«Послаблений никому не делалось. Помню, в Хабаровске, прямо на сцене, я потеряла сознание из-за высокого давления. Мы с Жариковым танцевали вальс, он успел подхватить меня на руки и унес за кулисы. Зрители даже ничего не поняли…» — вспоминает Наталья Гвоздикова.
Я снялась уже во многих фильмах, в том числе у Шукшина в «Печках-лавочках» и «Калине красной», но и не подозревала, что у киноактеров, кроме съемочной площадки, может быть еще какая-то работа. И тут на съемках «Большой перемены» в Ярославле Савелий Крамаров и Ролан Быков один за другим пригласили меня на свои творческие вечера, которые им организовали от Бюро пропаганды советского киноискусства. Я сидела на какой-то птицефабрике среди женщин в одинаковых халатах и поражалась тому, с каким восторгом они смотрели на Крамарова. Прямо скажем, Савелий особой красотой-то не отличался, но оказывал просто магическое действие на женщин…
— Может быть, он юмором брал?
— Да ведь он в жизни был совершенно другой человек! Совсем не такой бесшабашный дуралей, как на экране. Хотя на сцене, конечно, пытался поддержать образ: шутил, анекдоты рассказывал, какие-то смешные истории, связанные с кино… А вот у Быкова была совсем другая стилистика и публика другая, больше мужчин, они обсуждали творческие планы, детское кино. Но больше всего меня тогда поразил сам факт: такими выступлениями можно подработать. Со временем я и сама стала выступать в концертной программе «Товарищ кино», с которой объехала весь Союз. Тогда я уже была замужем за Жариковым и родила сына. Федя был еще совсем маленьким, когда мне позвонили с предложением стать одной из ведущих вместе с Наташей Фатеевой и Светланой Светличной. Перед номерами других артистов мы разыгрывали интермедии. В то же время в программу «Товарищ кино» пригласили и Жарикова.
Мой первый концерт проходил в Москве, в киноконцертном зале «Россия». Зал — битком! Естественно, я безумно волновалась. Это заметил Иннокентий Смоктуновский, который за кулисами ждал своего выхода. Он подошел ко мне: «Сейчас я сделаю так, что ты вылетишь на сцену и сделаешь все как надо. Подними руки, растопырь пальцы!» Я сделала, как он сказал. Смоктуновский меня схватил за руки, слышу — объявляют мою фамилию, а он все равно держит крепко. Потом Иннокентий Михайлович меня тряхнул несколько раз и выпихнул за кулисы. В одном он оказался прав: на сцену я действительно вылетела. Вот только от страха забыла весь текст. Как из этого состояния вышла, даже не помню. Но зрители ничего не заметили. Потом, конечно, с каждой новой программой становилось все легче и легче.
— Вы говорите, выступление было в «России». Там большой зал…
— А с программой «Товарищ кино» всегда так было: если Москва, то «Лужники» или «Россия», даже Колонный зал Дома союзов нам не подходил, маловат был. Ну а если летели в Баку, в Алма-Ату или в Тбилиси, то занимали самые большие залы в этих городах. Концерты «Товарищ кино» пользовались огромной популярностью у публики от Риги до Хабаровска.
— Сколько же удавалось заработать таким образом артистам?
— Это была ощутимая поддержка для семейного бюджета, хотя деньги зарабатывали не такие уж великие. Ставки были разные, зависели от званий, государственных наград. Я поначалу получала 8 рублей за концерт, а затем, когда узнали, что у меня уже есть Государственная премия за фильм «Рожденная революцией», ставку повысили на полтора рубля. Не скажу, что, вернувшись из поездки, мы с Женей могли сразу купить холодильник или телевизор. Как и всем, приходилось копить. Мы с Жариковым как-то договорились, что все деньги от программы «Товарищ кино» будем откладывать, чтобы купить мебель в большую комнату. Сумма набралась где-то через год.
— В программе выступали и мэтры, и молодые артисты. Новичков в коллектив принимали легко?
— Я попала в программу, когда уже вышла на экраны «Большая перемена», а до этого еще десяток любимых в народе фильмов. И все равно мэтры нас поначалу не признавали. Помню, как Лидия Николаевна Смирнова, не будучи еще со мной близко знакома, сказала: «Вот вы, подойдите, помогите застегнуть молнию на платье». Мне очень непросто было стать для этих людей своей, и я по этому поводу сильно переживала. Единственной, кто принял меня легко и сразу, была Алла Дмитриевна Ларионова. Более доброжелательного человека в нашей профессии я не знаю.
