Дмитрий Астрахан: «Шаг с Ольгой Бузовой — блестящая идея»

«Мы с Леной Прокловой работали, она прекрасная, мощная актриса. Видимо, что-то случилось, раз Лена сейчас все это говорит… Мне, отцу шестерых детей, четверо из которых дочери, омерзительно все это. Я считаю, что склонять кого-то к сожительству, используя служебное положение, как-то не очень по-мужски», — говорит режиссер.

— Дмитрий, вы знаменитый режиссер. Но теперь востребованы и как актер. Я посчитала, у вас около 40 ролей, и началось это после того, как вы с успехом сыграли организатора концертов в картине «Высоцкий. Спасибо, что живой». Потом были «Домашний арест», «Формула мести», «Миллиард» и так далее. Признаюсь, я даже не знаю, вы мне больше нравитесь как режиссер или как артист. Жаль, что вы раньше не снимались.

— Да мне самому жалко. Когда я снялся в «Спасибо, что живой...», мне было 53 года. А ведь я еще в юности хотел стать актером. В 18 лет, будучи студентом электротехнического института, попал в театральную студию. Пришел с одной знакомой просто посмотреть. Пообщался с руководителем студии Владимиром Бородянским, и он мне сразу предложил главную роль. Потом он поставил «Пилата» — из «Мастера и Маргариты» была выбрана одна линия: Пилат — Иешуа. Этот спектакль шел минут 45, и он получился. Нас пригласили сыграть в Москве, в СТД. Сам Леонид Хейфец потом разбирал спектакль и хвалил мою актерскую работу, удивлялся, как был убедителен мальчик такого возраста.

В студии я понял: это главное, чем я хочу заниматься в жизни. Бородянский посоветовал: «Только не поступай на актерский. То, что там преподают, тебе будет неинтересно, ты уже практически все это знаешь. Начнешь со всеми спорить, потом просто уйдешь. Я знаю твой строптивый характер. Иди сразу на режиссуру, там растят руководителей, а не подчиненных, там ты будешь на месте». Так я и сделал. И после этого занимался только режиссурой. Но не раз мой друг-сценарист Олег Данилов на площадке, когда дело заходило в тупик, говорил: «Дим, ну покажи уже артисту, как надо играть». И я показывал. Помню, мы с Нееловой обсуждали ее роль в фильме «Ты у меня одна», я спросил: «Марина Мстиславовна, извините, можно я вам покажу?» Она ответила: «Дмитрий, вы из тех режиссеров, которые, когда показывают, имеют право не извиняться».

— Сразу после института вы работали в Свердловском ТЮЗе, а потом стали стажером у самого Товстоногова. Надеялись стать его преемником в БДТ?

— Между его приглашением и моим приходом в БДТ прошел год. За это время Георгий Александрович очень изменился. Думаю, он вообще забыл о том, что меня пригласил. Товстоногов тяжело болел, японцы сказали, что если он бросит курить, они сделают ему операцию на ноги, и тогда он проживет еще лет десять. А если не бросит, то давали ему два года жизни. И он пытался бросить. Но для него это была пытка. Помню, он сидел в зале, смотрел репетицию «На дне», потом повернулся и со свойственным ему выговором произнес: «Я смотрю на сцену и вижу сигарэту». А потом он закурил и снова стал нормальным человеком. К сожалению, через два года его не стало, японцы оказались точны.

В БДТ был другой молодой режиссер, который метил в кресло Товстоногова. Казалось, именно он станет преемником. Подумав, что ловить в БДТ мне нечего, я пошел в Ленинградский ТЮЗ и поставил «Ваську», потом «Удалого молодца...» в ЛГИТМиКе.

— Эти постановки были успешными, и вас даже назвали лучшим режиссером года. И в БДТ о вас вспомнили?

