Посадил Бусинку на диван, сам рядом — с компьютером. А она шмыг мимо и соскочила на пол. Завизжала от боли, а потом плакать начала. Я рядом с ней на ковре два часа лежал: гладил, успокаивал».
Услышав мой голос, из комнаты появляется Бусинка, ковыляя на трех лапках. Переднюю выставила вперед и скулит так жалобно, что у меня сжимается сердце. Причитая «Бедная моя девочка!», беру ее на руки. Бусинка лижет мне губы, щеки, подбородок, а в глазках-вишенках стоят слезы.
Не переодеваясь, бегу с ней вниз, в машину — и мчусь к ветеринару.
Прежде чем наложить гипс, Бусинке делают обезболивающий укол, но все равно она визжит так, что и у меня, и у «звериного» доктора закладывает уши.
В какой-то момент врач поднимает на меня глаза и с тревогой спрашивает: «Вам плохо? Вы бледная как полотно. Уверяю: ей сейчас не так больно, как она пытается показать. Чихуахуа, особенно «девочки», — актрисы каких поискать. Она нам сейчас и обморок запросто изобразит...»
Две недели бедняжка провела в гипсе, а когда его сняли, оказалось — лапка срослась неправильно. Ломать ее заново и ставить спицу я не решилась. Бусинка еще совсем маленькая, у нее даже родничок не зарос — наркоз может иметь серьезные последствия. Поэтому теперь наша красавица ходит, вывернув правую лапку по-балетному, благодаря чему получила еще одно прозвище — «Волочкова».
Впрочем, важно вышагивать у нее получается крайне редко — обычно Бусинка носится по всей квартире, гоняя перед собой и нещадно кусая резинового мишку.
Ее любимая игрушка издает противный свист, но маленькой хулиганке звук нравится — она то пытается его повторить, то рычит как разъяренный лев. Рык и свист заглушают даже телевизор, а поговорить по телефону можно только запершись в ванной. О том, чтобы в разгар веселья отобрать у Бусинки медведя, не может быть и речи. В отместку «леди» обязательно устроит какую-нибудь пакость. Наложит кучку на ковре в гостиной или, перевернув свою миску, развезет лапами пролившуюся воду по всей кухне. Чтобы потом, усевшись в уголочке, наблюдать, как я или Жаник поскользнемся на устроенной ею луже.
Если я вечером дома, меня ждет неизменный ритуал под названием «Бусинка устраивается на ночлег». Сначала она четверть часа прыгает по моей груди, животу, ногам, потом начинает делать норки из простыни и одеяла.
Долго в одном убежище не засиживается: посопит немножко, выставив нос наружу, перелезет на другую сторону кровати — и «вьет» новое гнездо. Потом, перебравшись на подушку, принимается вылизывать мне лицо: щеки, глаза, нос — и уши. Мольбы «Бусинка, прекрати, я устала, давай спать!» — бессильны. Единственное, что может приостановить процесс, — мое громкое «апчхи!», когда кончик языка проказницы попадает в ноздрю. Тогда она отскакивает и несколько секунд озадаченно смотрит на источник странного звука. А потом снова принимается за дело.
Приходится признать: момент начала воспитания мной упущен и дрессурой в нашей паре занимается исключительно Бусинка.
Утро. Я, встав с постели, разговариваю по телефону. «Деспот» носится, рыча и тявкая, по постели. Требует, чтобы ее немедленно спустили на пол, — после перелома с самостоятельными прыжками она завязала. Я, стараясь не смотреть в ее сторону, продолжаю разговор. Вдруг в спальне повисает тишина. Оборачиваюсь и вижу: Бусинка, присев, делает посредине постели лужу. На мордочке написано, что она очень горда собой. Склонив головку набок, смотрит прямо в глаза: ну что, хозяйка, получила? Не выполнила мое требование — вот тебе в наказание лишний комплект для стирки, да еще и одеяло с матрасом сушить будешь!
Одно из любимых занятий малышки — смотреть, как я прихорашиваюсь возле большого зеркала. Обязательно садится рядом и сначала тихонько трогает лапой свое отражение, тычется в него носом, а потом устраивает спектакль под названием «До чего же я хороша, братцы!»
Говорят, среди животных только слоны и обезьяны идентифицируют себя в зеркале, но мне кажется, Бусинка понимает: там, в отражающем стекле, — она. Уж очень пристально себя разглядывает: то одно ухо слегка опустит, то второе, то левым боком повернется, то правым, то, вывернув шею, пытается рассмотреть, как выглядят попка и хвостик. И будет так вертеться до тех пор, пока я восторженно не воскликну: «Ну какая же у нас Бусинка красавица!» Только тогда, гордо неся голову и виляя попой, удалится на кухню — завтракать.
В любви к зеркалам и комплиментам она — истинная девочка, зато терпеть не может наряжаться. Кто бы знал, каких трудов мне стоит натянуть на нее платье или комбинезончик! Бусинка визжит, вырывается, может даже за палец тяпнуть.
Начинаю уговаривать: «Ну чего все эти наряды в шкафу пылятся? Ведь не с барахолки — «Армани» да «Кавалли», а ты выпендриваешься. Чехова на встречу собачников свою «дочу» разряженной в пух и прах привезет, а ты голой поедешь? Как будто тебе надеть нечего!» Сидит, ушками шевелит — слушает. Но стоит мне попытаться просунуть лапку в рукав — снова поднимает визг. Если все же удается ее «упаковать», застегнуть одежку на все молнии и пуговицы, вовсе не факт, что Бусинка прощеголяет в наряде хотя бы полчаса. Стоит спустить ее с рук, глядь — уже бегает голая! А «Кавалли» или «Армани» валяются на полу.
Отдельная тема — наши с Бусинкой встречи. Если разлука длилась несколько часов, моя красавица выскакивает навстречу, визжа от восторга и виляя хвостом с такой амплитудой, что он того и гляди отвалится.
