась надежда, что Малый Эрмитаж удастся отстоять. Вынесенные из него картины и статуи к этому времени лежали на Дворцовой площади.
Зимний полыхал тридцать часов, за раскаленными стенами дворца то поднималось, то опадало пламя. На площади суетились пришедшие в себя дворцовые служители: сортировали вещи и развозили их в назначенные для хранения места.
После пожара дворец тлел еще три дня: от него остался каменный остов, большинство помещений погибло. К этому времени вовсю работала следственная комиссия под началом шефа жандармов, графа Бенкендорфа.
Монферран почувствовал, что под ним закачалась земля: дело могло обернуться так, что его сделают виновным в гибели Зимнего дворца.