— Со мной как с лучшим молодым режиссером года сделали интервью и показали по телевизору. На следующее утро позвонили из БДТ: «Срочно в театр, Дима. Товстоногов увидел тебя по телевизору и спрашивает: «Почему Астрахан у нас зарплату получает, а ставит не у нас?» Я пришел, Георгий Александрович говорит: «Дмитрий, пора!» Но я уже не очень хотел ставить, ведь, если что, провал в БДТ — это провал в БДТ, не отмоешься потом. А у меня была работа: приглашение от двух других театров, и Герман, посмотрев мои спектакли, дал мне возможность снимать дебютную картину — «Изыди!»… Товстоногов предложил одну пьесу поставить — я отказался. Предложил следующую: «Дмитрий, вы понимаете, что второй раз не отказываются». Прочитав ее, я пошел на трудный разговор: «Георгий Александрович, извините, но я не могу гарантировать успех». На что он сказал: «Вам не надо ничего гарантировать. Тут гарантирую я». — «Но я же сам должен верить в успех». В этот момент он понял, что я не рвусь, готов слинять. И спросил: «А что вы хотите поставить? У вас есть мечта?» В итоге я сказал: «Давайте «Женитьбу Бальзаминова».

— Такое с Георгием Александ­рови­чем никто не проделывал. Вы повели себя рискованно, нагло.

— Нагло, но правильно! Товстоногов, как оказалось, ценил, когда у человека есть свое мнение и позиция. В дальнейшем он мне много помогал, что-то советовал. Например, сказал: «На главную роль возьмите Андрея Толубеева, это масштаб». И вот в театре вывесили приказ по поводу распределения ролей в спектакле. А на следующий день состоялось партийное собрание. О том, что там происходило, мне рассказала завлит Дина Шварц: «Дмитрий, ситуация скандальная! Толубеев вышел и сказал: «Я проработал почти 15 лет. И мне дают играть Бальзаминова, которого я играл в выпускном спектакле в институте. Неужели это все, чего я достиг за годы в БДТ?!» Дима, что будем делать?» Я повел себя мудро, сказал: «Давайте подождем, сейчас он наведет справки, ему расскажут, кто я, что я ставил до этого, — тогда и посмотрим». Через неделю на репетиции ко мне подошел Толубеев и сказал: «Дмитрий Хананович, извините, что я так эмоционально выступил на собрании. Те, кто видел ваши спектак­ли, говорят, что вы толковый режиссер. Но поймите, я это уже играл, давайте возьмем второй состав…» — «Андрей Юрьевич, вопроса нет. Можем взять Стоянова или Томашевского. Но надо решить один вопрос: как вы будете делить со вторым составом заграничные поездки?» Даже не знаю, откуда у меня взялись эти слова. Толубеев был несколько обескуражен: «Какие поездки?» — «Спектакль объездит весь мир». — «Откуда вы это знаете?» — «Знаю. Я сделаю убойный спектакль… Андрей Юрьевич, давайте так: мы начнем репетировать, и, если за неделю вы поймете, что постановка хоть чем-то напоминает ваш студенческий спектакль, возьмем второй состав». Вопросов больше не возникало.

— Спектакль на самом деле объез­дил весь мир?

— Он был в Мексике, Южной Корее, Швейцарии, Америке… Но это потом, а сначала спектакль нужно было выпустить, и проблема с Толубеевым оказалась самой простой… В жизни не стоит идти на компромисс. Нужно было взять своего художника, а театр настоял на своем — на Ольге Земцовой, которая к тому моменту уже выпустила несколько спектак­лей в БДТ. Я объяснил Ольге задачи: «Нужен круг и гамак. Круг поворачивается, Бальзаминов лезет через забор, попадает в гамак». Она говорит: «А что, Толубеев полезет через забор?» — «Там у автора написано: «лезет через забор». — «Ну, не знаю, это БДТ…» — и смотрит предостерегающе. Я как-то не понял. Ну БДТ, и что? Но Ольга продолжила: «Разве Света Крючкова ляжет в гамак?» — «А что за проблема?» — «Ну, не знаю, это БДТ…» Поговорили, и я ушел, будучи уверенным, что она займется воплощением замысла. А вскоре звонит Дина Шварц: «От вас отказался художник. Вам нужно позвонить Эдуарду Кочергину, главному художнику и ее учителю». Я позвонил, и великий Эдуард Степанович наорал на меня, да еще и обращаясь на «ты». Я ответил тем же тоном: «Слушай, не тычь мне. Твоя художница должна была сначала позвонить мне, сказать, что она не хочет со мной работать, а потом уже идти к Товстоногову. Если ты свою художницу не смог научить этике Станиславского, то пошел ты…» Положив трубку, я сказал маме: «Вот и все. С БДТ покончено, этого мне не простят. Он же великий. Но лучше в моей биографии будет, что я послал БДТ, а не они меня».