— Она ведь ездила с такими концертными программами не одна, а с мужем — Николаем Рыбниковым…
— Да, и у нас с Рыбниковым постоянно происходили какие-то шуточные пикировки. Как-то раз ему удалось меня по-настоящему сбить с толку. Один из номеров я объявляла словами: «Внимание, внимание, говорит «Товарищ кино»!» И вот я уже иду на сцену, а он мне в спину: «Смотри только не ляпни там: «Внимание, внимание, говорит Германия». Ну и эти слова втемяшились мне в голову. Вышла я к микрофону: «Внимание, внимание, говорит…» Тут меня прошиб холодный пот. Я поняла, что забыла конец фразы и в голову лезет одна Германия. Сделала паузу и начала говорить заново — и опять не вспомнила окончание фразы. Пришлось сымпровизировать на ходу: «говорит… Москва». А Рыбников работал следующий номер с Николаем Озеровым и своей женой, они говорили о связи спорта и кино. Вышел на сцену, довольный своей шуткой, и забыл свой текст. На что ему Ларионова прямо на сцене сказала: «Не рой другому яму!» Но я потом ему и сама отомстила.
Мы выступали на Пасху. Я купила в буфете сваренные вкрутую куриные яйца и красным лаком для ногтей написала на каждом «ХВ». И вот Рыбников идет на сцену, я его в этот момент подлавливаю и сую ему в руки два яйца: мол, Христос воскресе! От неожиданности он взял. А деваться-то ему уже некуда, уже объявили его номер. В общем, Николай Николаевич положил яйца в карманы пиджака и так и выступал — с оттопыренными карманами. Вот такие у нас были шутки. За каждую из них мы рисковали получить по шапке от режиссера Юрия Левицкого, ведь программа была утверждена «наверху», никаких импровизаций не предполагалось. Но хочешь не хочешь, а без накладок же не обойдешься! Помню, был такой случай: должны были объявить Рыбникова, но ведущая Нина Головина оговорилась. Она должна была сказать: «Выступает народный артист России Николай Рыбников», а сказала: «Выступает народный артист СССР…»
После этого она уже не могла объявить Рыбникова, ошибки в званиях считались недопустимыми. В общем, Нина закончила фразу: «Всеволод Санаев». А Всеволод Васильевич был тогда уже человеком пожилым, он свой монолог из фильма «Белые росы» на концерте даже не произносил — только рот открывал под фонограмму. И вот он сидит у себя в гримерке без штанов, спокойно играет с приятелем в шахматы, зная, что на сцену ему еще не скоро. А тут к нему бегут: «Всеволод Васильевич, вас объявили!» На него срочно натягивают штаны и выпихивают на сцену. А киномеханик в будке тоже не успел подготовиться и фонограмму не включил. Санаев со страху сам свой монолог стал говорить, вживую — и ничего, все хорошо прошло.
Правда, Всеволод Васильевич потом страшно ругался: «Сволочи, да что же вы делаете? Дед без штанов сидит, а вы объявляете!» Но дед не дед, а он и сам любил похулиганить! Однажды, причем на концерте перед 9 Мая, я оказалась на сцене между Санаевым и Николаем Крючковым, которые пели «День Победы» и при этом щипали меня за пятую точку. Я не удержалась и рассмеялась, а сразу после концерта получила нагоняй от Левицкого. Но я не призналась ему, кто виноват. А на следующем концерте выходила со сцены следом за Санаевым и тоже ущипнула его, в отместку. Он мне потом попенял: «Хочешь, чтобы дедушка упал и разбился?» Я возмутилась: почему ему можно, а мне нельзя? Тогда Санаев совершенно серьезно сказал: «Так и есть: то, что можно нам, вам — нельзя». И это правда! Они были для нас настоящие небожители.
Хотя мы и переодевались с ними в одних гримерках, и тряслись в одних автобусах, и в купе рядом ехали в поезде, но никому из нас и в голову не пришло бы перейти на «ты», например, с Николаем Афанасьевичем Крючковым. Помню, в поезде пробираюсь я по коридору посреди ночи в туалет, набросив на себя легкий халатик, и слышу из его купе: «Гвоздик, ты? Будешь идти обратно, заходи». И потом мы до утра с ним точили лясы. Мне же все интересно было: как снимались «Трактористы», «Свинарка и пастух». Крючков смешно рассказывал про свои гонорары того времени: «Разве сейчас деньги? В ладони спрятать можно. Вот раньше я специально покупал фибровый чемоданчик, чтобы туда зарплата уместилась». Николай Афанасьевич, кстати, всегда в купе один ездил, если с нами не было его друга Вицина. Ни с кем другим не желал.
