Елена Ханга: «При встрече со мной режиссер Александр Митта всякий раз вздрагивал»

«На первой программе «Про это» я почувствовала такой ужас, что сбежать хотела. Стояла перед камерой и понимала, что ситуация выходит ­из-под контроля: героиня рассказывала, как она соблазняет парней, и даже начала это показывать — так откровенно, так неприлично! Ищу глазами, где выход, думаю: «Убегу и никогда в студию не вернусь», — вспоминает Елена Ханга.

— Елена, в свое время зритель привык видеть вас в качестве телеведущей: программы «Про это» и «Принцип домино» стали настоящими сенсациями. Но недавно вы заявили о себе как актриса — сыграли в новом сезоне сериала «Обоюдное согласие», который вышел на платформе KION...

— Это слишком громко сказано — актриса! В проекте Валерии Гай Германики я просто играю одну из ролей — адвоката героини Глафиры Тархановой, жертвы домашнего насилия. Подобная ситуация актуальна во всем мире. И в России тоже. Есть же пословица: бьет — значит, любит. Вон и мой муж (Игорь Минтусов, председатель совета директоров Цен­тра политического консультирования. — Прим. ред.) с улыбкой на устах постоянно подсовывает мне книжку «Домострой»: «Перечитай, а то что-то ты себе много позволяешь». (Смеется.) Ну, муж-то, конечно, шутит. Но для многих женщин домашнее насилие — огромная проблема, просто у нас не принято об этом говорить. Причем этот кошмар происходит не только в неблагополучных семьях. Уж сколько насилия терпят жены от состоятельных мужей, терпят и молчат! Женщина из семьи попроще от таких издевательств давно схватилась бы за скалку… Словом, тема актуальная. И Германика молодец, что решила снять с нее табу.

— В этой роли у вас непривычный имидж...

— Когда стилисты подобрали мне деловые костюмы темных цветов, прическу — строгую «ракушку», я робко спросила: «Может, юбочку примерим?» И услышала категорическое «Нет!». Безумно благодарна Глафире Тархановой, которая меня поддержала на съемках. Она сразу сказала: «Вы только не волнуйтесь, просто будьте собой. А если что, я подскажу, помогу».

— «Обоюдное согласие» — это ваш дебют в кино?

— Да вы что! Я ветеран массовочного движения, начала сниматься, когда мне было лет шесть! Правда, меня почти отовсюду вырезали... Первым был фильм «Черное солнце» о Патрисе Лумумбе, где я снималась нагая, изображала одну из дочерей этого политического деятеля.

— Как же вы попали в кино в столь юном возрасте?

— Конечно, благодаря своей экзотической внешности... Мой дедушка Оливер Голден был афроамериканским агрономом, который вместе с женой Бертой Бялек, дочкой раввина, в 30-е годы приехал в СССР поднимать хлопководство. Их дочь Лия — моя мама — вышла замуж за государственного деятеля из Африки, сына имама, Абдулу Кассима Хангу, который позже стал премьер-министром Занзибара, а потом в результате госпереворота был репрессирован и погиб в тюрьме... Мама — видный ученый-африканист, кандидат исторических наук, почетный профессор многих университетов мира — пару раз снялась в эпизодах в советских фильмах: тогда темнокожие женщины в СССР были наперечет. Видимо, она отнесла и мое фото в актерскую картотеку «Мосфильма». Когда я стала студенткой МГУ, уже сама записывалась в массовку. А позже меня приглашали в эпизоды как узнаваемое лицо: в сериал «Бальзаковский возраст, или Все мужики сво…», в детектив по роману Дарьи Донцовой, в «Парк советского периода»...

Интересная история произошла со старым фильмом «Восьмое чудо света» о советской женской баскетбольной ­команде. Там есть смешной эпизод: наша спортсменка ростом под два метра хватает иностранного судью-коротышку и забрасывает его в корзину. Все присутствующие на трибунах в этот момент: «Ах!» И среди них — я. Этот эпизод, где мое лицо появляется на экране на пару секунд, недавно завирусился в интернете. Люди мне его присылают: «Лена, неужели это ты?»

— А правда, что вы снимались в знаменитом фильме «Экипаж», первой его версии?

