«Еду я по Ленинградскому шоссе, меня останавливают, берут мои документы и говорят: «Здравствуйте, Мария Андреевна. Как вам не стыдно? Что же вы каждый день в одном и том же месте скорость превышаете?» Отвечаю: «Я вчера здесь не ездила». — «Да как же вы не ездили? На той же самой иномарке...» Тут я начинаю догадываться, в чем дело: «Так, минуточку, какого цвета машина была?» — «Ну черная». — «А эта какого?» — «Белая». — «А фамилия?» — «Миронова». — «Между прочим, у меня в правах Голубкина написано!» — рассказывает Мария Голубкина.
— Мария, несколько месяцев назад вы поделились с «7 Днями», что завели в доме настоящую козу… И как вам теперь живется?
— Ну а что такого? Коза недорогая, много есть не просит, во дворе полно места! Знакомые продавали, предложили мне, я и купила. Я люблю животных, этим все объясняется. У меня недавно еще и крыса появилась, это очень симпатичное и умное животное. Живет в клетке. У меня она появилась в результате одной веселой истории. Мы с моим партнером Владом Котлярским поставили спектакль «Последняя любовь Деда Мороза». А репетировали мы в очень симпатичном, удобном зале старого дома, одна половина которого сгорела, а вторая — нормальная, как раз для репетиций. Вот только там все кишело крысами. Они выползали из своих каморок и смотрели, как мы репетируем. Лазали, шебуршали. Режиссер Гарольд Стрелков удивлялся: «Ты же женщина, должна, когда видишь крысу, визжать». Но я несколько лет проработала на конюшне, а там крыс много было.
И вот решила разыграть моих партнеров: купила на рынке крысу. Домашнюю, ручную. Причем я долго их готовила к этому: рассказывала, что крысы разносчики чумы, холеры, напускала всяких кошмаров. И вот однажды на репетиции я достаю из того пакета, где у нас лежит колбаса и хлеб, крысу и начинаю ее гладить, сюсюкать: «Ребята, смотрите, какая она хорошенькая». Реакция была замечательная. Они, как в передаче «Розыгрыш», остолбенели. Стоят, не шевелятся. Я говорю: «Гарольд, возьми ее на ручки, хочешь погладить?» Ну, я крысу еще и поцеловала — так, чтобы уже закрепить успех. А они стоят, молчат... Смешно вышло.
— Получается, вы продолжаете традицию ваших родителей — разыгрывать друзей…
В тему: Андрей Миронов страдал от розыгрышей коллег
— Это да. У меня это в крови. Хлебом не корми, дай кого-нибудь разыграть. У Влада Котлярского был день рождения. Он заявил всем, что сладкое не любит. Тогда я дома приготовила для него манты, воткнула в них свечи, принесла огромную кастрюлю и говорю: «Я тебя поздравляю, вот тебе мясной торт».
— Мария, а какое ваше первое воспоминание из детства?
— Я помню себя в коляске — думаю, мне еще года не было. Комфортное ощущение, мне нравилось — ты все время в полусне. И помню, как, засыпая, смотрела на крышу соседнего дома. Это было в квартире бабушки и дедушки по маминой линии на проспекте Мира. Я даже сейчас, проезжая мимо этого дома, смотрю на его крышу. Какие еще детские воспоминания? Дача, грибы, железнодорожное полотно, вдоль которого растет земляника; речка Серебрянка, в которой водились щуки; козы, которых мы кормили на поле. На даче меня тоже возили в коляске, но уже в сидячей — те же бабушка и дедушка. Когда я была совсем маленькой, больше времени проводила с ними, чем с родителями.
— А позже, когда вы подросли, родители вас брали с собой на съемки?
