«Загс — это же прикольно! Меня поразило, что у них текст не меняется вообще. Так же, как и ковры. О эта лодка любви! Обожаю. Вот реально, с одной стороны, прогресс, все куда-то движется, с другой — есть загс с лодкой любви, и она вечно будет плыть. А эти их прически! Может быть, это и хорошо — такой ретростайл. Но я стояла там и думала: как же так?» — говорит актриса Наталья Земцова.
— Наталья, ваш сериал «Эпидемия» вышел очень вовремя — как раз накануне пандемии COVID-19...
— У нас с актерами, занятыми в «Эпидемии», есть чат. Когда все это началось, мы постоянно переписывались. Честно говоря, перепугались, тогда ведь непонятен был масштаб происходящего и казалось, что все кончится тем же, чем в сериале. Помню, я написала: «Мы уже там были! Больше не хочу».
— А потом всех посадили на карантин, работы не стало…
— Ну, я бы не сказала, что не стало работы, в прошлом году я прошла миллион проб. Другое дело, что пробы не всегда кончаются утверждением на роль.
— Обидно, когда не утверждают?
— Да, очень. В какой-то момент я даже думала: все, больше никуда не пойду. Я вообще очень рефлексирующий человек. С некоторых пор мне удалось преодолеть неуверенность в себе. Знаю, что я могу, чего я стою. А я могу сыграть очень хорошо, если чувствую, что роль моя.
— Когда-нибудь вам приходилось выбирать между проектами?
— Весной как раз возникла такая ситуация: предстояли съемки во втором сезоне сериала «Эпидемия», а параллельно меня утвердили в полный метр — «День слепого Валентина». И возникла загвоздка: для сериала меня должны были подстричь клоками — как будто бы я сама стриглась. А в фильме у меня романтический образ. Мы не понимали, как выйти из положения, мое участие в фильме оказалось под вопросом. Я каждый день общалась с обоими кастингами, агентам звонила, ходили на примерки париков. Просто повезло, что девочки-гримеры, работавшие на «Валентине...», мне давно знакомы, они очень помогли. Думаю, фильм выйдет в феврале. Там прекрасный режиссер Саша Баршак.
— То есть вас все-таки подстригли для «Эпидемии»?
— Еще как! Приступая к работе, парикмахер даже извинялся: «Прости, Наташа». Но я без претензий. Сначала шла речь о том, чтобы меня вообще налысо побрить...
— Вам бы пошло.
— Да, я хотела. И до сих пор хочу. Мне понадобилось 10 лет в кино, чтобы прийти к тем ролям, где не нужно быть красивой.
— Для этого режиссерам надо постараться.
— Они и старались! Получилось очень прикольно, когда меня подстригли этими клоками. Потом волосы стали отрастать, здесь короче, там длиннее. Говорят, это модно. И я так хожу уже полгода, уже хочется, чтобы стало как раньше: голову вымыла, высушила, и у тебя нормальная прическа. А сейчас мне приходится делать какие-то хвосты, что-то придумывать. Когда мы начали снимать «Эпидемию», первый месяц у нас был пластический грим, достаточно сложный, у меня корки на шее пошли от смывки. И потом, я никогда не думала, что настолько люблю маникюр. Поняла это, когда пришлось его снять…
— Сейчас мода на нюд (натуральный маникюр. — Прим. ред.).
— Да, но это уже не нюд. Мне вчера гримеры пихали грязь под ногти. Ну, это такая краска специальная, а она медленно смывается, и ты потом ходишь несколько дней с грязными ногтями. Но с другой стороны, это такой классный эксперимент, я же всегда этого хотела!
— Вы смелая. У вас, видимо, бунтарский характер?
— Да, конечно. Хотя в детстве я была очень послушным ребенком, до переходного возраста — просто милота. Видимо, я не чувствовала потребности бунтовать. Меня все любили, я устраивала какие-то концерты дома, что-то постоянно придумывала. Всегда была артистичной!
— При папе-спортсмене — артистичная?
