Потом я слышала отголоски Сережиного романа с Гундаревой. Что-то между ними происходило, не все так просто складывалось. Она ради него ушла от мужа актера Виктора Корешкова, переживала, что не сложилось у них. Не знаю, что из этого было правдой. Вникать в эти подробности сил не было никаких.
Слава богу, рядом был папа, мой «психотерапевт». Не то бы, как киевская бабушка, не дай бог, траванулась от любви. В самые трудные моменты жизни я всегда шла к Деду. Сначала обсудить трагическую на тот момент ситуацию, а потом все оборжать. Мы взяли бутылку и просидели за ней на кухне всю ночь. Не поверите, но мы ржали как кони. Тут вроде плакать нужно, а мы хохочем как полоумные.
И меня после этого немного отпустило. Папа молодец — вывел меня из этой глупости. Да и некогда было страдать. Катька маленькая, плюс ко всему после ГИТИСа меня приняли в Театр на Таганке, всегда было чем заняться. Помню, в коридоре ко мне подошел Вениамин Смехов:
— Тут написано Дурова. А ты, случайно, не Левина дочка?
— Да, его.
— Ой, деточка, я знал тебя маленькой, а ты выросла в такую кобылу.
Побегала на сцене вначале в массовке, потом мне предложили роль Лизы Бричкиной в «А зори здесь тихие». Однажды Дед встретил на улице двух актрис «Таганки» и робко спросил:
— Ну как там Катька?
Они ему хором пропели:
— А ты приди и посмотри, как играть надо. Поучись!
Официально мы с Насибовым развелись через три года. Сережа просил не выписывать его из квартиры, для работы в театре ему нужна была московская прописка. Помню, что в день развода у меня был спектакль. Один молодой артист за мной ухаживал. Он решил мне посочувствовать — как-никак такое событие.
Наше свидание закончилось комически. Мы выпили на двоих четыре бутылки водки. Я его еле загрузила в такси, с трудом затолкала огромное бесчувственное тело на заднее сиденье. Потом спокойно села в автобус и поехала домой. Абсолютно трезвая. От нервов, видимо, была скручена как пружина.
