Известие о гибели на русском фронте художника Оскара Кокошки появилось в венских утренних газетах в первые дни осени. Был понедельник, и Альма, все еще пребывавшая в неведении относительно смерти возлюбленного, собиралась, как обычно, позавтракать в кафе «Демель»...
Она решила не читать газет до полудня, оставив другим сомнительное удовольствие изучать плохие новости, которых в войну и так хватает с избытком. Лишь бегло просмотрела десяток конвертов, но, не найдя среди имен отправителей того, кто ее интересовал, бросила их на рояль.
Надела соломенную шляпку и, ловким движением завязав под подбородком синие шелковые ленты, вышла из дома. Прохлада мраморного подъезда тут же сменилась страшной духотой: Вена плавилась от невиданной для начала осени жары. Дамы прятались под зонтиками, мужчины энергично обмахивались газетами. Но какой природный катаклизм мог остановить Альму, если она решила выйти в свет?
Сегодня утром у нее запланирована встреча со старинной подругой, журналисткой Бертой Цуккеркандль. Именно Берта почти пятнадцать лет назад познакомила ее, дочь оперной певицы и художника-пейзажиста, с первым мужем, композитором и директором Венской оперы Густавом Малером. Старше Альмы на девятнадцать лет, он был далеко не красавец — щуплый, невысокого роста, с несоразмерно большой головой. Но Малер сочинял музыку, которая пленяла публику даже по другую сторону океана, а власть над людьми Альма ценила превыше всего.
Впрочем, как и музыку, она ведь и сама сочиняла с детства — причем, по заверениям знакомых, вполне неплохие пьесы…
Альма влюбилась в славу Малера, а вскружить голову композитору оказалось несложно. Она в себе никогда не сомневалась! У Альмы были тонкие выразительные черты лица, глубокие синие глаза и густые каштановые волосы. После первой встречи с Густавом за ужином у Берты Альма записала в своем дневнике: «Была представлена Малеру… Должна заметить, он неутомим — носится по комнате как дикарь. Будто целиком состоит из кислорода. Возможно, в таком случае при приближении к нему можно сгореть».
Когда спустя полгода они поженились, Альма получила подтверждение своему предположению. Она действительно сгорала рядом с ним: от былой энергии, от планов на будущее и надежд остался лишь пепел. Еще накануне свадьбы Густав поставил невесте условие: в семье может быть только один композитор, и им, естественно, будет он. «Как ты себе это представляешь: мы оба сочиняем музыку? Ты — в одной комнате, а я — в другой? Это самое идиотское, глупое, нелепое, что только можно придумать. Поверь, моя музыка станет и твоей тоже», — писал ей Малер. Она приняла условие — возможно, потому, что ждала первого ребенка... Вскоре Альма погрузилась в воспитание уже двух маленьких дочерей — жизнь заполнили счета, квитанции, нянюшки и сам Малер. Густав, кстати, слова не нарушил. Он действительно разделил собственный успех с супругой: посвятил ей свое самое триумфальное произведение — Восьмую симфонию.
Конечно, Альме это льстило, но... ей казалось, что, забросив музыку, она лишилась чего-то очень важного. Ведь, сочиняя романсы, она будто заново переживала собственную жизнь: увлечение другом отца — художником Густавом Климтом, влюбленность в композитора Александра фон Цемлинского… Последний, кстати, долго не мог прийти в себя от неожиданного замужества любимой ученицы.
Через десять лет Густав Малер скончался от сердечной болезни. Его смерть стала утратой, но одновременно и освобождением. Фрау Малер теперь была уважаемой вдовой, свободной и независимой. Она чувствовала себя ответственной лишь перед младшей дочерью Анной. Старшая, Мария, умерла в младенчестве от дифтерии.
Смерть девочки тогда окончательно отдалила Альму от супруга. Незадолго до своей смерти Малер даже обратился к психиатру Зигмунду Фрейду по поводу отношений с женой. «Фрейд сказал, что ты не бросишь меня, так как видишь во мне отца», — сообщил ей Малер после сеанса. Предсказание доктора сбылось: Альма так и не оставила Малера, несмотря на то что отношения их давно уже нельзя было назвать супружескими. В итоге первым предпочел уйти Малер. Уйти туда, откуда не возвращаются…
Медленно ступая по брусчатке, Альма всматривалась в лица посетителей кафе «Демель», вальяжно расположившихся за столиками летней веранды.
— Альми, Альми! — услышала она высокий голос подруги.
Берта сидела за столиком, располагавшимся в тени дерева. Альма мило улыбнулась метрдотелю, который при виде постоянной гостьи засуетился и проводил ее к Берте. Возникший будто из ниоткуда официант помог фрау Малер сесть и застыл в ожидании заказа.
— Для кофе слишком жарко… Принесите мне лимонад и штрудель.
— Сию секунду...
Альма захлопнула меню, положила его на край стола и пристально посмотрела на подругу. Но та почему-то старательно отводила взгляд и не спешила начать разговор, что было ей несвойственно.
— Берта, что случилось?— встревожилась Альма.