— На съемки не берут детей. Не припомню, чтобы кто-то из артистов это делал. Я один раз брала дочь Настю, но просто потому, что мне ее девать некуда было. А вот в театре у родителей я много времени проводила. Туда детей можно — по крайней мере, знаешь, что они никуда не убегут, там некуда. Особенно я любила мамин театр (Центральный Академический театр Российской армии, где со студенческих лет и до сих пор работает Лариса Голубкина. — Прим. ред.). Во время спектакля сидела в осветительской будке вместе с осветителем Таней Трегубенко. А там же очень интересно: кнопки, штучки, свет включили, свет выключили, есть световая партитура. Мне давали рулить, я чувствовала некую причастность. Еще я любила ходить в буфет, потому что там были бутерброды с осетриной и бужениной, лимонад. И это прекрасные моменты детства. Бывало, меня брали на летние гастроли. Помню, я ездила с мамой в Магнитогорск, в Челябинск. А в Новосибирске в это время гастролировал цирк. У мамы там был знакомый клоун, вот меня в цирк и отдали. В цирке куча детей и животных, а что еще ребенку для счастья надо?
— А на отдых с родителями вы ездили?
— Обычно они отдыхали вдвоем. Отпуск у них был осенью. Они часто ездили в Голландию, потому что у них там жили друзья и делали им приглашения на выезд за границу. Как говорила мама, им было там весело и хорошо. Меня в Голландию не брали: во-первых, целая проблема сделать визы — это же 80-е, во-вторых, если бы они собрались поехать с ребенком, все бы подумали, что они хотят сбежать. А в-третьих, осенью я должна была ходить в школу. У родителей были другие интересы, это понятно.
— Вы не скучали по ним?
— Общения было достаточно! Почти каждое воскресенье папа меня водил на Птичий рынок, потому что мне хотелось посмотреть на зверей. И мы там пропадали по несколько часов. А на каждый день у нас было правило в семье: мы должны обедать дома, все вместе. Это сейчас от Театра сатиры (театр, где работал Андрей Миронов. — Прим. ред.) до Селезневки, где мы жили, еще сто раз подумаешь, стоит ли ехать — три часа минимум потерянного времени выйдет. А тогда пробок в Москве не было. Утром родители уходили на репетиции, вечером — играть спектакли. А в промежутке приходили домой и обедали. Папа у нас был эстет, ему требовалась сервировка: тарелка с подтарельником, нож и вилка по местам. И маме тоже нравилось все это: сервировать стол, готовить...
При этом мы с папой любили тайком от мамы поесть в столовой. Нам нравились котлеты, состоящие наполовину из хлеба, сосиски и еще какая-нибудь гадость. Я даже не знаю, почему, но сосиска с кефиром — прекрасно. А мама тем временем в ресторане «Пекин», например, покупала на ужин свежих трепангов, чтобы из них что-то необыкновенное соорудить. Еще у нас была помощница по хозяйству, которая тоже готовила — например, лепила пельмени и замораживала. И всегда был стратегический запас на случай, если придут гости. Мама каждый вечер кормила огромную массу гостей. А на случай праздников у нас имелась знакомая немка, Амалия Карловна. Когда-то она служила домработницей известного мхатовского артиста и славилась двумя фирменными блюдами: пирожками с капустой и тортом, пропитанным ромом. И вот мы у Амалии Карловны заказывали пирожки. Если этот пирожок с капустой намазать черной икрой, выходило очень неплохо. (Улыбается.)
— Ваша мама рассказывала, что, когда уже умер ваш папа, гости все равно продолжали приходить. Как-то она спросила, чего они все ходят-то, и ей ответили: «А ты прекрати нас кормить, мы и перестанем».
— Мама действительно очень хорошо готовит. И потом, тогда было принято, чтобы женщина готовила. Причем среди хозяек разворачивалось негласное соревнование, кто лучше это делает. А мама считалась чемпионкой. И вот у меня такое воспоминание: накрытый стол в гостиной, все поют, спальня родителей завалена шубами, а ванна — цветами после спектакля. А мне надо эти цветы чистить. Поэтому, когда сейчас мужчины пытаются подарить мне букет, я говорю: «О-о-о, чего мне этот букет, я их уже видела-перевидела, чистила-перечистила эти розы».