— И как разрешилась эта история?

— Буквально через пять минут позвонила Дина Морисовна Шварц, и я понял, что болото зашевелилось. Кочергин с Товстоноговым вызвали меня к себе. Я приехал, объясняю: «Георгий Александрович, может, меня неправильно учили… Но я всегда считал, что должен поставить задачу художнику. Я ее поставил: мне нужен круг, забор, Бальзаминов лезет через забор, там гамак, он попадает в гамак, как в паутину, где его ловят Белотелова и Сваха». Товстоногов сказал: «Смешно», — тем самым признав прелесть задумки. Он обратился к Кочергину: «Эдик, ему нужен круг». Тот отвечает: «Но это малая сцена — там нет круга». Товстоногов обращается ко мне: «Дима, это малая сцена, круга там нэт. Ничего нэльзя сделать». Я говорю: «Георгий Александрович, ну пускай не круг, пускай будет просто ставка, два монтировщика ее повернут». Товстоногов — Кочергину: «Эдик, так ему нэ нужен круг, ему хватит и ставки!» Кочергин: «Георгий Александрович, вы поймите, это стилистика Островского… Как мы будем поворачивать?» — «Дима, понимаете, стилистика Островского». Я говорю: «Стилистика не важна». Товстоногов: «Эдик, так ему все равно, какая стилистика». — «Георгий Александрович, но…» — «Эдик, да иди ты на…» — завершил дискуссию Товстоногов.

И был сделан круг. На нем стоял гамак. А что значит гамак на кругу? Тяжелейшая металлическая конструкция, которая должна кружиться и при этом выдержать двух человек. Пришлось заказывать ее на заводе ЛОМО. А так как все делалось под малую сцену, круг изготовили выносной. Благодаря этому спектакль и можно было возить: круг просто клали в автобус. Звезды сошлись. В день худсовета за кулисы пришел Невзоров, снимал репортаж для «600 секунд». А на обсуждении первым взял слово Евгений Лебедев, великий артист. Он был мужем сестры Товстоногова, они даже жили в двух квартирах, соединенных одним проходом. Лебедев сказал: «Этот спектакль заставил меня вспомнить Тбилиси 45 лет назад, спектакль «Женитьба» по Гоголю. В нем было много лишнего, нелепого, но получилось безмерно талантливо. Тот спектакль поставил Георгий Александрович Товстоногов». И Басилашвили поддержал: «Ну что дальше обсуждать, Лебедев все уже сказал». В общем, меня взяли в штат БДТ, а спектакль через десять показов перенесли на большую сцену. Андрюха Толубеев играл в нем больше десяти лет.

— А почему Светлана Крючкова так и не сыграла в этом спектак­ле, хотя и начала репетировать? Какой-то форс-мажор?

— Света прекрасно репетировала, но потом выяснилось, что она ждет ребенка, и врачи запретили не то что на сцену выходить, а даже двигаться. Она лежала на сохранении. И тогда в театр пригласили Нину Усатову. Она уже была с именем, незадолго до этого снялась в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего...». Но это еще не означало, что ее примет труппа. Помню первый прогон, на который пришли все. Во время гомерически смешной сцены Белотеловой и Свахи никто не смеялся, только улыбались. Я начал нервничать. Но, когда сцена закончилась, раздались аплодисменты. Так Нина Усатова прошла проверку! Если бы не стали аплодировать — конец. Актеры БДТ блюли театральную планку. И сами привыкли играть по высшему классу, и ко всем предъявляли гамбургский счет.

— Почему же в БДТ не получилось реализоваться такому талантливому Юрию Стоянову?

— С ним другая история. Его в театре все уважали и любили. А то, что ролей у него не было, не его вина. Почему Товстоногов Стоянову не давал ролей — не знаю. Может, Георгий Александрович уже плохо себя чувствовал... Сложно судить. А потом, когда Юре все же дали играть в «Амадеусе» вместо Юрия Демича, который ушел из театра, Стоянов прекрасно играл. Просто что-то не сложилось в БДТ. Ну, сложилось в другом месте.