— Папа — тренер по боксу, но он еще более артистичен, чем я. Очень хорошо играет на гитаре, и поет хорошо, даже записал диск. И мама тоже прекрасно поет. Почему я при этом пою ужасно — осталось загадкой. Мама могла бы стать актрисой. Ей, мне кажется, всю жизнь не хватало драмы, так что она любит все драматизировать. Я, собственно, тоже так делаю. Но у меня есть кино, где я могу свою потребность в драме удовлетворить, а у мамы нет кино. Зато она 17 лет танцевала в коллективе, была там солисткой.
— А в интернете про нее пишут — товаровед.
— Все верно, она товаровед. Но это же не мешает заниматься танцами. Просто они не стали ее профессией, хотя мама об этом мечтала. Она жила в Омске, где не было никаких учебных заведений, связанных с хореографией. А бабушка не отпустила ее в другой город учиться.
— Почему?
— Не знаю. Бабушка была достаточно строгая и просто сказала «нет». Так что, когда я призналась маме, что хочу поступать в театральный, она ответила: «Конечно, мы поедем». Мы тогда ничего не знали, просто нашли в интернете адреса московских институтов — ГИТИСа, «Щуки». Поселились у маминой подруги в Москве, на улице Академика Янгеля, в маленькой однокомнатной квартирке. Оттуда и отправились в ГИТИС. А там перед зданием народу — полный Малый Кисловский переулок. Увидев это, мама испугалась и сказала: «Наташ, все, поехали домой». Но я прорвалась на прослушивание. Помню, всех расталкивала и кричала, что я из Омска, у меня билет…
— А разве это аргумент — «я из Омска»?
— Ну, я говорила, что мне вечером уезжать, так что я должна именно сегодня попасть на прослушивание. А на самом деле я махала билетом, с которым приехала. Но никто не смотрел.
— Сколько человек на место было?
— Сотни, ближе к тысяче, если посчитать, сколько пришло на первое прослушивание. А тех, кто его прошел и попал на какой-то тур, осталось около ста человек на место. Я не знаю, как сейчас, может быть, еще больше.
— И вы в итоге поступили только со второго раза?
— Да, в первый раз не получилось. Хотя я дошла до последнего тура. Отбор шел на курс Женовача, он мне очень сильно понравился, и я всерьез расстроилась, но еще больше расстроилась мама.
— Как вы оцениваете скандал из-за Женовача в МХТ? Актеры плохо восприняли его назначение, хотя он достойный режиссер…
— По-моему, он классный. Но во всех театрах есть определенная атмосфера и дела, которых мы никогда не узнаем. Театр — очень сложная история.
— Подковерные интриги?
— Да. Я работала у Джигарханяна один сезон, и было нелегко.
— Почему?
— Меня сразу не полюбили конечно же. Ведь как принято? Ты приходишь в театр после института и первое время играешь цветочки, бабочек, зайчиков скачущих. Только потом постепенно подбираешься к главным ролям. А я только пришла и сразу ввелась в спектакль «Ромео и Джульетта» на главную роль.
— Вы как-то сказали, что ненавидите образ Джульетты.
— Да. Но я и в институте все время играла вот таких девочек, которых вообще-то не перевариваю.
— Потому что вы так выглядите — глаза нараспашку…
— И волосы у меня были длинные. Такая принцесса на горошине. Но в театре Джигарханяна мне очень нравилось, как поставили «Ромео и Джульетту». Там Джульетта рулит всеми, а Ромео ставит ультиматум:
«Если ты не выйдешь за меня замуж сегодня…» И получилась очень драматическая роль. Вот Серега (муж актрисы музыкант Сергей Кристовский. — Прим. ред.) ходил и даже всплакнул. В общем, работа в театре — это был классный «экспириенс».
— Почему же вы не стали его продолжать?
— Правила в театре суровые. Все эти сборы труппы, репетиции… Даже если у тебя нет ролей, нужно писать — вот прямо письма, — если ты куда-то уезжаешь… Отпрашиваться. Там коллектив, труппа. Мне это тяжело. В кино такого нет, потому что вы приходите, снимаетесь и расходитесь, потом приходят другие люди. Конечно, иногда вы становитесь друзьями с группой. У меня были такие проекты, и это что-то невероятное! Вот на «Эпидемии» именно так получилось. Я уже говорила, у нас есть свой чат в соцсетях. И мы не прекращали общаться, даже когда не было съемок. Мы не просто коллеги, которые поработали вместе и разошлись, а прямо суперблизкие люди.
