«Я потряс Гончарова вокальными способностями. Когда попросили что-то изобразить, я затянул какую-то песню — чрезвычайно фальшиво. Гончаров изумился: «Если вы сможете ЭТО повторить нота в ноту, возьму вас к себе на курс». Когда я пропел мотив с той же чудовищной фальшью, он сказал: «Так не бывает!» И взял меня к себе», — рассказывает актер, бизнесмен, ресторатор и сын Олега Табакова — Антон Табаков.
— Антон, пять лет назад вышло продолжение советской трилогии про Дядю Федора и его друзей — мультсериал «Простоквашино». В старом мультике кота Матроскина гениально озвучил ваш отец, Олег Табаков, а в новом сериале звучит ваш голос. Легко согласились на эту работу?
— По-моему, сначала планировалось участие самого отца в сериале. Но я не думаю, что он согласился бы на подобный формат и объем (в первом сезоне было 30 серий): папа тогда уже не очень хорошо себя чувствовал… Когда началась работа над «Простоквашино», ребята с «Союзмультфильма» собрали хорошую команду и даже смонтировали первые 4—5 серий. Недоставало только Матроскина. И они обратились ко мне с предложением озвучить эту роль. Вначале я посоветовал взять пародиста, который скопирует папу один в один. Потому что голоса у нас все-таки разные, лишь тембр схож. Однако, поразмыслив, я согласился, о чем сейчас абсолютно не жалею. Хотя первые десять серий было сложно.
— В чем было дело?
— В мультипликации образ рождается от голоса актера. Артист проговаривает определенный эпизод, и художники рисуют картинку. Но здесь первые серии уже были смонтированы, и мне приходилось озвучивать готовое изображение. Это очень кропотливая работа. Попасть в речь мультперсонажа невероятно сложно, потому что она банально не всегда видна или не прорисована до конца. К тому же я родился в 1960 году, и модный сленг, на который частенько переходят герои, мне неизвестен. Но я подумал, что делаю сериал не для себя, а ради современных детей, ведь новое «Простоквашино» может стать мостиком к тем прекрасным ценностям, на которых выросло старшее поколение. И сериал действительно обрел своего зрителя: только что в онлайн-кинотеатре ОККО и на телеканале «Мультиландия» вышел уже пятый сезон!
— Не обидно оставаться за кадром?
— Но меня же все равно узнают — по голосу. Несколько раз дети друзей, услышав меня, столбенели, а потом просили: «Скажите еще что-нибудь как Матроскин». Это дорогого стоит. К слову, и в частной жизни я соприкоснулся с мультипликацией: моя вторая теща Наталья Орлова, мама актрисы Кати Семеновой, была художником в мультике «Тайна третьей планеты».
— А в детстве вы любили «Простоквашино»?
— Когда вышел первый фильм, я был уже студентом. Поэтому впечатления на меня он не произвел: в то время мне больше нравился «Ежик в тумане». При этом папа не раз рассказывал, что вдохновлялся мной при создании образа Матроскина. Мол, когда я был совсем маленький, то говорил скороговоркой, к тому же сильно шепелявил, у меня была «каша во рту». И эти смешные интонации папа потом использовал, озвучивая Матроскина. Но, по-моему, он все-таки придумал эту историю…
— Отец не обижался, что его мультперсонаж стал популярней некоторых его серьезных киноролей?
— Совершенно не обижался, потому что это было проявление невероятной народной любви. Не знаю, как сейчас относятся к популярным актерам, но раньше они считались небожителями. Их все обожали — от руководителей страны до продавцов продовольственных магазинов, очень важных в то время персон. Помню, как женщина, которая торговала зелеными бананами — а других в те годы в продаже и не было, — увидев отца, начинала улыбаться, потом наклонялась, запускала рученьку куда-то глубоко под прилавок и вынимала оттуда пакет с желтыми бананами. Она ничего за это не просила, ей просто хотелось сделать приятное любимому артисту.