— У вас тоже сложилось потом в другом месте. Вы стали снимать кино, к тому же вас пригласили худруком в Театр комедии имени Акимова.

— Да. Помню, прихожу на «Лен­фильм», а я закончил как раз съемки «Изыди!», шел монтаж… В буфете сидят оператор Юрий Воронцов, знаменитый режиссер Виктор Аристов, еще кто-то. Спрашивают меня про приглашение в Театр комедии, я подтверждаю. Аристов говорит: «Коня подвели. Так на коня?» И я пять лет руководил театром. Там была фантастическая труппа: Равикович, Ма­зуркевич, Дмитриев, Демьяненко, Све­тин, Никитенко, Воропаев, Артур Ваха. Олег Данилов, друг, сценарист и драматург, пришел ко мне завлитом... И как-то мы так весело зажили. Там случались разные веселые и грустные истори­и.

— Какие, например?

— Я ставил «Четвертую плане­ту», и на главную роль — космонавта — мне нужен был мощный мужик. А в театре подобного типажа не было. Я вспомнил, что в Ленинграде есть такой, масштаба Ульянова, артист… Вдруг на следующий день он позвонил мне снизу. Мысли материализуются. Говорит: «Я пришел к вам устраиваться на работу». А за ним ходила репутация, что если он запьет, то обязательно ругается с главным режиссером и может дойти и до рукоприкладства. Я говорю: «Сережа, у вас репутация сложная, вы метелите главных режиссеров». — «Этого не может быть. Я все, больше не пью». Взвесил риски, и решил его взять.

— Но, видимо, эксцесс все-таки случился…

— Проходит год, я как-то прихожу в театр вечером, и мне говорят: «Там кошмар. Актер пьяный на сцене». Я подошел за кулисы, смотрю, зал хохочет, а наш Космонавт лыка не вяжет. Останавливаем спектакль, извиняемся перед публикой, предлагаем вернуть деньги. Я иду в режиссерское управление. Там сидят Флоринская Елена Глебовна (бабушка известной актрисы Александры Флоринской. — Прим. ред.) и ее муж Лев Цуцульковский, хороший документалист. Спектакль многолюдный, артисты столпились в предбаннике, ждут. И вдруг Космонавт врывается в кабинет и орет. «Што случилось? Я могу играть!» — и идет с кулаками. Я уже лет тринадцать как не занимался классической борьбой, но все-таки школьником выиграл чемпионат Ленинграда среди юношей. Актер надвигается агрессивно, но он был пьян, и это мне помогло. И я его бросаю прогибом, и он оказывается в углу. Флоринская в ужасе визжит. Вбегают Равикович, Ваха Артур, все артисты. Картина — лежит огромный мужик, а над ним — человек очень скромного телосложения. После этого мой авторитет в театре очень вырос… В тот же день я подписал приказ о его увольнении и спокойно ушел домой.

Утро следующего дня. Иду по театру. Навстречу три человека в темных пальто, ребята серьезные, криминального вида. Уселись в кабинете и говорят: «Ты уволил нашего друга. Как быть?» Атмосфера напряженная, девяностые годы. В итоге я говорю: «Знаете, ребята, представьте себе, вы пошли на дело, кто-то у вас стоит на шухере, и он нажрался, и вас всех взяли. Сколько он проживет?» Они втроем задумались. Я продолжаю: «Так вот, ваш друг у меня стоял на шухере, чтобы было понятно». Они говорят: «Понимаем». Ситуация как-то разрядилась, они стали просить взять его назад. «Я готов. Но я уже издал приказ, отменять не могу, иначе как руководитель театра потеряю авторитет. Но если коллектив попросит, я верну вашего друга. С условием, что как только он напивается, сразу расстаемся». На что они уверенно сказали: «Коллектив попросит». И пошли по гримеркам с просьбой подписать бумажку о возвращении... Через час подписи всего коллектива, вплоть до уборщицы, были у меня. Я взял его на работу снова. Проходит недели две, и актер напивается. Я его увольняю. Но у тех ребят претензий не было. У них же все по понятиям.

