С курением в Штатах ох как жестко, а Ева смолила как паровоз с юных лет, игнорируя предупреждения медицины о неминуемой расплате в виде раковых клеток. Однажды она все-таки решила сделать приятное представителям СМИ и призналась, что у нее есть тайные, очень, знаете ли, человеческие слабости. Она обожает поесть и если бы не стала актрисой, то пошла бы учиться на повара. Все присутствующие в комнате, в том числе и приставленная к ней ассистентка со стороны Eon Productions, посмотрели на актрису как на врушку: очевидно, девушка, которая носит на среднем пальце серебряный перстень в форме черепа, не может любить фуа-гра. Куда с большей вероятностью эти тупые американцы поверили бы в то, что она пьет по ночам кровь невинных младенцев… Что ж, ее внутренняя уверенность в том, что она не на своем месте, крепла день ото дня.
Впрочем, Еве и раньше казалось, что ее принимают за кого-то другого. Скорее всего эта дикая путаница началась в то чудесное солнечное утро 5 июля 1980 года в родильной палате госпиталя St.Vincent de Paul, что в 14-м округе города Парижа…
Девочка появилась на свет в четверть девятого, а спустя четыре минуты родилась ее сестра — с виду ничем не отличающаяся от нее, такая же сморщенная, розовая и голосистая. Но это только с виду. Во всем остальном двойняшки Грин были похожи друг на друга, как день и ночь. Старшая Ева, названная в честь первой женщины, сотворенной из ребра Адама, словно взяла на себя все жизненные трудности, противоречивые выборы и бесконечные мытарства души, а младшей, Джой, выпал путь легкий и приятный во многих отношениях.
Рождение малышек сопровождалось атаками жуткой паники их довольно нервной и впечатлительной мамаши — известной французской актрисы Марлен Жобер. Ее упорно преследовала мысль, что долгожданных крошек (а мамой Марлен стала почти в сорок лет) выкрадут прямо из больничной палаты. Чтобы спасти девочек, она в атмосфере строжайшей тайны под вымышленным именем выписалась с ними из госпиталя и уехала из города. Что оставалось делать отцу? Вальтер Грин мог лишь развести руками, а после накапать супруге валерьянки в чай. Он понимал: Марлен — актриса, а это значит, что с нервами у нее всегда будут проблемы.
Вообще все в брачном союзе родителей Евы вызывало вопросы. Действительно, многие из окружения этой довольно необычной пары не могли понять, почему ветреная, импульсивная, неугомонная красотка Марлен остановила свой выбор на этом худощавом, сдержанном и внешне довольно заурядном мужчине.
Вальтер Грин, выходец из большой, трудолюбивой шведской семьи, выбрал профессию, исключающую любую суету и болтовню, — он служил дантистом. А с пациентами, у которых всегда рты открыты, не особо-то поворкуешь. Марлен, напротив, готова была чирикать день напролет. Она дружила с прорвой богемного народа — и с Жан-Полем Бельмондо, и с американским режиссером Серджо Леоне, с которым они о-го-го как зажигали на Каннском фестивале в 1972-м, и еще со многими актерами, продюсерами... Но, как это ни странно, Марлен со своим будущим мужем Вальтером сошлась на почве кино. Вообще кинематограф стал проклятием семьи скромного дантиста: его младшая сестра Марика Грин, прилежная студентка, однажды бросила институт и тоже заделалась актрисой.
Ее заметил Робер Брессон, заманил в картину «Карманник», ну и пошло-поехало. В следующем фильме Брессона «Наудачу, Бальтазар» снялся даже сам Вальтер: режиссеру понадобился натуральный швед на небольшую роль — и вежливый, покладистый дантист, только что окончивший медицинский колледж, не смог отказать. От съемочного процесса у него остались самые кошмарные воспоминания, но был и большой жирный плюс, разом перечеркнувший все минусы: в соседнем павильоне снималась хорошенькая рыженькая, усыпанная веснушками актриса. Ее звали Марлен, и роман начался с весьма политизированных разговоров о Карле Марксе и будущем социализма. Их семейная жизнь не была гладкой — они долго притирались и приноравливались друг к другу, но девочки, их обожаемые дочки, всегда сглаживали все острые углы.
С той памятной фотографии в журнале Paris Match (сентябрь 1980 года, счастливая Марлен прижимает к груди два совершенно одинаковых комочка со сморщенными лицами) минуло почти 15 лет, и теперь трудно догадаться, что эти взрослые барышни и есть те самые малышки. Они могли посрамить любого астролога: родившиеся с разницей в четыре минуты, двойняшки сестры Грин теперь были не похожи ни снаружи, ни внутри. Ева любила просто думать — о чем, один бог знает, — глядя на какую-нибудь тень на стене или трещинку на чашке. Она запоем читала все, что попадалось под руку, чаще — ночью, при слабом свете ночника и, конечно, тайком от родителей. Зато Джой ночами крепко спала, а днем гоняла с мальчишками в футбол или лазала по деревьям, как обезьяна. Во время ежегодного отдыха семьи в Бретани именно Джой единогласно избиралась королевой пляжа, а Ева одиноко бродила по берегу в поисках ракушек и камней странной формы.
Окончательно и бесповоротно дочери Марлен отделились друг от друга в том памятном 1995 году, когда обе решили… перекраситься. От природы светло-русые, девочки резко изменили имидж: Джой выбрала ярко-золотистый цвет волос, а Ева — самый черный из всех, которые только можно придумать.
— Ты уверена, дитя мое? — переспросила ее парикмахерша, придирчиво разглядывая слишком бледную кожу клиентки. — Этот цвет старит. Ты будешь выглядеть старше лет на десять!
Именно этого, собственно говоря, Ева и добивалась. Так она еще меньше будет похожа на свою единоутробную сестру. Не то чтобы она ее отчаянно ненавидела, просто Джой была… другой.
