«По городу мгновенно разнесся слух, что приехала группа Хилькевича снимать продолжение «Трех мушкетеров». В один из дней сидим мы с Боярским в ожидании съемки. И вдруг появляются девушки нашей молодости, да не одни. С внуками! Мы с Мишей как это увидели — нам плохо стало. Кого-то мы узнали, некоторым пришлось представиться. И мы не знали, как поскорее эту встречу свернуть, чтобы избавиться от чувства неловкости», — рассказывает народный артист России Валентин Смирнитский.
— Валентин Георгиевич, у многих вы ассоциируетесь прежде всего с Портосом из фильма «Д’Артаньян и три мушкетера». Как вам досталась эта роль?
— Я сам понять не могу, почему меня взяли. Просто однажды раздался звонок: «Это Георгий Юнгвальд-Хилькевич, мы с тобой как-то познакомились в компании у Вики Федоровой. (С актрисой Викторией Федоровой, дочерью Зои Федоровой, Смирнитский снимался в фильмах «Двое» и «Первый снег». — Прим. ред.) Помнишь?» Я, конечно, не помнил — с кем только я не знакомился! Но ответил: «Да, конечно!» А он продолжает: «Я сейчас готовлюсь к съемкам «Трех мушкетеров». Давай, приезжай в Одессу на пробы». Говорю: «Я бы с удовольствием, но у меня нога сломана». Я тогда сидел на бюллетене дома с переломом. Но Хилькевича это не остановило: «А при чем здесь нога? Я тебя по пояс сниму. Мне твои ноги и не нужны. Ты сможешь доползти до самолета?» Был февраль, в Москве холодно, дома скучно. Думаю: а почему бы не слетать в Одессу? К самим пробам я отнесся совершенно спокойно: у меня уже был подписан контракт с Рижской киностудией на съемки одного детектива в Польше и ГДР. И вот прилетел я на Одесскую киностудию, надели на меня какой-то паричок, вручили мушкет, дали текст и сняли пробы. Причем для меня было полной неожиданностью, что мне предложили роль Портоса. «Мушкетерами»-то я в детстве зачитывался, но никак не представлял себя в этой роли. Я ведь не был полным человеком. Когда меня утвердили и начались съемки, мне под костюм поддевали поролоновые «толщинки», чтобы мой герой приобрел должный объем. Во всем этом я прел на июльской жаре, да еще и приходилось скакать с тяжелым оружием на лошади. В отличие от моих друзей, я не мог раздеться даже во время перерыва... Внешность Портоса мы с художницей картины придумали вместе. Пересмотрели много книг по историческому костюму, особое внимание уделяли деталям. Я где-то высмотрел, что аристократы того времени носили банты в волосах — так у Портоса появился бантик.
— Как с лошадью управлялись? В театральном училище, наверное, этому не учат.
— До начала съемок мы занимались на ипподроме довольно серьезно, у нас были хорошие инструкторы. Кто-то из артистов лучше справлялся, кто-то хуже. Но во время «проскоков», когда лошадь летит галопом, кто-нибудь из нашей четверки периодически вылетал из седла. Я сам падал с лошади два раза. Один раз сильно отбил спину — до сих пор сказывается. А Миша Боярский руку сломал, когда трюк выполнял, заваливая лошадь. Обычно это делают каскадеры, а он решил сам. Один раз получилось, второй раз — неудачно.
— Как «мушкетеры» проводили время вне съемочной площадки?