— Да, играла стюардессу в терпящем бедствие самолете, что-то кричала, изображая ужас. Но, по-моему, на монтаже меня вырезали. Самое же смешное, что накануне каждого юбилея или этой картины, или режиссера Александра Митты мне звонят журналисты: «Расскажите о ваших съемках в «Экипаже». Понимаю, почему звонят именно мне: многие люди, снимавшиеся в фильме, уже ушли из жизни. А в мосфильмовской картотеке указано, что в «Экипаже» снималась Ханга. Услышав в очередной раз такое предложение, я смеюсь: «Ребята, вы издеваетесь? Меня там на экране не видно!» — «Лен, ну помоги...» Один раз я что-то рассказала, второй. Митта, завидев меня на таких юбилейных программах, вздрагивал. Он не понимал, кто эта женщина, которая приходит в студию, вальяжно разваливается в кресле и говорит: «Ну что вам сказать о работе с Александром Наумовичем?» (Смеется.)

— Вам нравилось сниматься в массовке? Обычно люди идут туда, чтобы быть поближе к звездам, ну или подзаработать.

— У знаменитых артистов были свои гримерки, с массовкой они не пересекались, и пообщаться с ними я не надеялась. А что касается гонораров, то тогда платили, кажется, три рубля за смену. Столько мне стоило доехать на такси до «Мосфильма» в одну сторону. Так что я работала в кино себе в убыток. Но я обожала съемки из-за атмосферы: все собирались, гримировались, одевались, рассказывали байки и сплетни. А еще декорации, бутафория! Я окуналась в совершенно новый мир, чудесный и волшебный.

— А как у вас появилось желание стать телеведущей?

— На журфак я была обречена. Мама всю жизнь писала, публиковалась, а моим отчимом стал Борис Владимирович Яковлев, известный газетчик, он долго работал в «Литературной газете». В МГУ мы учились по его книжкам про партийно-советскую печать… Но «в телевизоре» себя я не видела. Хотя моим кумиром была легендарная Анна Владимировна Дмитриева, мой тренер по теннису. Это она основала спортивное телевидение у нас в стране, пробила показы тенниса на ТВ. Школьницей я каждый вечер смотрела программу «Время» ради спортивного блока Дмитриевой.

Но я и подумать не могла, что когда-нибудь буду работать в кадре, — из-за внешности. Ведь на нашем ТВ ведущими становились только люди титульной нации. Не грузины, не татары, не якуты, даже если они родились в Москве и имели безупречное произношение. К слову, язык на ТВ, правильное произношение очень важны во всех странах. В США не устроишься на телевидение даже с канадским акцентом, который не замечает большинство американцев. Опра Уинфри любит рассказывать, как она, девочка с юга, приехав в Нью-Йорк, долго переучивалась, чтобы разговаривать на «среднеамериканском» языке...

— Вы говорите, темнокожая девушка-ведущая появиться у нас в телевизоре не могла. Но вы же по­явились...

— Я работала в газете «Московские новости», и у нас практиковались два американских журналиста. Наш главред Егор Владимирович Яковлев предложил сделать ответный ход — послать наших сотрудников в Америку. Так я стала первой советской журналисткой, которая в конце 80-х поехала в США на стажировку. А когда вернулась, мне позвонили из программы «Взгляд» и предложили прийти на один из эфиров — рассказать что-то интересное об американской жизни.

Теперь «Взгляд» называют культовой передачей, и она действительно была как глоток свежего воздуха. Ее ни с чем не сравнить! И я не уверена, что у нас сейчас есть такая команда классных ведущих. Любимов — красавец, породистый аристократ: папа — дипломат, мама — актриса. Саша знал, что он красавец, ведь на него с визгом гроздьями вешались девушки, а он их так устало сбрасывал. Дима Захаров — очень доброжелательный, всезнайка в очках, ходячая энциклопедия, говорил немного монотонно, «бу-бу-бу». Влад Листьев — обаятельный и веселый, этакий гусар, дамский угодник. Это потом он стал большим телепродюсером. А в те годы это был настоящий хулиган. Все они пришли в «Останкино» из иновещания Гостелерадио (Любимов, к примеру, работал в скандинавской редакции). Так что кузницей нового российского телевидения стало радио...