Еще помню, как Крючкову вручили звезду Героя Социалистического Труда, и он стал постоянно носить этот значок, мы над ним подтрунивали: «Николай Афанасьевич, а на пижаме у вас тоже значок есть?» — «Ладно, отстаньте», — отмахивался он. А вот обмывать звание Крючков отказался. Напрасно я ему намекала, что по традиции надо награду в рюмку с водкой окунуть. Николай Афанасьевич сказал: «Нет, дорогая, я свое ведро уже давно выпил. И зарок себе дал, что больше ни капли не приму». Может быть, еще и это их с Вициным роднило — оба были трезвенники.
— А все остальные?
— Кто помоложе — любили повеселиться, кто постарше — иногда сердились. Помню, как мы в гостинице отмечали день рождения Юры Саульского и засиделись допоздна, пели, хохотали. Стояла жара, и окна были раскрыты настежь. Утром встретили злющую Лидию Смирнову: «Кто из вас там всю ночь орал: Юрка, Юрка?!» А я не удержалась и спросила: «Лидия Николаевна, ну неужели вы сами никогда не позволяли такого? Скажите честно?» Она рассмеялась: «Как же, бывало! Как-то утром проснулась, ничего не помню, голая, но в ботиках!» Она юморная была, легкая. Делилась с нами опытом. Говорила: «Зачем вы на бигуди в поезде спать ложитесь? Это же больно, делайте как я». И показала нам мастер-класс. Порвала газету на полоски, каждый кусочек обернула бинтом и на эти папильотки накрутила пряди.
Я попыталась сделать так же, накрутила свои волосы до поясницы, а утром в зеркале увидела кипу мелких завитушек, которые невозможно было расчесать. Был у Смирновой еще один хитрый прием: чтобы не портить постоянно ресницы краской, она рисовала карандашом «изгородь» на верхнем веке до самых бровей. Ей это, кстати, шло, а зрителям из зала и не заметно было. А вот когда я попробовала так же нарисовать ресницы, то стала похожа на клоунессу, и все умирали от хохота. Вообще, когда у тебя по три концерта в день, заниматься гримом особенно некогда — в перерывах просто по-быстрому «освежаешь» макияж, нанося новые слои, которые потом кусками сваливаются с лица…
— Вы в своей одежде выступали или вам шили костюмы?
— Обычно в своем. Только когда вторая программа пошла — «Поет товарищ кино», нам решили сделать костюмы для ансамбля из семи актрис. Семь — как нот. И мы пели: «Семь нот с экрана прямо в жизнь...» Так вот, нам сшили одинаковые платья, только разного цвета. У меня было темно-сиреневое, у Любы Полищук — зеленое. Нам с ней часто доставался один микрофон на двоих. А у нас существенная разница в росте: у меня — метр пятьдесят восемь, а у Любы чуть ли не два метра. Как-то она мне и говорит: «Значит, так, сегодня надевай какие-нибудь тапки, а я, наоборот, туфли на самом высоком каблуке надену». Решили подчеркнуть контраст. Вышли, как Пат и Паташонок. Хохмили, в общем.
— Наталья, а понятие райдера у вас было? Какие требования вы выдвигали по условиям проживания, переездов?
— Ни о каком райдере мы тогда и не слыхали. Перед дорогой созванивались друг с другом и решали, кто что берет. Допустим, один говорил: «Я пойду в «Березку», куплю импортной ливерной колбасы и бутылку хорошей водки». — «А я нафарширую щуку». Мой Жариков и Володя Ивашов часто ездили на охоту, и поэтому мы со Светличной готовили пельмени и котлеты из дичи. А у Клары Степановны Лучко часто оказывалось с собой замечательное сало: ей после «Кубанских казаков» передавали с Кубани круглогодично. В одном купе вся компания, конечно, не помещалась, но мы ходили по всему вагону. А однажды между нашими с Лучко купе в стене оказалась дыра, так мы через нее передавали друг другу бутерброды. Вот такой был у нас райдер! Студенческая атмосфера, все общее…
Помню, еще в самом начале моего участия в программе «Товарищ кино» у меня день рождения пришелся на поездку — юбилей, тридцать лет. Я бегала и всем говорила: «После концерта приглашаю к нам в номер, отметим мои тридцать». Меня тогда отозвала в сторону Фатеева: «Наташа, у меня есть к вам пожелание. Сегодня вам тридцать, но не успеете оглянуться, как вам исполнится сорок, потом пятьдесят. И, возможно, настанет время, когда вам не захочется озвучивать цифру, связанную с вашим днем рождения». Я очень благодарна Наталье Николаевне за то, что она в такой тактичной форме ввела меня в курс дела и дала понять, что в актерском мире существуют определенные табу. И когда меня потом порой спрашивали, а сколько же лет Мордюковой или Смирновой, я пожимала плечами и говорила, что не знаю. Возраст актрисы — не предмет для обсуждения!