— Мы были молодые, с бешеным запасом здоровья — и работали, и веселились в свое удовольствие. Наш кураж чувствуется и с экрана. Надо сказать, эти съемки не прошли безболезненно для семейной жизни каждого из «мушкетеров». Из нашей четверки только Миша Боярский сумел сохранить свой брак. Лариса Луппиан очень мудрая женщина — сберегла семью, что очень важно. И сегодня они с Мишей счастливые бабушка и дед. А вот я вскоре после съемок расстался со второй женой…
Конечно, когда мы «перебирали» по части веселья, Хилькевич устраивал разнос. Кажется, более всего его раздражало, что он не мог кутить вместе с нами… Во Львове на съемочную площадку постоянно требовалась очень большая массовка — ее набирали из местных жителей. А у нас — исполнителей главных ролей — была своя компания, свои поклонницы и дамы сердца. И их было немало, девушки приходили скрашивать наше одиночество после съемок, да и на сами съемки приезжали. Хилькевич, когда их видел, ругался на своих ассистентов: «Эти негодяи собирают самых красивых баб Львова, а вы мне приводите в массовку черт знает кого!» И однажды он нам сказал: «Ребята, вы хоть своих девок на съемки пригласите. Давайте их оденем, и у меня будет достойное великосветское общество для сцены с королем». Так наши девушки оказались в королевской свите.
И вот прошло почти тридцать лет, мы приезжаем во Львов, в те же места, где снимался первый фильм, на съемки картины «Возвращение мушкетеров». Не знаю, как сейчас, а на тот момент, в середине двухтысячных, в городе даже водили экскурсии по местам съемок первых «Мушкетеров». Естественно, по Львову мгновенно разнесся слух, что приехала группа Хилькевича снимать продолжение. В один из дней, по-моему, во дворце графа Потоцкого сидим мы с Боярским в ожидании съемки. И вдруг появляются девушки нашей молодости, да не одни. С внуками! Мы с Мишей как это увидели — нам плохо стало. Они принесли какие-то сувениры, подарочки, бутылочки. С одной стороны, не откажешь, надо пообщаться, а с другой — это была абсолютно нелепая ситуация. Кого-то мы узнали, некоторым пришлось представиться, так как время меняет людей. И мы не знали, как поскорее эту встречу свернуть, чтобы избавиться от чувства неловкости.
— А с Маргаритой Тереховой вы на съемках общались? Как она держалась с вами?
— С Маргаритой Борисовной мы дружили. Съемки в Одессе проходили летом, и Терехова сняла на море дачу для своей мамы и маленькой дочки Ани, поэтому жила не с группой, а на этой даче с семьей. Там было очень симпатично, виноградник… И мы туда постоянно наведывались — устраивали посиделки.
— Говорят, душой компании и заводилой был каскадер и актер Владимир Балон, сыгравший де Жюссака?
— Да. Тренировал он нас очень хорошо — и на съемочной площадке, и в застолье. (Улыбается.) Мы с ним познакомились, когда в Театре на Малой Бронной, где я тогда работал, ставили спектакль «Ромео и Джульетта». Я играл Меркуцио, а Лева Дуров — Тибальта. И на репетицию сцены нашего поединка он привел своего знакомого — Володю Балона, который должен был научить нас фехтовать. И вот мы снова встретились с Володей на съемках. Как старым приятелям, нам дали один номер на двоих, мы жили в обкомовской гостинице. И устроили там «салон». Мы оба очень любили готовить. На рестораны суточных не хватало, поэтому покупали продукты на рынке и сами готовили. У нас всегда было что выпить и чем хорошо закусить. Так что, когда заканчивалась смена, все неслись к нам в номер, и начиналась гульба. На другой стороне улицы от гостиницы, где мы жили с Балоном, был продуктовый магазин. И у нас установились такие доверительные отношения с продавщицами и заведующей этого магазина, что мы просто выходили на балкон и кричали, например: «Аня!» — «Чего-о-о?» — «Принеси нам...» И все заказанное приносили к нам в номер.
А еще нашим приятелем стал начальник ГАИ Львова. Он организовывал сопровождение киногруппы, его сотрудники перекрывали улицы для съемок. И мы приняли в компанию главного гаишника города, а он обеспечивал нам ночные прогулки и выезды. Показывал потайные ночные заведения и бары, о существовании которых в городе многие и не подозревали. Так что у нас с досугом все было в порядке.
— Я слышал, что Юнгвальд-Хилькевич чуть ли не под Высоцкого задумывал «Мушкетеров». Это легенда?