— Но в Театре комедии не только экстрим был. Там же проходили великолепные капустники, на которые собирался весь город.

— Главными по капустникам были Милиндер, дедушка Вани Урганта, Леонидов, отец Макса Леонидова, и Валерий Никитенко, которого публика знала и любила по роли Сказочника в «Снежной королеве». Они сочиняли смешные песни, пародии, скетчи на театральную тематику. К ним присоединялась и молодежь. Лев Максович Милиндер, когда я пришел в театр, был уже пожилым артистом, но прекрасно играл в лучших постановках, например в спектакле «Тень». Когда я набрал курс в театральном, пригласил его преподавать со мной на курсе. Он был интеллигентный и очень приятный человек, и я хотел, чтобы он общался с ребятами. Меня вообще старшее поколение в театре поддерживало. Но нам с Олегом Даниловым пришлось уйти. Худрук должен в театре жить. И то, что я параллельно снимал кино, некоторых раздражало… В тот момент мы с Олегом Даниловым очень переживали. А потом, когда прошло время, Олег сказал: «Какое счастье, что так получилось, ведь мы столько сняли фильмов!»

— Вам с Олегом Даниловым очень повезло, у вас сложился дуэт практически на всю жизнь.

— Да, с Олегом было фантастически легко и радостно работать! Вот он написал пьесу «Мы идем смотреть «Чапаева», и ее поставили в «Ко­миссаржевке». А в это время я должен был снимать «Все будет хорошо». И тут выясняется, что сценарий не готов, надо съемки отложить. Я сказал: «Давай тогда вместо этого снимем что-то другое. Например, по твоей пьесе «Мы идем смотреть «Чапаева». Олег согласился, но для кино написал другую версию — оставив ситуацию пьесы, изменил героя. В начале августа мы договорились, а в сентябре уже снимали кино «Ты у меня одна». Сейчас смотришь и думаешь: как мы это сделали? Все же придумывалось на ходу!

— 1 января 21-го года он умер от ковида в Минске.

— Да, в конце прошлого года мы заканчивали одну работу и собирались запускать новую, Олег ей занимался. А потом он заболел и несерьезно к этому отнесся. Я его буквально заставил пойти в больницу. И его уже почти спасли там, уже сняли с ИВЛ, он нормально разговаривал, рассказал мне, что придумал интересный сюжет, блокбастер под названием «Золотой миллиард». А 1 января его не стало. Открылось кровотечение, которое не смогли остановить. Дикость абсолютная! Олег ушел в полном расцвете сил. Выдающийся человек, таких драматургов не много. Мы работали и дружили 36 лет. За это время сделали около 30 фильмов и очень много спектаклей.

— И что вы дальше будете делать?

— Кино. У меня есть три сценария Олега, которые надо снять. Минимум на три года работа мне обеспечена. Дальше посмотрим, что напишут другие…

— Дмитрий, а чем занимаются ваши дети?

— Старший, Паша, — музыкой, ищет себя. Живет в Питере. Дочь Маша в Японии. Она окончила Имперский колледж Лондона (Imperial College London — высшее учебное заведение в Южном Кенсингтоне, специализирующееся на науке, инженерии, медицине и бизнесе. — Прим. ред.). Это один из мощнейших университетов мира. Маша училась на биохимика, окончила с высшим баллом. Ее брали в лабораторию, перспективы были прекрасные, но она очень хотела жить в Москве. Ее пригласили в Курчатовский институт, в совместную с американцами лабораторию. Но оформ­ление затянулось. В итоге она сказала: «Пап, ну что-то я время теряю», — и разослала предложения в разные мировые научные центры. Ее вызвали на собеседование в Японию, купили билет, она слетала на Окинаву и вернулась назад, думала, что ее не взяли, но через два дня пришло приглашение. Это было три года назад. Сейчас она сидит на Окинаве, пишет диссертацию, получает зарплату… Другая дочь, Наташа, учится в Сорбонне, на прикладной математике. А Глаша, Витя и Лиза еще школьники. Про таланты подождем говорить.

— Вам самому, очевидно, по-прежнему интересен театр. Только в этом сезоне у вас уже третья премьера — «Доходное место» в «Ленкоме».