Однажды мы с отцом ехали куда-то в сторону Саратова по очень плохой дороге. Папа был за рулем: он любил водить машину. Пошел проливной дождь, и в конце концов автомобиль съехал в кювет. Самим достать его из глубокой канавы было невозможно, а уже смеркалось. Мы, по уши в грязи, пошли в ближайшую деревню. А она словно вымерла: в какой дом ни стучишь, никто не отвечает, хотя окна светятся. И только потом до меня дошло, что в этот вечер показывали очередную серию «Семнадцати мгновений весны» и никто не мог оторваться от телевизоров. Наконец, в какой-то избе нам открыли. Надо было видеть выражение лиц этих людей: на пороге дома стоит живой Шелленберг, которого они только что видели на экране! Тут же собралось полдеревни и нашу машину руками вытащили из кювета. Вот такая была всенародная любовь к отцу…
— В той деревне эту историю передают из поколения в поколение. А в вашей семье из поколения в поколение передается профессия. У вас ведь и мама, Людмила Крылова, актриса. Сами мечтали стать артистом или родители подталкивали?
— Не мечтал, и не подталкивали — все произошло случайно. Для меня профессия актера не была выстраданной, мучительно-желанной. Я видел, как переживают, буквально умирают на сцене Марина Неелова, Костя Райкин, Андрюша Миронов, а сам ничего подобного не испытывал. И только лет в 35—40, когда практически закончил сниматься, наконец понял нечто важное про наше актерское дело. До этого все делал «левой ногой», потому что у меня все получалось довольно легко...
Родители никогда не лоббировали меня в кино или театре. Папа, наоборот, считал, что это не та профессия, которой мне надо заниматься. И мой дебют в кино состоялся только потому, что в наш первый класс пришла тетенька с киностудии. И у нее вызвали умиление моя тонкая шейка и два хлопающих глаза. Так меня взяли в киноальманах «Времена года» режиссеров Ускова и Краснопольского (к слову, они никогда не снимали ни отца, ни маму). Съемки шли в Сухуми. Я поехал туда с папиной помощницей.
— Родители легко отпустили вас на съемки?
— А я привык к самостоятельности. В трехмесячном возрасте меня отправили в другой город с проводниками. Мол, присмотрите за малышом, а там его встретят. Меня не раз забывали в театре «Современник», где работали родители. Как всякий театральный ребенок, я буквально жил за кулисами… В общем, во все свои детские фильмы попал только потому, что меня заметили ассистенты режиссеров. И почему они меня выбирали, до сих пор для меня остается загадкой. Ну, какой в «Тимуре и его команде» из меня «пионер, всем ребятам пример»? В лучшем случае Мишка Квакин. Вы даже представить себе не можете, каким жутким хулиганом я был. В титрах новеллы «Четвертый папа» из «Времен года» напротив моей фамилии написано: «В главной роли ученик 1-го класса школы № 152 г. Москвы». Но к моменту выхода фильма из этой школы меня уже выгнали...
— Трудно поверить...
— На мне, как говорится, пробу ставить было негде. Мы тогда жили на Тверской-Ямской, и я постоянно участвовал в драках с ребятами из другого двора. В этих заварушках мы и палки в ход пускали, и скакалки, и цепи. Когда же в ситуацию вмешивалась милиция, меня всегда выручала моя тонкая шея. У меня был такой трогательный вид, что мне, зачинщику драки, взрослые говорили: «Мальчик, уйди отсюда, мы тут с хулиганами разбираемся...»
Более того, однажды меня наградили за мои же бесчинства! К нашему дому примыкала жилая деревянная пристройка, и я не мог отказать себе в удовольствии ее поджечь. Ведь мне казалось, раз у меня дедушка — химик (на самом деле он был врачом, просто дома, готовя препараты, смешивал реактивы), значит, и я должен что-то испытывать! В тот раз с друзьями поджег вату под деревянными полами. А когда она разгорелась не на шутку, стал бегать по квартирам, звонить в двери и кричать: «Там у вас огонь!» И потом мне вручили грамоту за тушение пожара. Слава богу, никто в этой истории не пострадал. Я постоянно попадал в подобные ситуации и был частым гостем в детской комнате при 10-м отделении милиции, которое находилось через дорогу от нашего дома: капитан Метельков меня хорошо знал.
А сколько раз родителей в школу вызывали! Дневник был красным от записей «Просьба родителям срочно явиться к директору!» Папа никогда в школу не ходил — он этими делами не интересовался. А мама меня воспитывала вплоть до рукоприкладства. Теперь понимаю, что был невыносимым ребенком. Меня за неуспеваемость выгоняли из нескольких школ: в четверти обычно у меня была пара троек, а все остальное — двойки. Ну как можно было так учиться?! Поэтому в 9-м классе, когда уже снимался в «Тимуре...», с радостью перешел в школу рабочей молодежи (числился там как штатный актер Одесской киностудии).