— Хилькевич действительно рассказывал, что у него была утопическая идея снять «Мушкетеров» с артистами Театра на Таганке. Все они были музыкальными, поющими. А Высоцкий, конечно, мог бы стать д’Артаньяном. Но Георгий Эмильевич от этой идеи быстро отказался — она была неосуществима по многим причинам. Хотя бы потому, что Высоцкого не допускали к главным ролям в кино.
Я сам с Высоцким познакомился в конце 60-х. Мой близкий приятель Сева Абдулов был лучшим другом Володи. Другой мой приятель Валера Нисанов жил с Высоцким в одном подъезде на Малой Грузинской и много снимал его как фотограф. А третий — Боря Хмельницкий — играл с ним в театре. Вот мы и встречались в общих компаниях. Однажды у кого-то в огромной двухэтажной квартире на проспекте Мира собрались Высоцкий, Боря Хмельницкий, актер Отар Коберидзе, я… Для компании пригласили моделей из Дома моды Вячеслава Зайцева. И мы загуляли — двое суток не выходили из этой квартиры. В какой-то момент Володя сел с гитарой и сказал: «Ребята, успокойтесь, послушайте, я вам сейчас хорошую песенку спою, только что сочинил...» Это была знаменитая «Моя цыганская» («Эх, раз, да еще раз…»), а мы стали ее первыми слушателями. Как писала Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Я был и остаюсь большим поклонником Владимира Высоцкого.
— Ваш отец был из кинематографической среды. Вы с детства проявляли интерес к кино?
— Папа по образованию был сценаристом, работал в документалистике, одно время занимал должность главного редактора Центральной студии документальных фильмов. Но я в детстве в это не был вовлечен. Мы воспитывались улицей, свои университеты прошли в арбатских дворах в стычках с местной шпаной и прочих «развлечениях» послевоенной московской жизни. Жили мы в огромной коммуналке на десять семей, с общими туалетом и ванной, где даже горячей воды не было, но в каждой комнате стояла печь, которая топилась углем или дровами. Нашей семье принадлежало две комнаты. В одной жили мамины родители, а в другой папа, мама и я. Бабушка тогда еще работала, а дед был уже на пенсии и занимался воспитанием своего любимого внука, то есть меня. Дома висел репродуктор — такое черное ухо, — который передавал детские сказки, радиоспектакли и концерты классической музыки — на этом я и воспитывался. И еще на книгах Марка Твена, Жюля Верна и Александра Дюма…
В школе учеником я был, мягко говоря, нерадивым. Но с 7-го или 8-го класса стал заниматься художественной самодеятельностью — учительница по литературе вела у нас драмкружок. Однако это не уберегло меня от того, что из десятого класса я вылетел за драку. Доучиваться пошел в вечернюю школу, а параллельно стал посещать театральную студию в районе Замоскворечья. Там вместе со мной занимались Сережа Шакуров и Вася Бочкарев — теперь уже народные артисты. Вот тогда у меня и появились мысли о поступлении в театральный институт. Благо Щукинское училище находилось рядом с нашим домом. И меня приняли! Студентки в то время в институте были очень красивые, на соседних курсах учились Маша Вертинская, Валя Малявина, Инна Гулая, а с нами — Света Савелова.
— Я так понимаю, вы ухаживали тогда за Людмилой Пашковой и за Марианной Вертинской?
— Да. Но это такие молодые увлечения, чего об этом вспоминать… Маша Вертинская была очень красивая, за ней многие ухаживали.
— Как вы сделали окончательный выбор?
— Знаете, я вообще-то в первую очередь выбрал самостоятельную жизнь, потому что в тот момент, когда я поступил в институт, дома сложилась тяжелейшая ситуация. Очень сильно заболел отец, потом заболела бабушка, моей младшей сестре было всего десять лет — и забота обо всех легла на плечи мамы. Так ей еще и на работу пришлось выйти, чтобы прокормить семью. Я, студент, для нее в этот момент был дополнительной обузой. А тут у нас с Людмилой Пашковой возникла перспектива жить отдельно. Ее родители помогли с квартирой. Брак казался возможностью попробовать самостоятельно встать на ноги — не быть никому обузой. Но наш студенческий союз распался довольно быстро. Моя карьера в кино после института сразу стала развиваться стремительно, началась богемная актерская жизнь...