— Я предложил «Ленкому» разные варианты, среди них было «Доходное место», и руководитель театра Марк Борисович Варшавер был очень рад этому названию.

— И это понятно, потому что был известный спектакль Марка Захарова «Доходное место» в Театре сатиры. С одной стороны, это преемственность, с другой — продолжение жизни.

— Да. Там прекрасные актеры играют: Сирин, Герасимов, Юматов, Маклаков, Соколов, Железняк, Тикунов, Ююкин. Жадова играет Антон Шагин, прекрасный актер. Так же в этой роли, но в другом составе, будет дебютировать в «Ленкоме» Андрей Миронов-Удалов.

— Его приглашение на роль Жадова тоже преемственность. Его дед играл в спектакле у Захарова. К тому же, думаю, имя Андрея Миронова в афише привлечет зрителей. Кстати, как вы думаете, зрителей нужно специально привлекать громкими именами? Например, Бузова во МХАТе — это правильно?

— Она активный человек, у нее огромный успех в «Инстаграме*»… И МХАТ гарантированно получит зрительный зал. Я не хочу этот шаг критиковать. Это пиар. Блестящая маркетинговая идея. Надеюсь, играет она хорошо. Она человек талантливый, актерские данные у нее есть. Тут вопрос попадания в роль.

— Вы ведь в «Доме-2» были педагогом по актерскому мастерству?

— И благодаря этому снял фильм «Игра». Там прекрасно играет Саша Харитонова, кстати, из «Дома-2». Она оказалась способной актрисой. «Дом-2» — это было место, куда собирались люди, которые могли бы пойти в театральный институт. Они выбрали «Дом-2», потому что там им платили зарплату. Но в принципе все они тяготели к актерскому мастерству, хотели играть. Кто-то более способен, кто-то менее, это отдельный вопрос. Но среди ребят точно были талантливые.

— Мне о вашем отношении ко многим актуальным явлениям хотелось бы спросить. Что скажете о движении Мe Too, которое теперь пришло и к нам? Вы ведь слышали признания Елены Прокловой в том, что ее домогались на съемках, когда ей было 14—15 лет?

— Что я могу сказать? Мы с Леной работали, она играла в моих спектаклях. Она прекрасная, мощная актриса. Видимо, что-то случилось, раз Лена сейчас все это говорит… То, что Харви Вайнштейн издевался над девушками и вел себя как животное, — это правда и доказано американским правосудием. И он не единственный такой, конечно. Мне, отцу шестерых детей, четверо из которых дочери, омерзительно все это. Я много лет в этой индустрии, и считаю, что склонять кого-то к сожительству, используя служебное положение, как-то не очень по-мужски. Для меня главное, чтобы артист хорошо играл. А шантажировать ролями — это омерзительно и ужасно.

— И об этом можно говорить спустя 20, 30, 40 лет?

— Можно говорить когда угодно… Каковы мотивы Прокловой? Я не знаю. Может, она выполняет какую-то социальную миссию…

— А как вы вообще ощущаете себя в современном мире? Как вам Даня Милохин?

— И он, и Моргенштерн имеют огромную популярность у молодежи. Как это оценивать, не знаю. Но глупо отвергать, детей цепляет! Это факт. Притом мне это все не близко.

— Но вы считаете важным знать, чем живут молодые?

— Важно оставаться собой, ни за чем не гнаться и делать то, что любишь и умеешь. Я вот недавно поставил «Леди на день» в Театре армии, и это один из самых коммерчески успешных спектаклей Москвы, на него ходят молодые ребята, смеются, плачут, им нравится. Еще я поставил «Убить папашу!» в Театре сатиры, на него ходили мои знакомые с детьми, которые сидят в «ТикТоке», и они в полном восторге от спектакля. Знаете, слышал историю, что, когда начались новые времена, Рязанов сказал Брагинскому, с которым работал всю жизнь, что тому надо как-то по-новому писать сценарии. Брагинский ответил: «Я по-новому не умею». И Рязанов стал сотрудничать с другими авторами, хотя Брагинский еще был жив. Думаю, это была ошибка. Не надо по-новому, надо по-своему.