— Он же остался, этот блог?
— Да, он и сейчас находится в открытом доступе. Он называется так же, как и ее книга, — «Расскажу». Я все посты снабжала хештегами, чтобы легче было ориентироваться в большом количестве материала. Мой любимый хештег был #как это делается. Это когда она изнутри рассказывает, как работает театр, как ставятся спектакли, как делаются декорации, шьются костюмы, вводятся актеры на роли. Еще интересная тема — #театральный этикет. Как дарить цветы артисту? В какой момент? Подниматься ли на сцену? Знает ли артист, что человек этот букет выбирал, покупал, через весь город нес, весь спектакль держал, много часов переживал, чтобы он не завял? Что чувствует артист, когда его узнают на улице? Когда просят сделать с ним селфи? Как себя вести, если окажешься в лифте с известным человеком? Масса вопросов, которые мы всегда стеснялись задать, но не знали кому А вот она свободно и доброжелательно на все отвечала.
У нас были планы издать все материалы блога отдельной книгой, но так и не успели...
— Но для меня было откровением, когда ты с разрешения Ирины Петровны написала всю правду о ее отчиме. Очень аргументированно и с доказательной базой, как адвокат.
— Да, это был единственный пост от моего лица как администратора блога. Однажды я не выдержала и изложила всю историю, приложила все фотографии, справки, скрины. Каждое свое утверждение я подтвердила документально. Это были не мои какие-то измышления или эмоции, это изложение фактов вместе с доказательствами. И когда она его прочитала, она мне позвонила в слезах: «Наташа, пла?чу. Никто еще никогда ТАК за меня не заступался». Я привычно спросила ее: «Что исправляем?» Она сказала: «Это ваше. Я не имею права здесь поменять ни буквы, ни слова. Выкладывайте, Наташа!»
— Но она сама, по-моему, никогда на эту тему не разговаривала. Хотя отчим в чем только ее ни обвинял...
— Да, это так. Что бы этот человек ни говорил о ней, как бы ни оскорблял, она за всю жизнь не позволила себе сказать о нем ни одного плохого слова. Собственно, она о нем вообще не говорила. Абсолютно не комментировала ничего, не ввязывалась в эту войну. Поэтому все нападки с его стороны были безнаказанными, односторонними, и многим казалось, что, раз она молчит, сказать ей нечего. Но это было не так. Она молчала по другим причинам. Во-первых, это был больной человек, всю жизнь состоявший на учете в психиатрическом диспансере № 14 Москвы. Она относилась к этому с пониманием. Лезть с ним в открытый спор значило играть в его игру. А во-вторых, так или иначе он был связан с ее мамой, а все, что касалось мамы, для Ирины Петровны всегда было свято.
Она окружила маму своей заботой до самого последнего дня. После ее смерти она ухаживала за ее домашними животными, которые, слепые и больные, пережили свою хозяйку лет на пять. Она до последнего поддерживала мамину одинокую подругу тетю Симу, которая дожила чуть ли не до ста лет, обеспечивала ей медицинскую и финансовую поддержку, а потом организовала похороны. И уж конечно, она никогда не оставила бы своими заботами маминого бывшего мужа и неоднократно не на камеру пыталась это сделать.