Когда ребята позвали меня в свою программу, я растерялась: «Меня с моей физиономией на экран не пустят!» — «Это не твои проблемы, приходи». Они поговорили с Анатолием Лысенко, который был заместителем главного редактора Главной редакции программ для молодежи и всячески поддерживал ребят. Все удары он брал на себя, закрывая их своей грудью. И вот Саша, Дима и Влад пришли к нему: «Есть замечательная героиня, она только что в Америке побывала». Лысенко заинтересовался: «Здорово! А кто она?» — «Работает в «Московских новостях». Правда, она своеобразная». Лысенко уточняет: «Чем необычная? Руки, ноги у нее есть?» — «Да все есть, но она немного не такая...» Лысенко насторожился и позвонил Егору Яковлеву: «У тебя работает Ханга?» — «Да». — «И она в Америке была?» — «Была». — «Она нормальная?» — «Ну да». — «То есть в эфир ее можно выпускать?» — «Конечно». Когда я появилась в студии, Лысенко был ошарашен...

— А вы как себя чувствовали?

— Я испытала ужас, потому что программа выходила в прямом эфире. Особенно паниковала в первый раз, когда мы вышли на Дальний Восток. У меня было такое испуганное выражение лица! В московском выпуске, который снимали через несколько часов, я чувствовала себя поспокойнее. Но поскольку я не планировала делать ТВ своей профессией, особо не расстраивалась. Подумала: попробовала, и хватит. Но ребята меня потом еще не раз приглашали...

С ними было очень легко. Они вели программу так непринужденно, играючи, естественно, были такими доброжелательными, что ты забывал, что находишься в прямом эфире. После съемки я чувствовала себя счастливой. Однажды летом выхожу вместе со взглядовцами из «Останкино», было уже два часа ночи. Посмотрела на звездное небо и подумала: «Если сейчас подпрыгну, то полечу!» Такое ощущение легкости, свободы. Ну а ребята, думаю, больше удовольствия получали даже не от эфира, а от подготовки к нему, когда брались за немыслимые до того темы.

— Сейчас ведущих готовит целая команда гримеров, стилистов...

— В конце 80-х все было намного проще. Сама припудрилась — и в кадр. И одежду не предоставляли. Тогда этим не заморачивались, во «Взгляде» главным был контент — то, что говорили в кадре.

— О чем же вы рассказывали в программе «Взгляд»?

— Например, про Элвиса Пресли, про то, что американское ТВ его долго показывало только выше пояса — из-за его сексуальных движений бедрами, от которых женщины визжали и сходили с ума. Добропорядочная консервативная Америка даже приняла закон, что нельзя вот так активно дрыгать ногами. Я рассказала все это, и мы показали знаменитую «тюремную» песню Элвиса. Только перестройка начиналась, а у нас Пресли в ночи скакал...

Самое яркое воспоминание о «Взгляде» — это когда перед моей очередной поездкой в США Листьев попросил сделать сюжет про СПИД: «К нам эта болезнь только начинает проникать, ее связывают с проститутками и гомосексуалистами. А в Америке с ней столкнулись давно и поняли, что она может коснуться и обычных людей. Мы должны предупредить наш народ, что от СПИДа не застрахован никто, и рассказать, как можно от него уберечься...» В Америке я пошла в школу, где проходили уроки по борьбе со СПИДом и детям раздавали книжку «В поисках мистера Презерватива». Для меня эти уроки были шоком: детям рассказывают про такое! Когда показала книжку Листьеву, он обрадовался: «Класс! Делаем сюжет!» Но я сразу предупредила: «Только я не смогу с экрана произнести слово «презерватив». — «Как не сможешь?» — «Стесняюсь. Старушки, которые сидят на скамейке у моего подъезда, меня заклюют». Влад улыбнулся: «Не волнуйся, в нужный момент я сам произнесу это слово».

И вот прямой эфир. Рассказываю, как в США борются со СПИДом, показываю книжку. И тут Влад уточняет: «А как она называется?» Я в ужасе! Шепчу название, чтобы последнее слово не было слышно. Влад уточняет: «Как-как?» Я снова: «В поисках мистера шшшшш». — «В поисках кого? Прочитай, что тут написано, я по-английски не понимаю». Из последних сил произношу: «В поисках мистера Презерватива». Я три раза вспотела, подумала, что моя жизнь закончилась и что я — падшая женщина. Представить не могла, что через какие-то десять лет буду это слово произносить на каждой передаче «Про это»!