— А как насчет диет, ухода за фигурой? Ведь это обязательная вещь для актрис. А при кочевом образе жизни это обеспечить трудно…
— Сложно, конечно. Но у каждой из нас были свои секретики. Алла Ларионова, например, держала себя в форме благодаря одной эффективной диете, рассчитанной всего на четыре дня: если накапливалось несколько лишних килограммов, то их легко было таким образом сбросить. В первый день нужно есть только отварную курицу, без специй и соли, и пить чай. Во второй день — отварной рис. В третий — овощи на пару. А вот четвертого, финального дня все, кто садился на эту диету, ждали особенно, ведь можно было есть сыр и пить сухое белое вино. Знаю, что Лариса Лужина худела по методике Ларионовой и признавалась потом, что после трех дней вино показалось ей гадким по вкусу и захотелось вместо него съесть кусок мяса или котлету.
А вот Махмуд Эсамбаев постоянно сидел на диете! Он тоже с нами ездил, как и другие артисты балета, хоть раз танцевавшие в кино. Чтобы сохранить свою осиную талию, Махмуд питался одной зеленью. При том что его помощники загружали в поезд целые коробки с едой. Но коньяки, очищенная водочка на лимоне, помидорчики, огурцы, мясо — все это было нужно, чтобы в гостинице Эсамбаев накрыл стол для гостей и пригласил нас с Жариковым, Мордюкову, Смирнову, Рыбникова с Ларионовой. Он щедро угощал нас, но сам закусывал только веточкой петрушки. И признавался, что он мечтает съесть тарелку супа, в котором плавал бы огромный кусок сала.
— Несмотря на то что компания у вас была веселая и дружная, три концерта в день, наверное, сильно выматывали?
— Конечно. И это при том, что я еще могла что-то пропустить, куда-то не поехать: допустим, возлагать цветы к памятнику комсомольцам или на шефские концерты к солдатам. От нашей семьи на такие мероприятия всякий раз ходил Женя. Я говорила: «Ты коммунист, ты и иди». Сама я в партию вступать отказывалась. Отговаривалась, что в нашем маленьком семействе одного члена партии более чем достаточно.
— С кем же оставался ваш сын Федор, когда родители уезжали гастролировать по стране с программой «Товарищ кино»?
— У нас с Жариковым не всегда получалось уезжать на гастроли вместе. Многие семейные пары так выступали, порознь: например, Лариса Голубкина и Андрей Миронов практически никогда не пересекались в поездках. Иногда кто-то один из нас оставался дома с ребенком. Порой мы с Женей брали Федю с собой, во всяком случае, пока он не ходил в школу. Так совпадало, что и Полищук приезжала с сыном Лешей, Фатеева с дочкой. Наша малышня тихо сидела в гримерках, пока мы давали трехчасовые концерты.
Недавно я видела Лешу Макарова и даже спросила, какой у него теперь размер ноги, ведь помню его совсем малышом, чья ножка могла поместиться в мою ладонь. Леша мне очень тогда нравился, смешной такой был. Ну а нашего Федю очень любила Нонна Викторовна Мордюкова, все делала ему какие-то подарки. Мы с ней очень сдружились в этих поездках. В гостинице Нонна Викторовна иногда приходила к нам в номер и предупреждала: «Я снотворное выпила, вы за мной присматривайте и гоните, когда придет Морфей». Тогда я делала некрепкий чай, и мы беседовали, пока у Мордюковой не начинали слипаться глаза. А бывало, что она, наоборот, заявляла: «У меня сегодня хорошее настроение, не хочу спать, никаких таблеток не пила, давайте чаи гонять и будем разговаривать». В автобусе мы с ней часто занимали места рядом, и я часами слушала ее рассказы.
— Все-таки это трудно вообразить: целый автобус кинозвезд трясется по провинциальным дорогам…
— Ну и что? Тот же Николай Афанасьевич Крючков с нами в автобусе ездил, никаких бизнес-классов же не было. И послаблений никому не делалось. Помню, мы прилетели во Владивосток, а у меня из-за простуды пропал голос. При этом по всему городу висят афиши с моей фотографией. Меня вызвал режиссер и приказал: «Делай что хочешь, но чтобы на финальный поклон вышла вместе со всеми, как полагается — накрашенная и причесанная. Зритель должен увидеть тебя на сцене». И я вышла! Сразу после этого меня, правда, увезли к врачу на капельницы и прогревания. А в Хабаровске я прямо на сцене потеряла сознание из-за высокого давления. Мы с Жариковым танцевали вальс, он успел подхватить меня на руки и унес за кулисы. Зрители даже ничего не поняли… Этому нас научили мэтры: Крючков, Санаев, Ладынина, Гердт, Смирнова, Вицин — проблемы оставлять за кулисами, а зрителям мы должны дарить только праздник.
