— и уходит. По правилам он обязан тут же заплатить. Все сидят с открытыми ртами, на несколько минут игра остановилась…
— Выходит, ваш друг ничего не боится?
— Мамонт всегда боялся трамваев. Он никогда на них не ездит, даже к остановкам не подходит. Кроме них его ничего не пугает…
Большевистское правительство переехало из Петрограда в Москву, в Первопрестольную потянулись и анархисты. «Группа дачи Дурново», которую возглавлял Дальский, захватила ее сразу после Февральской революции, и удерживала до тех пор, пока к дому не прибыла сотня казаков с броневиком. В Петербурге анархисты чувствовали себя как дома, но Москва была куда важнее.
В нее приехали боевики с Урала и Кавказа, из Латвии подтянулась железная дружина «Лиесма». Анархисты захватывали то один, то другой московский особняк, но Дальский урвал самый жирный кусок. Его люди ворвались в Купеческий клуб, выкинув из него посетителей, официантов и поваров. Над парадным подъездом повисло черное полотнище с надписью «Анархия — мать порядка», в окно игорного зала, выходящее на Малую Дмитровку, выставили пулемет. На следующее утро Дальский устроил большой спектакль: перед подъездом поставили стол, на него водрузили внушительную батарею бутылок с винами из подвалов Купеческого клуба. На Малой Дмитровке сразу же собралась толпа, и стоявший на подоконнике Дальский произнес речь — он говорил о том, что началась эра вседозволенности: «Делай что хочешь и будь счастлив!» После этого из окон анархисты стали бросать обувь, отрезы мануфактуры, бутылки с коньяком — люди шустро расхватывали товар, началась давка.
О случившемся написали все московские газеты. Дальский был доволен: он очень любил рецензии.
Организаторы конкурса на лучшее здание Купеческого клуба не зря выбрали проект Иванова-Шица: он совместил классические мотивы и популярный в начале ХХ века стиль модерн, его сдержанные болотно-блеклые тона интерьеров радовали глаз. Теперь он назывался «Домом анархии», и здесь шла настоящая мужская жизнь: на обитых бархатом диванах спали, не снимая сапог, за карточными столами ели селедку, запивая ее марочным коньяком. В обитые штофными обоями стены вбили гвозди и повесили бушлаты и оружие. Мамонт Дальский работал в кабинете, в котором раньше собирался попечительский совет.
К нему приходили важные анархисты: возглавлявший боевую дружину грузин Кебурия, входивший в большевистское правительство Александр Ге.
Ночевал он в другом месте: когда темнело, к подъезду подавали автомобиль, до революции принадлежавший банкиру Рубинштейну. Иногда Дальский уезжал на дело — анархисты занимались экспроприациями, и он приглядывал за тем, как это проходило, старался, чтобы все было сделано чисто: «Без присмотра их оставлять нельзя. Что поделаешь — щенки…» Но чаще все складывалось по-другому: в «Доме анархии» Дальский говорил, что уезжает по срочному, секретному делу. Доехав до места, два квартала шел пешком, — трамваев Мамонт Дальский по-прежнему боялся — и стучал в дверь неприметного домика с мезонином.
Тут жили его жена и дочь, о них анархисты не знали.
На окнах висели кисейные занавески, подоконники украшали фикусы и герань. В кухне мирно тикали ходики, резной буфет украшало семейство фарфоровых слоников — Раиса Александровна Дальская, в девичестве Безбородкина, была из купеческой семьи, так она понимала домашний уют, ее мужа это умиляло. Что подумали бы соратники, увидев, как пламенный Мамонт, надев полосатый халат, пьет чай у самовара, а жена пеняет на то, что он почти не бывает дома?
Раиса была моложе Дальского на двадцать с лишним лет, этот брак подвел черту под всей его предыдущей жизнью. В первый раз он женился на заре своей актерской карьеры в Вильно — на Татьяне Григорьевой, барышне из состоятельной семьи.
