Некуда!
И хотя с появлением Мити жить в семье Самойловых стало еще тяжелее, я был благодарен судьбе, что свершилось чудо — у нас с Таней родился сын.
Я терпел, сцепив зубы. Ради Тани, ради Митьки. Мое положение в этой семье было и без того довольно шатким. Ведь я, как говорили, «невыгодная партия»! Пришел молодой парень, недавно из армии, работает в театре администратором, особого финансового багажа, не говоря уже о творческом, за душой нет. Разница была большая и в возрасте, и в статусе. Одно нас объединяло: денег ни у меня, ни у Тани не было. Но Таня к этому моменту уже была Самойлова! А я кто? Муж Самойловой. Такое вот звание…
Меня ужасно коробило, когда люди забывали мою фамилию, профессию, казалось, это никого не интересовало.
Зато как загорались любопытством глаза собеседника, когда кто-то меня представлял: «Это муж Самойловой». Но что поделаешь? Я же добровольно сунул шею в петлю. Когда любишь, не думаешь, что ждет тебя впереди…
Наступило лето. Зинаида Ильинична скомандовала: «Ребенка нужно срочно вывезти на свежий воздух!» Таня с Митей жила на даче все лето: съемок не было, в театре она играла всего одну роль — арбузовскую Таню. А я ездил туда с работы на электричке почти каждый день.
Дом Самойловых был в знаменитом писательском поселке Переделкино. «На огонек» приходили соседи-писатели, читали стихи, пили чай. Андрюша Вознесенский жил неподалеку. Он обожал Таню, даже стихи ей посвятил.
На даче теща снова брала в свои руки бразды правления. «Ребенку нужны цыплята!» — вдруг решала она, и я покорно шел на рынок покупать живых цыплят. Цыплятки жили у нас все лето в подсобке, в специальной клетке. По глубокому убеждению Зинаиды Ильиничны, суп из цыплячьего мяса способствовал укреплению костей малыша.
Евгений Валерианович тоже жил с нами на даче. И, несмотря на «сухой закон», который установила жена, умудрялся и там регулярно выпивать. Чтобы его строгая жена ничего не заподозрила, Евгений Валерианович пускался на изощренные выдумки. Зинаида Ильинична часто посылала его в магазин за провизией. Он шел в магазин за молоком и себе бутылочку покупал. Из уважения к народному артисту ему продавали водку в любое время суток. У забора за мастерской, где он часто в полном уединении занимался резьбой по дереву, Евгений Валерианович прорыл канаву.
По канаве шла труба, туда-то он и прятал купленную бутылку, привязав к ее горлышку веревку. Оставалось только дернуть за веревку уже в мастерской — и «заветная» оказывалась у него в руках. Зинаида Ильинична каждый раз подозрительно проверяла хозяйственную сумку, а он возмущался: «Ну как тебе не стыдно, Зина!» Но ему, как всякому интеллигентному человеку, нужна была компания. За обедом он мне незаметно подмигивал. Потом под каким-то предлогом выходил из-за стола, а я шел за ним. В мастерской он разливал нам по стаканчику и из кармана доставал два кусочка сахара: «А это — закусить».
Помню, сидим всей семьей за обеденным столом, вдруг он поднимается и командует мне: «Эдуард, а цыплят-то кормить пора!»
Я вначале не понял «намека»: «Сейчас, только чаю допью и насыплю им пшена». «Да... только захвати хлебца и сальца!» — с нажимом подсказывает тесть.
Как только Митьке исполнился год, Татьяне по личному распоряжению Громыко выделили отдельное жилье в мидовском доме на Кутузовском, между кинотеатрами «Призыв» и «Пионер». Наконец-то мы стали жить одни. Родители наняли нам домработницу. Она постоянно жила с нами. Мы могли уже оставлять с ней Митю.
Однажды мы с Таней были где-то в гостях. Надо сказать, что Танина награда — приз Каннского фестиваля — хранилась дома. Возвращаемся. И я вдруг с ужасом вижу, как годовалый Митя стоит в туалете и полощет каннскую награду в унитазе. Закричать?
Я боюсь его вспугнуть, если это случится, тут же ее упустит, и она утонет. И все-таки мне удалось осторожно выхватить золотое апельсиновое дерево из его рук…
Я думал, что теперь, когда мы с Таней живем отдельно от родителей, все у нас наладится. Но Зинаида Ильинична и на Кутузовском нас курировала, очень часто приходила. Мне даже казалось, что она продолжает с нами жить. Весь ужас был в том, что Таня полностью находилась во власти мамы. Зинаида Ильинична подавляла ее своей железной волей: «Как я сказала, так и будет!» Но надо отдать ей должное, она очень переживала за здоровье дочери, искала для нее лучших врачей, пыталась вылечить ее.
Вначале у меня была огромная любовь к Тане, потом к ней примешалась жалость. Таня была несобранная, вечно все забывала.