— Первое признание вам принесла картина «Двое», где вы сыграли юного музыканта, влюбившегося в глухую девушку.
— В этот фильм я попал по рекомендации своей институтской подруги Валентины Малявиной. Однокашник ее мужа Павла Арсенова (режиссера фильма «Король-олень») Миша Богин готовился снимать дипломную работу — она задумывалась как короткометражка. На роль героя Валя посоветовала меня, а героиней стала Виктория Федорова. Фильм снимался фактически для внутреннего пользования, но получился удачным и вызвал такой интерес, что в 1965 году на ММКФ был представлен в конкурсе программы короткометражных фильмов — случай исключительный! В своей категории «Двое» собрали почти все основные награды, включая главный золотой приз и не менее почетный приз прессы. Помню, чтобы подняться на сцену и получить призы вместе с Викой Федоровой и режиссером картины Мишей Богиным, мне пришлось одолжить у кого-то из приятелей пиджак.
На этом кинофестивале со мной произошло множество, как тогда казалось, невероятных вещей. Например, в круглосуточном пресс-баре гостиницы «Москва» я познакомился с актером и режиссером Робером Оссейном — бывшим мужем Марины Влади. Он неплохо владел русским благодаря своим корням и наговорил мне много всяких комплиментов за мою роль. Там же я познакомился и с самой Влади, и с Софи Лорен, которая царственно протянула мне ручку, и я ее поцеловал. Вот в какой компании оказался вчерашний студент!
Потом меня отправили представлять фильм «Двое» на Днях советской культуры в Бельгии. Поехали представители разных видов искусства, а делегацию кинематографистов составляли Эльдар Рязанов с фильмом «Берегись автомобиля», Вия Артмане с фильмом «Родная кровь» и я. В Брюсселе нас встретил представитель «Совэкспортфильма» и привез в частный отель, причем меня с Рязановым поселили в один номер. По европейским меркам это был просто закуток, мало того — в нем оказалась только одна двуспальная кровать, хоть и большая. А Эльдар Александрович уже тогда был мужчиной не худеньким. В другом таком же номере с одной кроватью поселили звезду советского кино Вию Артмане и даму из Госкино — нашу сопровождающую. Представитель «Совэкспортфильма» сказал: «Пока размещайтесь, а я за вами заеду позже — накормлю ужином». Дело в том, что у нас ни копейки денег не было — нам даже суточных не выдали. И вот уже вечер, сидим с Рязановым голодные, ждем. Он говорит: «Пойдем хоть погуляем. Посмотрим, где живем…» Выходим и глазам своим не верим… По обе стороны улицы в окнах-витринах сидят полуобнаженные женщины, которые нам улыбаются и жестами приглашают подойти. Мы поняли, что это была улица «красных фонарей». А ведь перед выездом мы проходили специальное собеседование на Старой площади, в ЦК партии. Нам выдали «памятку», а на самом деле — толстую книжку, полностью посвященную тому, чего советскому человеку нельзя делать за границей. По инструкции не разрешалось ничего. И вот при этом в Брюсселе нас с Рязановым селят в секс-квартале, да еще и на одной кровати. Мы с ним смеялись по этому поводу…
— После этого Рязанов просто обязан был снять вас в кино!
— А он несколько раз пытался, но у нас все время не складывалось. Один раз я пробы не прошел, а в другой — не смог сниматься, Рязанов меня тогда в «Гараж» приглашал. А в третий раз Эльдар Александрович пробовал меня на роль Кристиана в экранизацию «Сирано де Бержерак». Он мечтал снять этот фильм с Евгением Евтушенко в главной роли, но ему не разрешили взять поэта-вольнодумца, а никого другого в роли Сирано Рязанов снимать не хотел. И картина не состоялась.