— Робак вам друг?
— Конечно. Во-первых, он очень хороший человек. Я не знаю, во-первых это или во-вторых…
— Это всегда — во-первых.
— Ну да. Он очень честный и справедливый. Если что-то неправильное происходит, он всегда скажет. Мне кажется, многие его из-за этого побаиваются. Но я знаю, что меня никто не обидит, если рядом Саша. Знаете, я привыкла, что добиваться чего-либо очень сложно. А он просто звонит кому-то и говорит: «Наташка классная, надо ее брать». И меня берут. У меня такого не было никогда в жизни, никто никогда мне не помогал. А это так приятно! Меня мама всегда учила: «Ты должна все сама, ты боец…» И действительно, я такая… «Оловянный солдатик» меня называли в институте, потому что я всегда немножко в боксерской стойке, все время жду удара какого-то.
— Такое впечатление, что вы и в семье командир и всегда готовы к бою.
— В том, что касается ребенка, — это точно. И если Иван балуется, няня ему говорит: «Я сейчас маме расскажу». А он: «Нет, не надо, не надо маме!» Я не знаю, могу ли я по-другому? Хотя иногда мне хочется вообще ничем не управлять. Устаешь, конечно, от этого… Я во всем участвую всегда, всегда знаю, где сейчас мой ребенок, что он делает, когда у него завтрак, какая у него тренировка и так далее.
— Что за тренировка, чем он занимается?
— Хоккеем. Когда был карантин, я решила: у меня сын, надо им заняться. Привела его в хоккей, еще отдала на подготовительные занятия в школу, нашла ему шахматы, какие-то еще занятия. То есть я прямо взялась за него.
— Сколько ему сейчас?
— Семь будет в августе, в этом году он идет в первый класс.
— Большой уже.
— Да, он очень взрослый и очень самостоятельный. Я надеюсь, что не избалованный. Но дерзкий немножко.
— С вами забалуешь!
— Да, я реально строгая.
— А Сергей?
— Ой, Серега — нет, это вообще ужас просто. Я ругаюсь, говорю, что не надо детям все разрешать. Серега дал сыну свой старый телефон, и Ваня теперь там в «ТикТоке» сидит. Представляете, у меня нет этого «ТикТока», я даже не знаю, как его запустить. А ребенок увлекся. Пришлось пригрозить, что выкину телефон в окно, если Ваня дома будет в нем зависать. И он знает, что я могу это сделать. Ну, он мальчик, ему нужна дисциплина. Мне кажется, мальчика важно научить быть ответственным за что-то. Я, допустим, ему говорю: «Твой садик, твои тренировки — это твоя работа. Все работают — мама, папа, и ты должен тоже чем-то заниматься». Ему не всегда хочется, особенно когда я его бужу в шесть утра.
— В шесть?!
— Бывает, что в 6:15 начинается тренировка. И тут главное — разбудить. Когда он проснулся, уже нормально идет, без проблем. Но пока Ваня не проснулся, ты его тыкаешь, а он в ответ: «Мама, отстань» — и одеяло на себя натягивает… Я его щекочу, что-то рассказываю.
— Наталья, я любые вопросы могу задавать?
— Задавайте.
— Я про развод хотела спросить.
— Я не была в разводе, это мой первый брак.
— Но Сергей развелся, чтобы жениться на вас…
— У Сереги — третий брак. Конечно, любое расставание — это тяжело. Но вот сам по себе развод, как и брак, — это только бумажка. Мама с папой развелись, когда мне было года три, наверное. Я никогда и не жила в полной семье, но не придаю этому большого значения.
— Вы не переживали, что у отца другая семья?
— Нет, я не испытывала из-за этого абсолютно никаких неудобств. Более того, считаю, что мама с папой очень правильно поступили, когда развелись. Потому что тяжело всю жизнь провести в борьбе и выяснениях, кто из них главный в семье. Они оба тянули на себя одеяло. Может быть, из-за того, что были молодые, им не хватило мудрости уступить немножко друг другу. Но я абсолютно не ощущала, что расту в какой-то неправильной семье, потому что всегда общалась с папой, часто бывала у него дома, моя мама дружила с его женой.