— Эта картина Александра Бланка и Сергея Линкова сделала вас очень популярным...
— Да. Я получал тысячи писем от девчонок — абсолютно глупых признаний в любви, с «предсмертными» строчками «Прощай, Тимур!». И еще запомнил послание от пожилой дамы, старой большевички, которая, по ее словам, с Лениным была на короткой ноге. Она писала, что образ Тимура у меня вышел очень легкомысленным. Она права, в моем абсолютно лупоглазом взгляде читалась какая-то легковесность и фига в кармане. Я только играл в Тимура, в хорошего мальчика, примерного пионера, а был совсем другим...
— После такого успеха только об актерской профессии и мечтали?
— Честное слово, я пошел в актеры из-за отсутствия знаний по математике, физике, русскому и всем остальным предметам. Заполняя анкету при поступлении в театральный, в слове «интеллигенция» сделал три ошибки. А в актерском деле я уже что-то умел — ну, мне так казалось... Папа никак не помогал с поступлением. Более того, он не взял меня на свой курс, из которого родилась «Табакерка». Притом что я дружил с педагогами курса — Гариком Леонтьевым, Костей Райкиным.
— Вас это не обидело?
— Да нет, мне было как-то все равно. А вот моя сестра Сашка работала в его театре, он с ней и репетировал, и играл. Сашку папа считал талантливой актрисой, да и я считаю.
— Александра Табакова очень ярко сыграла в «Маленькой Вере»...
— Абсолютно с вами согласен. Ну а моя актерская деятельность папу не волновала. Он никогда даже не интересовался тем, что я делал на сцене и в кино. Поэтому я не звал его на премьеры. И только когда я уже заканчивал свою актерскую карьеру, он пригласил меня сыграть в его театре, в спектакле «Билокси Блюз» (роль Юджина в очередь с Женей Мироновым). По-моему, это произошло после того, как он увидел меня в роли Лариосика в «Днях Турбиных» в «Современнике». Постановку выпустил Игорь Владимирович Кваша, это была одна из первых его режиссерских работ. Чтобы доверить такую роль актеру, который только что пришел в театр, надо было не только любить меня, но и всерьез воспринимать как острохарактерного актера. В таком амплуа даже я себя не видел, а Кваша увидел. И я почувствовал себя абсолютно как рыба в воде, на сцене меня просто несло. В итоге Лариосик — одна из немногих ролей, за которую мне никогда не стыдно...
В «Днях Турбиных» играли Валера Шальных (муж Елены Яковлевой. — Прим. ред.), Олег Шкловский, Ира Метлицкая. Мой Лариосик появлялся на сцене с диким количеством барахла — тюками, сумками. Валера иногда втихаря накладывал в огромный чемодан, который и так прилично весил, стальные «грушки», которые на сцене держат порталы. А они весили килограммов 20—25! Помню, беру чемодан в руки, чтобы выйти на сцену, а оторвать от пола не могу...
Игорь Владимирович Кваша был очень требовательным человеком во всем, что касается профессии. А еще балагуром, замечательным рассказчиком и модником! Курил только американские сигареты, а они тогда стоили недешево. Но он не мог в этом себе отказать, что придавало ему определенный шарм. А как он любил рассказывать про свои «запои»! В этой компании я знал нескольких людей, которые действительно выпивали, и среди них точно не было Кваши и моего папы: они в этой очереди предпоследние. Но Игорь Владимирович очень живописно описывал, как он «вчера нафигачился».
— Антон, вернемся в то время, когда вы еще не играли в «Современнике», а только собирались поступать в театральное училище.
— По сути, единственным человеком, который верил в мою актерскую судьбу, была Галина Борисовна Волчек. Ее сын Денис Евстигнеев младше меня года на полтора, и наше с ним детство и юность прошли под недремлющим оком Галины Борисовны. Она стала мне практически второй мамой и готовила для поступления в театральный, доказывая моему отцу, что у меня есть способности, просто нужно увидеть их. И я поступил в ГИТИС на курс к Андрею Александровичу Гончарову, хотя он не должен был меня взять.
— Почему?
