Ну нет. Хватит. Теперь она будет говорить, что думает. Не ищите в Оливии того, чего в ней нет. И лучше присмотритесь к тому, чем она хочет гордиться.
В последнее время журналистам нравится иронизировать над ее образом жизни, искать в нем какой-то подвох или позу.
— Вы ведь вегетарианка? Причем пропагандируете даже веганство: не едите ни яиц, ни молочных продуктов? А сапожки-то на вас из кожи, — поддел ее репортер.
— Этим сапожкам двадцать лет, — растерялась тогда Оливия. — Я достала их из маминого гардероба, можете считать, что это винтаж.
Репортер рассмеялся, давая понять, что оценил ее находчивость. Но у Оливии осталось неприятное чувство, будто ее вынудили оправдываться.
Опять оправдываться. Что ж, больше этого не будет. Как только она поймет, что журналист ступил на запретную территорию, хочет заглянуть в ее личную жизнь, словно за вырез платья, — она вынет из тренированной актерской памяти ледяную учтивость Хью Лори и скажет: «Я готова говорить только о фильме».
Тяжелые металлические браслеты, джинсы, туника с намеком на стиль «милитари» — все, чтобы подчеркнуть: сегодня она будет говорить о своей героине, Куорре. Времена доктора Тринадцатой, готовой распахнуть халатик и подыграть журналистам, ушли. Теперь Оливия Уайльд — полновесная голливудская звезда. А если и стоит быть звездой, то только для того, чтобы жить по собственным правилам.
