Я знала, что у Саши пятнадцать лет был роман с замужней актрисой Ириной Калиновской. В театре Фатюшина жалели, мол, у него «несчастная любовь», многие актрисы предпринимали попытки его осчастливить, подбрасывали письма, предлагали «наладить холостяцкий быт». Я в этом походе за счастьем не участвовала, у меня был свой крест — Лобоцкий. Но признаюсь, иногда ловила на себе взгляды Фатюшина, от него исходили такие флюиды, что я заливалась краской. А тут еще начинаем вместе репетировать «Зинулю», правда, Саша репетиции пропускал. Как-то спросила у Жоры Мартиросяна:
— А почему Александра Константиновича нет?
Он засмеялся:
— Будет заслуженный артист с тобой, вчерашней студенткой, репетировать!
Все началось с того, что однажды во время спектакля «Иван-царевич» на меня упала железная труба, сильно расцарапав лицо. В антракте замазываю рану гримом и играю дальше. Думала, никто не заметит. Но на следующий день в общагу звонит Фатюшин:
— Лена, говорят, вам труба лицо изуродовала, можно навестить?
— Спасибо, Александр Константинович, все в порядке...
Как назло, всего две царапины остались — похвастаться нечем. А вдруг приедет? Тут же Лобоцкий! Фатюшин с тех пор стал мне названивать. Если к телефону подходил Толя, начинал говорить женским голосом — охранял меня от сплетен. Лобоцкий его быстро раскусил и говорил с усмешкой: «Это Фатюшин тебя спрашивает». Кстати, Толя не имел привычки ревновать, помню, даже переживала: «Ой, Лобоцкий меня совсем не любит».
Прошло несколько дней, у нас в общежитии идет какая-то очередная гулянка. Вдруг звонок: «Это я, спустись, пожалуйста». Говорю Лобоцкому: «Я на пять минут, Фатюшин подъехал». И как была в платьице, так к нему в зимнюю стужу и вылетела. Он меня хватает в охапку, заворачивает в свой тулуп.
— Едем ко мне. Будь моей женой!
— Нет-нет, я люблю другого! — лепечу растерянно, а у самой, как на американских горках, дыхание перехватило.
— Извини... — и исчезает в снежной метели.
Поднимаюсь наверх. У дверей ждет Толя.