— Еще у вас были какие-нибудь обязанности по дому?
— Зимой после спектакля мы с папой брали ковер и шли его выбивать на улицу. Когда темно и никто не видит, этим заниматься удобно. По нынешним меркам, наш быт был довольно скромен. В квартире — четыре комнаты, что считалось вполне достаточным. У людей тогда были запросы поменьше, чем сейчас. Никто не думал о том, чтобы яхту купить, и машину-то приобрести была проблема, а уж если машина иностранного производства — это вообще целое событие. Тут один артист, который работал с родителями в театре, сказал, что мы очень хорошо жили, ведь у нас машина была, иномарка. А сам, между прочим, ездит сейчас на куда более крутой машине, чем та наша, подержанная. Но даже старая иномарка вызывала тогда у людей большую зависть, чем сейчас личный самолет, как ни странно. Хотя тогда все жили относительно одинаково.
— Ну не совсем одинаково. Вы же видели, как живут одноклассники...
— Однажды я пришла к однокласснице в гости в коммуналку. Огляделась и поняла, что для меня это дико. Потом она говорит: «Сейчас мы будем обедать». У нас в доме слово «обед» означало, что мама котлеты из телятины пытается впихнуть в меня, а я не ем. А девочка приносит с кухни банку магазинной баклажанной икры и достает черный хлеб. Я спрашиваю: «И все?» Она удивилась: «Все».
— Ну с достатком — понятно. А как со строгостью воспитания? Вас родители ограничивали или все разрешали?
— Многое разрешали. Например, однажды у меня в ванной жили пять уток... Когда родители их увидели, долго смеялись. Потом отдали кому-то на дачу, потому что утки бы погибли, ванна — это не для них. Но и кроме уток кто у меня только не жил. Куча зверей, и если открыть дверь, оттуда весь этот кошмар выбегал, его приходилось обратно запихивать. Дядя Кирилл, проходя мимо комнаты, шутил: «Что нового в пыточной?» И ничего, все терпели. Я была как маленькая разбойница из «Снежной королевы», с собственным зверинцем. Один раз я собаку на улице подобрала и прятала под кроватью две недели. Потом все ее увидели, но ничего страшного не случилось — разрешили оставить.
— Но вас ругали за проказы, в угол ставили?
— В углу я никогда не стояла. Мама, если что, говорила: «Я сейчас папе расскажу». Ну и этим все заканчивалось. А папа в качестве угрозы мне все время рассказывал, как в детстве его собственный отец бил дневником по лицу. Он постоянно мне обещал то же самое проделать со мной за мои двойки, долго собирался, потом один раз все-таки решился — и сам испугался. А я испугалась за него. Потому что увидела: он очень расстроился. Единственное наказание, которое ко мне применяли регулярно, — не пускали на конюшню. Я ведь с девяти лет занималась верховой ездой, и мне все время хотелось быть там.
— А как у вас в семье дни рождения отмечали? Помните подарки?
— Ко мне приходили в гости друзья, и мы играли, общались. Ничего особенного. Вот у моих родителей дни рождения всегда были креативные, они что-то придумывали. Праздновали один день рождения на двоих, ведь папа родился восьмого марта, а мама — девятого. Однажды в гостинице сняли бар, папа оделся в смокинг и был барменом, а Александр Анатольевич Ширвиндт сыграл портье — он со всех собирал деньги при входе, говорил: «Бесплатно не пущу». Было очень смешно.
— А как отмечали Новый год?
— Тут уже чисто семейный сценарий. Мы каждый Новый год, даже после смерти отца, ездили к бабушке Марии Владимировне. Там специфически сервировался стол и обязательно были пирожки все той же Амалии Карловны. Еще полагалось писать записочки с желаниями и поджигать. Мы знали, как все будет происходить, что будет на столе, как будем шутить и что будем смотреть по телевизору.
