Когда Олег Данилов написал «Алхимиков», нам показалось, что парочка Олейников — Стоянов могла бы сыграть наших жуликов. Рассказал им историю, она понравилась. Снимались они весело, постоянно что-то придумывали, искали. В картине в основном были заняты питерцы, царила приятная атмосфера: вокруг все свои. Ни с ребятами, ни с группой никаких проблем не возникало.
А вот с Володей Лелётко — постоянно. Все знали, что прекрасный артист Лелётко — человек употребляющий. Володя очень смешно сыграл у меня в фильме «Все будет хорошо». Помните, прибегает командированный, у которого плащ украли? Збруев ему тогда говорил: «Ты руку-то подними». Вся страна знала его по той фразе. Володя был прекрасным драматическим артистом, однокурсником Андрея Урганта и Александра Галибина. Помню, в «Тиле Уленшпигеле» прекрасно исполнил роль палача. Но страдал «недугом».
Лелётко постоянно прятал на площадке выпивку, а мы с ним боролись. Стоянова, конечно же, бесило, что Володя подшофе. Они с Олейниковым участвовали в двух процессах: съемок и борьбы с Лелётко. Ребята находили Володины заначки, перепрятывали бутылки, разбавляли его вино. Лелётко всех замучил, подводил, из-за него срывались и переносились съемки. Стоянов впадал в бешенство, сам он человек четкий и обязательный.
Наконец настал последний Володин съемочный день на картине. В сцене участвовала огромная массовка, действие разворачивалось на площади. По сюжету на героя Лелётко, который произносил монолог борца со злом, в финале выливали ведро помоев. Хорошо помню, как Стоянов с Олейниковым лично контролировали, что туда добавить, чтобы он потом долго не смог отмыться. Знали, что прямо со съемок Володю везли на поезд, у него не было времени заехать в гостиницу и привести себя в порядок. Он пострадал, но честно говоря, было за что. Лелётко их простил, все потом радостно встретились на премьере.
Мне рассказали прекрасную историю про Олейникова. Когда Илья еще работал в Ленконцерте, его папа, пожилой еврей, приехал в Ленинград посмотреть, чем занимается сын. Илья водил его по театрам. В Театре комедии шел спектакль Петра Фоменко «Теркин-Теркин». Олейников обегал всех знакомых, договорился, что папу посадят в режиссерскую ложу, где обычно сидел Фоменко, и он сверху посмотрит постановку. А начиналась она так: на помосте лежали артисты, Фоменко, иногда выходивший на сцену в роли рассказчика, садился и ждал, когда свет потухнет, зал затихнет. Тогда только начинал: «Переправа, переправа...» И вот на том спектакле Фоменко вышел, дождался тишины. А отец Олейникова разомлел в тепле и, как ему казалось, тихо, а на самом деле громко, блаженно вздохнул: «Э-хе-хе!» Зал грохнул со смеху, Фоменко побелел от злости. Такой реакции на свою режиссерскую задумку он совсем не ожидал. Долго потом выяснял у администратора, кто пустил в ложу этого зрителя.