— Это стало популярно — дружить…
— Да, но тогда это было не популярно. И окружающие смотрели на это как на какую-то странность. Но я тетю Оксану люблю, мы общаемся. Сейчас меньше, потому что я реже приезжаю. И сестра у меня есть единокровная, по папе. Живет в Омске, оканчивает институт, у нас 10 лет разницы с ней, и мы очень друг к другу привязаны. То есть у меня перед глазами не было примера, что родители должны жить вместе, а развод — это трагедия. У меня и бабушка, мамина мама, тоже была в разводе. А папины родители хоть и жили вместе, но у дедушки это был второй брак. И никто не обращал на это внимания, не возникало никаких скандалов. Ко мне на день рождения приходили все: папа с тетей Оксаной, родственники с той стороны, родственники с другой стороны. Наверное, поэтому я не вижу в браке ничего такого нерушимого и священного.
— Но вам же важно было официально выйти замуж?
— Мне это было важно, потому что сложилась такая ситуация. Думаю, сейчас мне было бы уже не важно. Многие живут гражданским браком и при этом считают себя семьей. Но тогда мы переживали сложный момент, и я хотела, чтобы меня воспринимали не просто как какую-то девочку, а как жену. Потому что про нас писали всякое…
— Сколько вам было лет, когда вы познакомились с Сергеем?
— Двадцать с чем-то… Мы снимали второй сезон «Восьмидесятых» в Минске, а он приехал туда на гастроли.
— Одно время вы с ним жили на два дома — второй у вас в Испании…
— Да, у Сереги там квартира в классном месте. Но мы давно в ней не были, почти два года. Из-за пандемии не могли поехать и в конце концов сдали испанскую квартиру знакомым. Плохо, что там остались все мои летние вещи. Вот буквально прошлым летом я обнаружила, что у меня здесь одни сланцы, в которых я в бассейн хожу, и больше никакой обуви! Сегодня мне как раз наши жильцы что-то прислали. Я была так рада, когда достала из пакета рубашку и платье! Но ладно — вещи! У меня все друзья живут за границей. Лучшая подруга со школы — на Кипре. Вот с этим как быть?
— Про карантин, раз уж заговорили. Семейные пары по-разному его пережили. Одни развелись, вторые говорят — мы обрели друг друга заново. Вам комфортно было?
— Нормально. Прекрасно. Но мы же не в квартире живем, у нас поселок, там прохладненько, красивенько. Можно было гулять, жарить в беседке шашлыки. Я на карантине наконец познакомилась со всеми соседями. До этого никого не знала, обходилась одним только «здрасьте — здрасьте». А теперь у меня тут друзья, я хожу к ним в гости.
— Вы любите вечеринки?
— У нас все время дома вечеринка. Например, свадьбу мы отмечали в гараже.
— Расскажите.
— Сначала у нас была свадьба в Испании, все красиво. Но туда не все полетели, и мы подумали, что надо и в Москве отпраздновать. Июнь выдался очень холодный, настоящий дубак, и мы все были в куртках. Открыли этот гараж, съездили в супермаркет, купили мяса...
— В загс сходили…
— Это же прикольно! Меня поразило, что у них текст не меняется вообще. Они там законсервировались. А эти ковры! Там невозможно не хохотать. И текст про лодку любви...
— Да, соглашусь. При чем здесь вообще лодка?
— Обожаю. Вот реально, с одной стороны, прогресс, все куда-то движется, с другой — есть загс с лодкой любви, и она вечно будет плыть. А эти их прически! Может быть, это и хорошо — такой ретростайл. Но я стояла там и думала: как же так, вокруг столько всего изменилось — телефоны, интернет. Киндер-сюрпризы — и те изменились. Стали гораздо хуже, чем были…
— А они есть до сих пор?
— Есть, но теперь они ужасны. Вместо игрушек там какая-то пластмассовая хрень, и не красивая, и не прикольная. Мы покупаем, конечно, но все выкидывается. А вот мои старые бегемотики до сих пор у меня стоят в коробке, и они такие красивые!