— Какая еще поездка вам особенно запомнилась?
— В 1994 году мы большой группой артистов поехали в Америку на чемпионат мира по футболу — один популярный банк в рамках рекламной кампании оплатил это турне. Были Александр Абдулов, Александр Панкратов-Черный, Евгений Моргунов, я, артисты эстрады и знаменитые телевизионные деятели. Мы побывали в Сан-Франциско, Лас-Вегасе, Лос-Анджелесе и еще нескольких городах. В Сан-Франциско жили в самом центре в уютном красивом отеле. В один из вечеров в ресторане отеля устроили вечеринку в честь дня рождения Саши Панкратова-Черного. И вдруг в разгар праздника, шума, хохота Женя Моргунов вышел на сцену и сел за рояль… Как же потрясающе он играл нам Шопена! Все замерли — настолько эта пронзительная, высокая музыка не сочеталась с одиозностью Моргунова.
В Лас-Вегасе мы играли в рулетку. Я проигрался немножко, а Саша Абдулов, если не врал, выиграл. Он пропадал в казино с утра до вечера. В Лас-Вегасе же игра идет нон-стоп, круглосуточно. Там просто бесконечная игорная зона со столами для рулетки, автоматами и прочим, и на роликах ездят герлз — предлагают бесплатную выпивку, кофе, чай. Там же мы побывали на представлении иллюзиониста Дэвида Копперфилда — очень интересное зрелище. А в Лос-Анджелесе Панкратов-Черный затащил меня в гости на виллу к Наташе Андрейченко. Ее мужа Максимилиана Шелла мы, правда, не застали…
— Кроме кино и всего, что с ним связано, немалое место в вашей жизни занимает театр. Свои главные театральные роли вы сыграли у Анатолия Эфроса. Как попали к нему??— В театры я показывался с отрывком из «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. В Театре сатиры на меня обратил внимание Марк Захаров — именно он, а не Валентин Плучек в тот год отсматривал артистов-выпускников. Кроме того, из Ленинграда на меня прислал заявку Игорь Владимиров — приглашал в Театр Ленсовета. Но я очень хотел в «Ленком», где главным режиссером тогда был Анатолий Эфрос. Его постановки привлекали внимание всей культурной общественности — это было что-то новое в театральном искусстве. И мечта сбылась: меня приняли в «Ленком»! Первой моей ролью на этой сцене стал Треплев в чеховской «Чайке». На премьеру приехал сам Георгий Товстоногов из Ленинграда, пришел Олег Ефремов — это было событие! Если честно, я считаю, что мне эта роль не удалась, только по прошествии какого-то количества лет я понял, как надо было это играть. Но критики меня тогда не ругали…
Когда Эфроса перевели из «Ленкома» в Театр на Малой Бронной, он забрал с собой двенадцать актеров, в том числе меня, Шуру Ширвиндта и Мишу Державина. Они на Малой Бронной проработали недолго — вскоре перешли в Театр сатиры. Ну а я у Эфроса успел сыграть и Меркуцио в «Ромео и Джульетте», и Кассио в «Отелло», и Кочкарева в «Женитьбе», и Дон Жуана… Но своей самой удачной ролью того времени считаю Андрея Прозорова в «Трех сестрах». Я очень любил этот спектакль, хотя мы сыграли его всего 30 раз. В то время была развернута печально знаменитая кампания против искажения русской классики. Вышли разгромные статьи по поводу наших «Трех сестер», «Доходного места» Марка Захарова в Театре сатиры с Андреем Мироновым и спектакля Петра Фоменко «Смерть Тарелкина» в Театре Маяковского. Их все закрыли по личному распоряжению Фурцевой, хотя, чтобы соблюсти формальности, она собрала специальную комиссию, в которую вошли корифеи МХАТа, Малого театра, Театра Вахтангова. Среди них — Михаил Яншин, Михаил Царев, Евгений Симонов*, который преподавал мне в училище… И вот для этой комиссии при пустом зале в одиннадцать часов утра мы сыграли спектакль «Три сестры», который шел четыре часа. А потом было обсуждение в кабинете директора, куда нас, конечно, не позвали. И там Екатерина Алексеевна озвучила свои тезисы, а знаменитые артисты пытались подобрать слова и формулировки побезобиднее. Она поставила всех в очень неловкое положение. Всем спектакль, безусловно, понравился, но спорить с министром никто не решился. Каждый выкручивался как мог...