— «Взгляд» был невероятно популярен. Вас наверняка сразу стали узнавать на улицах...

— Нет, потому что я появлялась там раз в два-три месяца. Слава пришла благодаря передаче «Про это»... Тогда я училась в Университете Нью-Йорка на психотерапевта, думала, что буду работать в Америке. «Московские новости» к тому времени уже развалились, и я не понимала, что делать в Москве. Хотя Егор Яковлев, который тогда возглавил Гостелерадио, предлагал: «Возвращайся, будешь работать на ТВ». Я не верила. Но однажды все-таки прилетела в Москву — на один день. Честно сказала, что не готова пока возвращаться, потому что учусь. А мне говорят: «Да не надо возвращаться, прилетайте раз в месяц на три дня — мы успеем отснять девять программ». У нас собралась потрясающая команда: все молодые, горели на работе. И тема новая, интересная, острая: секс! Мы были первые, кто ее поднял...

Чтобы найти героев, редакторы часами просиживали в ночных клубах. Искали и в интернете, который тогда уже появился. Чего только наша ­команда не придумывала! Девушки-редакторы прикидывались проститутками, чтобы войти в этот мир и пригласить оттуда гостя. Ездили по интернатам, искали людей с ДЦП и другими болезнями, чтобы узнать про секс у инвалидов. Художники, режиссеры, музыканты рассказывали про секс в искусстве — ну это было самое простое...

К нам приходили и известные люди. Например, Тина Канделаки — тогда радиоведущая с очень сексуальным голосом, а сейчас большой телепродюсер. И олигархи у нас бывали. Но в основном героями становились обычные люди. Они искренне рассказывали поразительные вещи! Я просто не верила, что такое можно вслух произнести, а они говорили это на всю страну. На первой программе я почувствовала такой ужас, что сбежать хотела. Стояла перед камерой и понимала, что ситуация выходит из-под контроля: героиня объясняла, как она соблазняет парней, и начала уже это показывать — так откровенно, так неприлично! Я, девушка с советским воспитанием, которая про ЭТО даже с мамой не разговаривала, была в шоке. Ищу глазами, где выход, думаю: «Убегу и никогда в студию не вернусь. У меня билет с открытой датой». Шеф-редактор, видимо, в мониторе разглядел, что со мной что-то не так, и скомандовал в ушной микрофон: «Я все вижу! Стоять!» И я осталась...

— В этой программе вы кардинально сменили имидж...

— Мне наняли стилиста — они тогда уже появились. Но брендовой одежды в магазинах почти не было. Мы договорились с отечественным модельером, и он предоставлял наряды на съемки. Самое же главное, что мне придумали, — парик блондинки. В нем было очень некомфортно. Во-первых, я много времени провела в Америке, где считается позорным, если черный человек стесняется своей внешности. Но продюсеры объяснили, что в России никого не волнуют эти разговоры о проблемах черного населения. И что мы делаем шоу, к которому надо привлечь внимание. А негритянка-блондинка — это необычно!

Во-вторых, парик был коротенький, а у меня же волос много, и уходил час, чтобы мою шевелюру скрутить и запихнуть под парик. Очень неприятная процедура. В день записывались три программы по три с половиной часа, в итоге я проводила в парике более десяти часов. Все время пыталась от него отказаться, но не удалось. А вот от двух других «аксессуаров» смогла отбиться. Мне заказали голубые и красные линзы. Глаза выглядели красиво, но я в линзах почему-то падала, так и не смогла привыкнуть. И еще отказалась от микрофона в виде фаллоса, потому что это выглядело очень пошло.

— Как отбирались зрители на такую оригинальную программу?

— Нам с публикой очень везло: ни разу не было никакого хамства, быдлячества. Думаю, людей редакторы все-таки отбирали. Сейчас непонятные бабушки за гонорар ходят с программы на программу, выполняя команды ведущего: «Так, вынули жвачку изо ртов», «Все хлопаем!», «Все смеемся!». А к нам в студию приходили молодые люди, которым действительно было интересно то, что обсуждалось в эфире. Гонорары они не получали — пригласительные билеты распространялись по вузам.

— Программа «Про это» имела очень высокий рейтинг, несмотря на то что шла поздно вечером...