— У меня был первый бизнес — я продавала бегемотиков. Кстати, насчет бизнеса как раз хотела спросить. Вы продолжаете одеждой заниматься?
— Да, продолжаю.
— Это удовольствие или деньги?
— Удовольствие, точно. Я тут как-то на карантине начала подсчитывать, что я этим заработала. Получилось — отбила все свои вложения, но не более того. Но это же были мои деньги, я вложила их туда, куда захотела.
— Я читала, что вы у мужа из принципа деньги не берете.
— Ну, наверное, да. Хотя чем дальше, тем яснее осознаю: это глупость, конечно. Но вот открывая какой-то бизнес, что всегда рискованно, лучше ни у кого деньги не брать. Зря потратить свои не так страшно. Помню, я первую машину себе купила, и она оказалась ужасной, почти сразу сломалась.
— Вы о кабриолете? Меня удивило, что вы купили его зимой. Вот зачем зимой кабриолет?
— Это была осень. С машиной возникла куча проблем, я ее очень скоро продала, и намного дешевле, чем покупала. Но я думала: как хорошо, что это были мои деньги. Сама заработала, сама спустила и забыла. Все по-честному. Я могла за эти деньги купить какую-то простую, но приличную машину, которая не разваливалась бы на ходу. Но я захотела вот эту. Было бы совсем плохо, если бы я на нее, допустим, у мамы деньги взяла.
— В нашем возрасте еще не хватало у мамы деньги брать.
— Да-да. Я как только начала сниматься, эту лавочку прикрыла. Когда в институте училась, мне, конечно, мама присылала деньги, 15 тысяч рублей в месяц. Их вполне хватало. Экономила, подрабатывала, что-то даже покупала себе. Помню, мы с подружкой подрядились провести один праздник, потом пошли и купили ролики. У меня до этого никогда не было роликов. И вот мы по вечерам гоняли на них по улице, это был такой кайф! У меня до сих пор эти ролики в Испании лежат.
— У меня такой вопрос, довольно наглый. Вам достаточно популярности? Нет ощущения, что снимаетесь, снимаетесь, вот уже «Эпидемия» и много других проектов востребованных, но вы все же еще не как Анджелина Джоли…
— Недостаточно. Мне никогда не будет достаточно. Конечно, хочется быть такой звездой, у которой есть возможность выбирать, на что соглашаться, а на что — нет.
— А у вас сейчас нет такой возможности?
— Она появляется. Теперь я могу позволить себе не сниматься ради того, чтобы сниматься, а ждать хорошего проекта, который меня заинтересует. Вот этого я наконец добилась за десять лет в кино. И те роли, которые мне сейчас предлагают, — классные, именно такие, какие я и хотела: драматические, сумасшедшие, на грани каких-то психологических возможностей. Я к этому очень долго шла. Теперь, конечно, хочется большего.
— Многие посмеялись над Сашей Петровым, когда он в интервью сказал: «Хочу «Оскар». Теперь чаще говорят: «А какой смысл-то в этом «Оскаре»?» А вы бы хотели?
— Я хочу, да. Думаю, людям проще посмеяться, потому что они боятся об этом мечтать. Считают: это же невозможно. Но нет ничего невозможного, это я точно знаю. И плохого ничего нет в том, чтобы ставить себе такую планку. Думаю, даже странно, если актер не хочет «Оскар»… Это же нормальное желание! Я, допустим, очень надеюсь, что после второго сезона «Эпидемии», если все пройдет хорошо, появятся предложения на какие-то проекты иностранные. Потому что, во-первых, я знаю язык. Во-вторых, это то, к чему я всегда стремилась.
— «Эпидемию» в мире приняли даже лучше, чем у нас.
— Да, на платформе PREMIER сериал прошел очень ровно. Волна поднялась, когда «Эпидемия» попала на Netflix. Знаете, как бывает? Про кого-то долгие годы говорят: ой, ну она снималась на СТС, ничего такого. А потом ее берут в какой-то проект за границей, и все сразу прозревают: о боже мой, так это же звезда!
— «Где же ты раньше была?!»
— Да. А была ты тут, рядом.
