Наркотики и алкоголь как средство набраться храбрости и успокоить нервы к тому времени были исключены. Начав употреблять в шестнадцать лет, он прошел слишком много наркологических клиник, слишком много мучительных детоксикаций. Вместо этого Робби стал принимать мощные антидепрессанты. К последним австралийским концертам тура в декабре 2006 года он уже не мог спать без сильнодействующего снотворного, а днем пытался побороть вызванную им сонливость с помощью, как минимум, тридцати шести чашек крепкого кофе, двадцати банок энергетических напитков и трех пачек сигарет.
— Я всегда боялся концертов, — в трейлере около английского озера Робби болезненно морщится, губы дрожат, — но раньше мог выехать на наглости, на браваде. Чем страшнее мне было, тем сильнее я зажигал на сцене.
А тут вдруг понял — больше не могу маскировать страх, он усиливается с каждым годом. Этот тур чуть меня не убил. Я понимал, что снова попаду из одного ада в другой, что таблетки помогут мне выбраться из тура живым, но я с них уже не слезу…. К февралю 2007 года стало совсем плохо. Если бы какой-нибудь врач увидел, сколько я принимаю в день, меня бы направили сразу в морг, чтобы времени не терять. В день рождения я принял почти смертельную дозу и очнулся на следующий день только каким-то чудом….
...Сознание плыло. Робби казалось, что он смотрит на комнату из аквариума, краем глаза он даже видел своих соседей по неволе — других рыбок, желтых и красных. Он перевернулся на спину, равнодушно отметив боль в груди и неподвижность левой руки.
— Доигрался, — злорадно сказали рыбки где-то над головой. — Может, вызвать «скорую»?
— Подожди. — В поле зрения Робби появилось человеческое лицо. — Роб, ты меня слышишь?
Робби сполз с дивана, сильно ударившись коленями об пол. Боль помогла ему сосредоточиться. Менеджмент давно обещал отправить его в наркологическую клинику, если он не успокоится... Похоже, момент настал.
— Ты что же это делаешь? — спросило лицо, пожелавшее остаться расплывчатым. — Умереть хочешь?
Горло у Робби пересохло, как пустыня Сахара. Сквозь дверной проем он видел нечеткие силуэты слоняющихся по соседней комнате охранников со студии.
Очевидно, их пригласили на случай, если он надумает сопротивляться.
— Не хочу, — прохрипел Робби, пытаясь подняться на ноги, — и жить тоже не хочу. Мне все равно.
Такое чувство, что ночью кто-то выкрутил ему ноги и вкрутил обратно коленками назад. Но он все-таки встал — помятый, небритый, страшный, с налитыми кровью глазами. Охранники, профессионально подобравшись, сделали несколько шагов ему навстречу.
— Назад! — зарычал Робби, — если они меня хоть пальцем тронут, я в дурдом не поеду!
— Ну почему же сразу в дурдом? — Лица вокруг двоятся и видоизменяются, словно с ним говорят не люди, а их отражения в неспокойной воде.
— Проведешь в наркологической клинике самое большее месяц, придешь в себя, почистишь организм. Отдохнешь. А то, честно говоря, смотреть на тебя страшно.
— Мне все равно, — повторил Робби, — хоть в дурдом, хоть куда. Но я пойду сам.
— Вот и молодец. Внизу ждет машина, в аэропорту — самолет.
— Только не надо до меня снисходить, — Робби медленно ковыляет мимо застывших в нерешительности охранников в ванную. — Я вас кормлю, только поэтому вы здесь. Если бы я не был известным музыкантом, то сдох и сгнил бы здесь прежде, чем кто-нибудь меня хватился. У меня нет друзей, только долбаные прихлебатели.