— На следующий день после первого эфира бабушки около моего подъезда меня действительно заклевали. Говорили: «Позор, какая гадость, пошлость». Вот так я поняла, что пришла слава. (Смеется.) Хотя не все люди постарше плохо воспринимали программу. Людмила Нарусова, с которой до этого мы не были знакомы, через несколько лет подошла ко мне: «Мы с мужем с таким удовольствием смотрели вашу передачу! Единственная проблема, что после нее невозможно заниматься сексом». Я удивилась: «Почему?» — «Мы так хохотали, когда смотрели, что потом уже ничего делать было невозможно». А молодежи все нравилось: «Какая крутая у вас программа! Дайте нам пропуска — очень хотим прийти на съемки...»

Правда, некоторые люди решили, что я сексопатолог, и стали подходить ко мне на улице и рассказывать о своих интимных проблемах. Вот это был ужас! Однажды в ночи возвращалась со съемок, села в такси, водитель ехал-ехал и вдруг остановился, даже двери заблокировал. Думаю: «Ну вот, началось...» А он поворачивается ко мне: «Лена, у меня такая серьезная проблема в сексе…» Спрашиваю: «Вы мне это зачем рассказываете?» — «Ну как это зачем?» — «Я не хочу это слушать». — «По телевизору, за зарплату, можете, а без денег не можете?!» — «Я же ведущая, а не врач! Вам надо обратиться к психологу или психотерапевту. К тому же у нас в программе уже обсуждалась такая тема…» — «Я не успел ее посмотреть». — «Я вам ее перепишу на кассету...» Взяла у него телефон, втихаря от начальства переписала и передала ему запись. Кстати, люди не раз меня просили записать какие-то программы, пока продюсер мне не сделал замечание: нельзя раздавать кассеты всем подряд...

— А почему такая популярная программа перестала выходить в эфир?

— Одна из причин — творческая. Изначально «Про это» должна была рассказывать о любви и сексе, но мы сделали очень большую ошибку, уйдя исключительно в секс. Причем темы требовались все острее и скандальнее. Однажды мы побывали на слете садомазохистов в Голландии. Я такого даже представить себе не могла: огромный ангар, величиной с футбольное поле, куда съехались со всего мира садомазохисты. Боже, что они там творили, как они были одеты — неподготовленный человек мог от этого кошмара упасть в обморок. Я была так шокирована, что шеф-редактор сказал: «Уходи! Я сам все сниму».

В другой раз мы прилетели на встречу свингеров. Нам сразу объ­явили правила, а потом говорят: «Ну что, раздевайтесь». — «В каком смысле «раздевайтесь»?» — «Ну там же все голые, а вы что?» Я говорю: «Ну все, я пошла». Так и не знаю до сих пор, разделись редактор с оператором или им разрешили остаться в трусах.

В Израиле сняли сюжет о наших проститутках. А когда делали про обрезание, у камеры некстати сломался «зум», и оператору пришлось все снимать вблизи...

Эти шоковые сюжеты перевернули сознание нашего общества. И они же стали началом конца программы. Потому что люди требовали сюжетов по нарастающей, а дальше двигаться уже было некуда, и так перебор. Через годы, когда эту программу решил показать другой канал, начали звонить люди и просить снять тот или иной выпуск с эфира. В передаче они выдавали о себе такие вещи, которые можно только по молодости рассказать. Но прошли годы, кто-то стал главой большого семейства, кто-то директором банка, и те эфиры их компрометировали.

— Вскоре после «Про это» началась другая ваша программа — «Принцип домино». В ней вы вернулись к своему привычному имиджу...

— Сергей Леонидович Шумаков, который придумал это шоу, сразу решил, что в нем будут две ведущие — черненькая и беленькая... Вначале у программы были плохие рейтинги. Потому что обе ведущие выступали с одинаковых позиций, а в шоу нужно столкновение разных мнений. Не было в начале и четкого принципа в выборе гостей и тем. Но Шумаков нас защищал, верил в идею. А наш замечательный шеф-редактор Искандер Хакимов со временем придумал, чтобы на одном диване сидели люди с одной позицией, на другом — с противоположной. Ведь конфликт всегда интересен.

Нашлись и острые, жесткие темы. Например, про спортивных фанатов. Один из таких непростых ребят в прямом эфире стал рассказывать, как выслеживает милиционеров и мстит им. И даже продемонстрировал зуб, который выбил блюстителю порядка. Когда эфир закончился, я побежала в гримерку сцеживаться — еще кормила дочку. И тут приехала милиция и забрала человека, бахвалившегося тем самым зубом. Вот он — эффект прямого эфира.