— В Театре на Малой Бронной долгие годы работал Лев Дуров. Он слыл мастером розыгрышей…
— Лева Дуров был вечным прикольщиком. Постоянно разыгрывал товарищей и в жизни, и на сцене. Однажды мы ехали на гастроли в одном купе: Дуров, Гера Мартынюк и я. Накрыли стол, выпиваем, закусываем. И Лева стал нам рассказывать, что ему достали какую-то уникальную мазь, от которой волосы растут как на дрожжах. Он ведь с молодых лет страдал облысением. Ну мы слушаем про чудодейственные свойства мази, посмеиваемся… Спать легли уже изрядно захмелевшими. Только мы с Мартынюком задремали — раздается стук в дверь и в купе всовывается кудрявая голова и что-то говорит голосом Дурова! Спросонья от неожиданности я упал с верхней полки и сильно вывихнул руку. Оказалось, Лева заранее приготовил кудрявый парик.
Забавных историй в театре было много. Однажды в Вильнюсе на гастролях заболел актер, который играл слугу в спектакле «Чайка». Роль небольшая, но важная. В сцене, где Треплев с Заречной играют на природе премьеру своего спектакля, выходит этот слуга и создает с помощью огней атмосферу. О болезни актера стало известно перед самым спектаклем, и в роли слуги попросили выйти Леонида Каневского. Нас о замене не успели предупредить. Недолго думая, Каневский приклеил себе огромную бороду лопатой, чтобы стать похожим на русского мужика. Но такой грим не помог… Когда он появился на сцене с этой бородой, мы едва не сорвали все действие, пытаясь сдержать смех. Потому что Каневский походил скорее на раввина или разбойника с большой дороги, чем на русского мужика.
— В последнее время вы не работаете в репертуарном театре. А с девяностых годов много играете в антрепризе. Время было лихое. Какие случаи вспоминаются?
— В конце 90-х — начале 2000-х я работал в Театре Луны. Со спектаклем «Ночь нежна» мы много ездили на гастроли. А в те годы гастрольно-театральным бизнесом занимались, попросту говоря, бандиты. Однажды мы поехали по так называемому нефтяному маршруту: Сургут, Нижневартовск и так далее. Одну из главных ролей в нашем спектакле играл Дима Певцов. А можете себе представить, каким уважением у бандитов пользовался исполнитель главных ролей в фильмах «По прозвищу «Зверь», «Мафия бессмертна» и «Бандитский Петербург»! Однажды в Пятигорске прямо на платформу, к вагону подъехали черные джипы, из которых вышли люди в кожаных куртках — точно как в сериале «Бандитский Петербург». Мы растерялись, а оказалось, что это наши организаторы. А на Дальний Восток нас пригласил человек, который заведовал всем бизнесом по ловле камчатского краба. Когда-то он сидел в тюрьме вместе с Володей Долинским, вот через Володю и пригласил нас на гастроли со спектаклем. А после устроил нам ночную гулянку на пароходе с цыганами и прочими атрибутами «красивой жизни». Почти как в фильме «Жестокий романс».
Однажды едем по трассе, кажется из Иваново, поздно вечером. Кончились вода или пиво, остановились у ближайшего ларька, Дима Певцов пошел в магазин. Там сидит продавщица и коротает время за маленьким телевизором, смотрит «Бандитский Петербург» — его тогда все смотрели. Заходит Певцов: «Девушка, дайте воды». Она поворачивается к нему, потом переводит глаза на телевизор, там тоже видит Певцова и… падает в обморок!
— А от вас после «Мушкетеров» в обморок не падали?