— И что вам подарят — тоже знали?
— Конечно! У Марии Владимировны была подруга-скульптор, Бржезицкая, она работала на фарфоровом заводе и делала для всех бабушкиных гостей на каждый Новый год знаки зодиака. Если год Крысы, она делала крысу, если Козы — козу. Это была специальная лимитированная серия, только для своих. Я тоже для бабушки подарки готовила. Помню, кухонную доску выжигала, лобзиком выпиливала, писала стихи на французском языке...
— Какие у вас с бабушкой были отношения?
— Довольно спокойные. Она не была бабушкой-наседкой. Мария Владимировна вела себя спокойно и разговаривала со мной как со взрослой. Я столько разговоров слышала о ее якобы сложном характере... Ничего в нем сложного не было, она просто всегда говорила то, что думает. Но такой пиар был вокруг Марии Владимировны, что она такая опасная... А если тебе долго рассказывают об этом, то ты уже начинаешь бояться на всякий случай. Вот я и относилась к ней с некоторой опаской. Хотя чего плохого, если с тобой обращаются как со взрослой и говорят все как есть? Ну а потом, когда я уже поступила в институт, она на меня обиделась. За то, что я перестала с ней общаться. Если раньше я ходила к ней чуть ли не через день, то, поступив в институт, я стала пропадать там. Потом начались какие-то влюбленности...
Да я и с мамой мало общалась в тот период! Словом, бабушка на меня обиделась. И чем больше проходило времени, тем страшнее было звонить. И я боялась. Я сейчас смотрю на своих детей и понимаю, что они мне звонят редко, но периодически. Мне кажется, это процесс естественный. Бывают родственники, с которыми у тебя очень близкие отношения, и им ты не забудешь позвонить. У меня с моим дядей Кириллом были близкие отношения. А у него голос очень похож на папин, что мне было очень приятно. Жил он в Петербурге, так что общались мы по телефону. Однажды он сказал: «Ты мне больше не звони. Я уже старый, я к тебе привыкну. А ты меня бросишь, и я буду страдать». Но я ему все равно звонила — нам вместе было комфортно, мы хохотали...
— Теперь вы много общаетесь с сестрой Машей... Это ведь вы не так давно сблизились? Не с детства?
— А это происходит не только у нас! Обычное дело, что после 30 лет братья и сестры начинают ближе общаться. Потому что в молодости каждый сам по себе. А с Машей мы учились в параллельных классах. Центр-то небольшой, вот мы и оказались в одной школе. В детстве проходили мимо друг друга, разве что просто здоровались. Ирка Панченко, наша общая подруга, дружила с нами по очереди: если со мной она ссорилась — дружила с Машей, потом ссорилась с Машей — дружила со мной. Но дружить втроем нам в голову тогда не приходило. Мы с Машей знали, что мы сестры, но не принято было об этом говорить. Нас никто не пытался подружить, и тут дело не в нас, а в наших родителях.
— Они были против вашего общения?
— Я не знаю, мне трудно понять, кто там чего хотел или не хотел... Ну вот просто мы жили, как жили. Я, честно говоря, даже никогда не разбиралась, почему так. Предполагаю, что у женщин бывает ревность... У меня сейчас дети совершенно спокойно общаются и с Колиной (бывшего мужа — Николая Фоменко. — Прим. ред.) женой, и со своим братом (шестилетним сыном Фоменко от четвертого брака. — Прим. ред.), и со старшей сестрой (дочерью Фоменко от первого брака. — Прим. ред.). У Коли ведь уже трое внуков. И прекрасно все вместе существуют. Мы вообще живем немножко в другое время, сейчас это все проще. Вот, например, Маша ездила отдыхать со своим мужем, маленьким Андрюшей, с отцом Андрюши и его девушкой. У всех нормальные, прекрасные отношения. А раньше не принято было разводиться, это считалось оскорбительно. Из этого не следовало, что люди не расходились. Просто они расходились по-плохому.
