И начиналось побоище...
Иногда мы с друзьями собирались на огромном пустыре рядом с моим домом, на улице Юных Ленинцев (там сейчас магазин «Будапешт»). Вечером разжигали костер, вокруг которого сидело человек пятнадцать, скатывали самокрутки или смолили бычки, подобранные у кинотеатра «Высота», а потом затевали игру «На кого бог пошлет». Кто-нибудь брал кирпич, подкидывал повыше, и все бросались врассыпную. В темноте можно было только догадываться о траектории полета кирпича...
Учился я так себе. К математике душа не лежала совершенно. Отец, ученый, физик, начинал сходить с ума, когда объяснял мне, как делить и умножать дроби. Через два часа детального разбора он спрашивал: «Ну, теперь понял?»
— «Нет...» После чего папа безнадежно махал рукой: «Даже баран уже понял бы...» Гораздо больше математики я любил литературу, но, поскольку нас заставляли читать строго по программе, то и тут не складывалось. Мне всегда было неинтересно делать то, что предписано. Я шел своим путем. Вместо Горького читал Клиффорда Саймака, вместо Шолохова — Курта Воннегута, вместо Мусы Джалиля — Сашу Черного. Программные произведения я тоже прочел, но совсем не тогда, когда их осилил весь класс...
Из-за учебы у нас с мамой часто случались стычки.
Однажды прихожу из школы, а она собирается на репетицию. Зная, что, стоит ей закрыть дверь, как я тут же помчусь во двор, она предупредила: «Пока не сделаешь домашние задания — из дома ни ногой!»
После чего забрала мои ключи и, сказав: «Они тебе не пригодятся. Все равно, пока не вернусь, будешь заниматься...», ушла.
Со двора тут же свистят: «Пошли в футбол играть!» Что делать? Оставаться дома не было никакой мочи.
Облачившись в футбольную форму с гордым номером «13» на спине (я родился 13 мая) и бутсы, я сложил вчетверо капроновую бельевую веревку, перекинул ее через перила балкона и спустился с четвертого этажа на землю... Хорошо, что догадался надеть перчатки — ладоням досталось весьма чувствительно. Друзья смотрели на меня с восторгом, поэтому я не подал виду, что мне больно, и тут же помчался на спортплощадку, где и пробегал, пока мама не вернулась из театра.
Надо было видеть выражение ее лица, когда она заметила меня, гоняющего мяч с мальчишками, а потом веревку, свисающую с балкона. Сначала мама стала белая как полотно, потом из ее глаз чуть не посыпались молнии...
Столкновения у нас случались еще и из-за того, что мама обожала копить вещи. Хранила всякую дребедень, прямо как Плюшкин. Пластиковые пакеты, пустой флакончик из-под французских духов, десять лет назад подаренных поклонником «Володей из Нижнего Тагила», не говоря уже о бумажках с телефонными номерами столетней давности... Все это было памятью, все было ей нужно.
Время от времени я устраивал «дни избавления от барахла».
Когда мама уходила куда-нибудь, я расстилал посреди комнаты плед, складывал туда все старье, связывал в тюк и отправлялся на помойку.
В один из таких дней, когда у меня уже все было готово, вдруг слышу — в прихожей открывается дверь.
Все, кранты! Мама... Она, если видела, что я что-то выбрасываю, немедленно грудью вставала на защиту имущества, все возвращала на свои места, горестно приговаривая, что я разворовываю дом.
Я задвинул тюк в угол, встретил маму в прихожей и увлек на кухню. Пока она там шебуршала, крикнул, что выйду погулять с собаками — у нас были два огромных белых пуделя, Санта и Артемон, — схватил узел и деру. Но мама краем глаза успела-таки заметить меня в дверях. Что началось! С диким воплем, как была в домашних тапочках и майке, она кинулась за мной. А на улице — зима, мороз.