— От меня не падали, но на машину бросались, а вот на Мишку Боярского люди реагировали очень эмоционально — бывало, когда видели его, просто в ступор впадали. И, как ни странно, на него так реагируют до сих пор. Мы с ним в Питере обычно встречаемся, когда я приезжаю со спектаклями. Так вот, Боярский не любит ходить в общественные места именно потому, что к нему каждый встречный подходит с просьбой об автографе или совместной фотографии. У меня хороших знакомых очень много, а среди артистов по-настоящему дружу, пожалуй, только с Мишей. Мы дружим больше сорока лет, и это о многом говорит. Может быть, сохранили такие теплые отношения потому, что живем в разных городах и видимся не часто — не надоели друг другу.
— Какие из последних кинопроектов вам наиболее дороги? И в каких театральных постановках вы заняты сегодня?
— Мне нравится сериал «Умножающий печаль» по книге Георгия Вайнера. Дело даже не в моей роли — сам проект был очень качественным, а съемочная команда — профессиональной и добросовестной. В кино сейчас так редко работают. В этом проекте мы вновь встретились с замечательным Борей Клюевым, который недавно от нас ушел. Когда-то мы снимались в «Мушкетерах» — он играл графа Рошфора... Скоро должны начаться съемки одного короткометражного фильма. Автор написала сценарий специально под меня — захотела, чтобы именно я у нее сыграл. Это очень интересная роль, она мне сразу понравилась при прочтении. Посмотрим, что из этого получится на экране.
А на сцену я сегодня выхожу в основном в антрепризе Вадима Дубровицкого — сотрудничаю с ним уже 20 лет. Играю в спектакле «Слухи», в спектакле «Свободная любовь» Андрея Житинкина с Димой Дюжевым и Леной Сафоновой. С Леной мы еще играем в «Хочу купить вашего мужа» по Михаилу Задорнову. К Лене я отношусь с большой симпатией и как к другу, и как к женщине, и как к профессионалу. Мы с ней познакомились на съемках фильма «Пан или пропал», и она мне тогда призналась, что в юности была в меня влюблена как в артиста. Есть еще один питерский театральный проект — «И снова горько!», но из-за пандемии давно не играли. Сейчас я репетирую у Вадима Дубровицкого два спектакля: «Ловушку» по французской пьесе с Володей Стекловым и Игорем Ливановым и «Женитьбу» Гоголя с Олесей Железняк и Димой Дюжевым.
— Тяжело все время гастролировать? Жена вас сопровождает в поездках?
— Все относительно, но далеко я стараюсь уже не летать. На гастроли в Америку или на Дальний Восток не поеду. А в Израиль — пожалуйста. Жена, как правило, ездит со мной. Лидия моя четвертая супруга, мы познакомились почти 20 лет назад, когда меня пригласили в Театр Луны. Лида работала там заместителем директора по гастрольной деятельности. Оказалось, что я был ее любимым актером, а Портос — любимым героем. Лида мне тоже сразу понравилась. Поженились мы спустя четыре года совместной жизни — и вот уже 15 лет в браке. Она мне очень помогает во всем. Волевая, властная в хорошем смысле слова, прирожденный организатор и «домостроевец». Полностью обеспечивает наш быт и дома, и в поездках. На гастролях мне с ней комфортно и не одиноко.
— Как говорил Абдулла в «Белом солнце пустыни»: «Хорошая жена, хороший дом — что еще нужно человеку, чтобы встретить старость»… Вы ощущаете себя сегодня счастливым?
— Наверное. По крайней мере, душевный покой в своем возрасте и в последнем браке я обрел. С высоты своих лет, когда уже не так много потребностей, претензий и соблазнов, я ко многому отношусь очень лояльно. Вот, например, элементарный материальный соблазн. Кто-то мне говорит: «А чего ты себе машину новую не купишь?» А мне все равно, какой марки будет машина. Моя ездит, я к ней привык — и мне комфортно. Мне не нужно никому ничего доказывать. Как написал когда-то Владимир Высоцкий: «Я себе уже все доказал».