— Но с Машей ваш папа виделся?
— Конечно, он виделся со своей дочкой. И мама это прекрасно понимала. Мама даже ставила мне в пример Машу Миронову. Так и говорила: «Вот Маша Миронова — она молодец, она хорошая девочка, она на пятерки учится и в комнате убирает». А Маша сейчас говорит, что слышала про меня в детстве то же самое. Спрашивается: зачем? Но родители не были особыми специалистами по психологии детей, да и вообще, у нас в стране на тот момент культура воспитания была ниже, чем сейчас. Раньше мы все ходили пионерским отрядом, и нам объясняли, что детям не место с родителями за столом.
— Так что же в итоге сблизило вас с Машей Мироновой?
— Мы вместе оказались в картине «Свадьба». Нам было уже по 25 лет, у нас уже дети были. На съемках с нами приключилась забавная история, когда мы с ночной смены в Туле возвращались в Москву. Марат Башаров ехал на своей машине впереди, а мы на Машиной сзади, причем я была за рулем и без прав. Маша сказала: «Мои права возьмешь, не заметят». А Марат не знал, что у нас такая история с правами. Он подъезжает к посту ГАИ и говорит: «Сейчас здесь поедут сестры Мироновы, вы их остановите». Шутка такая. И вот нас, значит, останавливают, я показываю Машины права.
На счастье, никто ничего действительно не замечает. Но когда я узнала, что это Башаров все подстроил, ругалась: «Марат, я тебя убью просто!» А не так давно еду я по Ленинградскому шоссе, меня останавливают, берут мои документы и говорят: «Здравствуйте, Мария Андреевна. Как вам не стыдно?» Я удивляюсь: «А что такое?» — «Что же вы каждый день в одном и том же месте скорость превышаете? Вот вчера я вас поймал, сегодня». Я говорю: «Я вчера здесь не ездила». — «Да как же вы не ездили? На той же самой иномарке...» Тут я начинаю догадываться, в чем дело. Говорю: «Так, минуточку, какого цвета машина была?» — «Ну черная». — «А эта какого?» — «Белая». — «А фамилия?» — «Миронова». — «Между прочим, у меня в правах Голубкина написано». До сих пор нас с Машей путают!
— А когда вы были маленькая, не было вопроса, почему у вас мамина фамилия, а не папина?
— У меня не было вопросов по этому поводу. Зато у одноклассников были вопросы. Я говорила, что моя фамилия мне нравится больше, потому что Мироновых много, а Голубкина одна.
— Мария, в прошлом нашем с вами интервью вы рассказывали, как нашли документ, что папа вас удочерил... Вы только в этот момент узнали, что он не приходится вам отцом в биологическом смысле?
— Я об этом и тогда не узнала. Дело в том, что документ об усыновлении ребенка выдавался в СССР в том случае, если родители на момент его рождения не были расписаны. Женщина делала свидетельство о рождении, а мужчина заявлял, что хочет ребенка усыновить. Если человек меня растил всю жизнь и другого отца я не знала, какие у меня могли быть вопросы-то?
— Но информация все же как-то просочилась...
— В 2010 году, 8 марта, мама по телевидению 150-миллионной аудитории заявила следующее: моя дочь не от Андрея, но она об этом никогда не узнает. Приблизительно такой был текст. Вот так я получила эту информацию. Мне вообще странно эту тему обсуждать. Если нас с сестрой путают на дороге даже полицейские, то, ну, наверное, каким-то чудесным образом я похожа на своего отца. Мама может говорить все что угодно, это моя мать. Но с ее подачи каждый почему-то считает возможным это обсуждать... Знаете, почему в еврейских семьях национальность определяется по матери? Потому что кто мать — все знают точно, а у кого кто отец — приблизительно. По статистике, 30 процентов мужчин воспитывают не своих детей и об этом даже не подозревают.