Сейчас на телеэкране мне не хватает той реальной жизни, того нерва, что был в «Принципе домино». В современных ток-шоу много придуманных сюжетов, героев...

— Обе ваши программы были очень популярны. Но после этого вы ушли с телевидения. Почему?

— Я тогда не пропала с экрана, работала в разных телекомпаниях, на радио. И сейчас появляюсь на федеральных каналах в качестве эксперта, гостя. Но своей телепрограммы у меня действительно нет... Подрастала дочь, и я предпочла частичную занятость. Когда Лизе было лет пять, я все острее стала чувствовать: на дочь у меня не остается времени, она растет не со мной. А если мамы нет рядом, ребенок впитывает чужие ценности. Я стала слышать эти «звоночки». Помню, как Лиза вдруг мне сказала: «Мне нужна кепочка, чтобы сзади было написано «Версаче». Спрашиваю: «Где ты услышала про Версаче?» — «Как, ты не знаешь, что такое Версаче?! Няня рассказала, что у всех приличных людей должно быть такое...»

Больше всего меня травмировало то, что теннис, которым серьезно занимались три поколения нашей семьи, Лизу совсем не привлекал. Ее на стадион возила няня. И когда я спрашивала дочку: «Что сегодня на тренировке было интересного?» — малышка отвечала: «Не знаю...» И я понимала: это оттого, что теннис совсем не понимала няня. Она честно собирала одежду и ракетку, отвозила-привозила ребенка на тренировку, но никогда не спрашивала: «С кем ты играла? Как сыграла? Почему проиграла?» И дело тут не в конкретном спорте. Просто такое обсуждение формирует характер ребенка: ты объясняешь, что нельзя врать, жаловаться, что надо добиваться целей, побеждать через «не могу, не хочу». В общем, я поняла, что если у меня будет еще какой-то большой телепроект, то потеряю дочку. И я сделала свой выбор.

— Трудно было решиться?

— Нет! В отличие от моих соведущих, которые говорили, что без эфира у них мир распался и обрушилось небо. Даже на пике популярности я понимала, что моя телекарьера когда-то закончится. Жизнь для меня не измеряется передачами, семья — вот что настоящее, главное...

Я получала огромное удовольствие, когда рано утром везла дочку на первую тренировку, потом в школу, потом снова на корт. Полностью втянулась в это: теряла килограмм за одну игру дочки, так переживала! Меня даже несколько раз выгоняли с кортов. И Анна Владимировна звонила: «Ты это прекращай, веди себя прилично». Но когда речь идет о твоем ребенке, с эмоциями невозможно справиться, хочется выскочить на корт! И этот адреналин даже сильнее, чем прямой эфир... Сейчас Лизе 22 года, и она до сих пор серьезно занимается теннисом. И учится в университете.

— А вы чем занимаетесь?

— Делаю разные проекты — на платформах, в интернете. В передаче «Происхождение. Просто такая генетика» мы изучаем ДНК конкретного человека и раскрываем его корни. Очень интересно! У меня уже побывали Дарья Донцова, Анита Цой, Татьяна Толстая, Егор Кончаловский — оказалось, что среди его предков — Чингисхан. А Лада Дэнс была уверена, что у нее в роду были японцы. Потому что бабушка, умирая, рассказала про свой роман с японцем. Но никакой японской крови у Лады мы не нашли. А на своем канале мне очень нравится делать интервью с нашими девушками, которые вышли замуж в экзотические страны. То, что мне рассказывают русские жены арабских шейхов или обычных вьетнамцев, не узнаешь ни у одного гида. Так, в Японии папы моют детей до подросткового возраста. А в Южной Корее, если парень дарит кольцо, это вовсе не предложение руки и сердца. И еще недавно я начала цикл интервью на медиаплатформе «Смотрим». Первой героиней стала Татьяна Буланова. Конечно, мы не смогли обойти тот факт, что муж Татьяны почти на 20 лет ее моложе, но еще много говорили про 90-е, в которые сейчас так модно мысленно возвращаться. Мы показали зрителям «другую» Татьяну Буланову. В общем, главное, чем я занята, — ищу интересных героев!