— Вы ведь еще в школе учились, когда вашего папы не стало?
— Да, это случилось накануне моего восьмого класса. Страшно, когда отец умирает внезапно. Это же не то что болел, болел и умер, к чему уже все готовы. А тут мне 14 лет, и такой страшный стресс... Так случилось, что мы все были в Прибалтике на тех гастролях: и мама, и бабушка, и Катя Градова с Машей. Потом папа два дня был в больнице, и все вокруг бегали. Вообще никто не ожидал такого расклада, и первая реакция — удивление. Потом похороны, потом девять дней, потом 40. Я не помню, как переживала мама, плакала ли она, но я плакала. В тот момент пришло осознание, что детство закончилось. Со смертью папы наша жизнь с мамой изменилась, конечно. Было детство, был кто-то, кто тебя все время гонял чистить зубы, делать уроки, а теперь этого не стало... В результате я, кстати, после восьмого класса осталась на второй год. Причем добровольно. Сама так решила: что мне хорошо бы еще поучиться.
— Мама, наверное, не ожидала от вас такой выходки?
— Честно говоря, не спрашивала. В тот момент все занимались собой. Тогда у людей было какое-то смутное представление о детстве и юношестве. Между нами и родителями существовала дикая пропасть. У нас разные поколения. Поколение родителей — благополучные люди, они жили в Советском Союзе, им не надо было думать о завтрашнем дне. А наш переходный возраст попал на перестройку и на развал СССР. И мы просто не понимали, что делать, как обрести почву под ногами, что будет дальше, потому что мир кругом словно сошел с ума.
— После смерти папы у вашей мамы были поклонники, потенциальные мужья?
— Ну были какие-то женихи, кавалеры, которые ходили кругами, но это были взрослые дядьки, которым уже за 50. Помню, про одного я маме сказала: «Он симпатичный». А она ответила: «Маша, где ты видела мужчину, который хочет жениться, чтобы о ком-то заботиться? Как правило, они хотят, чтобы заботились о них. Так зачем мне нужен немолодой человек? Он развалится, а мне за ним ухаживай. А молодого я не потяну». Ей тогда было уже 47 лет, а в этом возрасте женщины, как правило, в хомут не лезут. Она уже в своей жизни и наготовилась, и настиралась выше крыши. При том, что и работала всю жизнь довольно много.
— В вашей семье — все актеры. Как вы думаете, почему в актерских семьях дети почти всегда идут по стопам родителей?
— Ни у кого же не вызывает удивления, что если у тебя родители врачи, ты стал врачом. Ведь все детство ты слышишь, что они только и разговаривают про медицину. Я актриса, мне по душе спектакли и съемки. Чему я, наконец, отдала себя безраздельно, уволившись в апреле с радио. Сейчас мне не нужно каждый день бежать на работу к определенному часу и проводить там по шесть часов. Мне хватает гастролей и съемок в кино. Я полна идей, которые из-за нехватки времени не могла воплотить. Да и дети разъехались, и я поняла, что наступило время, когда можно заниматься собой, своей личной жизнью.
— Вы, кстати, прекрасно выглядите. С нашей последней встречи похорошели.
— Да, уйдя с радио, я похудела. Просто больше не обедаю сосисками в столовой и стала больше двигаться. А еще я нашла самого лучшего косметолога в мире! Это — сон. Я теперь даю себе раз в неделю как следует выспаться. Как медведь, ухожу в спячку на целые сутки. Результат налицо: никаких отеков, кожа свежая и молодая. Даже если не очень хочется спать, надо себя заставить. Я, может быть, и не особенно люблю это делать Но в данном случае мне это вполне удается.
Благодарим отель «Метрополь» за помощь в организации съемки