— Незадолго до моего поступления в Германию эмигрировал выпускник Гончарова Леша Менглет — внук Георгия Павловича Менглета и сын Майи Менглет, известных артистов. Это был один из первых актерских «отъездов». А так как Андрей Александрович тогда возглавлял парторганизацию театра, бегство ученика из СССР подпортило ему жизнь. Поэтому Гончаров поклялся себе, что никогда больше не возьмет в студенты «звездных» детей. Так, например, не хотел брать дочь знаменитого театрального режиссера Бориса Ивановича Равенских. Сказал другу и соседу (они жили на одной лестничной клетке): «Борь, извини».
Но на моем первом прослушивании Гончарова не было. Абитуриентов отсматривал его помощник Володя Тарасенко, который меня не знал. К тому же я уговорил Таню Рудину (дочь Рудольфа Рудина, пана Гималайского из популярнейшей телепрограммы «Кабачок «13 стульев». — Прим. ред.), которая, как и многие студенты ГИТИСа, помогала приемной комиссии, не писать в анкете мою настоящую фамилию. Так я дошел до решающего испытания. А на нем потряс Гончарова своими вокальными способностями. Мой будущий мастер обладал фантастическим, абсолютным музыкальным слухом, а мне медведь на ухо наступил. При этом я очень любил петь. Когда попросили что-то изобразить, я затянул какую-то песню — чрезвычайно фальшиво. Гончаров изумился: «Если вы сможете ЭТО повторить нота в ноту, возьму вас к себе на курс». Когда я пропел мотив с той же чудовищной фальшью, Гончаров сказал: «Так не бывает!» И взял меня к себе...
— Все актеры вспоминали особую манеру работы Гончарова: он постоянно кричал на репетициях...
— Он не только орал, там разные предметы летали! Не раз, выбегая на сцену, Гончаров просто сносил декорации. В эти моменты актеры и студенты его реально боялись. Хотя помню и такой случай. У нас на курсе вместе учились будущие актеры и режиссеры. Самым старшим среди режиссеров был Вася Скорик. И когда на госэкзаменах Гончаров вскочил и особенно сильно разбушевался, Вася подошел к нему, крепко взял за руку и довольно жестко сказал: «Андрей Александрович, садитесь». И усадил на стул. Гончаров опешил и сразу пришел в себя. Но я сидел позади него. И по напряженным мышцам спины видел, что спокойствие ему непросто дается. Гончаров отличался абсолютной несдержанностью и неуравновешенностью. Возможно, это какой-то комплекс, потому что в принципе он был интеллигентным человеком. Но когда начинал кричать, у него перед глазами падала пелена, и его переклинивало.
В мой адрес Гончаров излил ярость один раз. В ГИТИСе я дружил с Женей Каменьковичем, мы постоянно вместе делали этюды. Все четыре года учебы мы были любимчиками Гончарова. Тем более что однажды я оказал услугу его сыну Алексею. (Кстати, только супруга могла из грозного Гончарова вить веревки: он ее боготворил и боялся. Андрей Александрович был абсолютнейший подкаблучник!) В общем, на какой-то вечеринке я заступился за незнакомого парня, а он оказался сыном Гончарова. Видимо, Леша рассказал о произошедшем отцу, и с того момента Гончаров позволял мне все. Он ввел меня, студента, в знаменитый спектакль «Леди Макбет Мценского уезда», я поехал с «Маяковкой» на гастроли за границу. Вы не представляете, что это было такое для 17-летнего подростка в 1977 году — поехать в Югославию и в Италию!
И вот на последнем году обучения мы с Каменьковичем уговорили Гончарова взять на наш курс одну студентку, которую мой отец отчислил со своего курса. Гончаров девушку не видел, но нам с Женей поверил и ее зачислил. Проходит сентябрь, а девушка не появляется в ГИТИСе. Гончаров вызывает Каменьковича в кабинет: «А где эта, ну, которую вы мне порекомендовали?» Когда Женя выдавил из себя «Она… она... уехала в Израиль», Гончаров заорал так, что как только стекла не повылетали. Я стоял в коридоре, все слышал, попытался зайти в кабинет и извиниться, но в меня полетела пепельница. Закрыл дверь под его крик: «Иуда!»
Но когда я не получил вместе с однокурсниками диплом («корочкой» я обзавелся лишь спустя десятилетия), то это не было кознями моего мастера — надо отдать ему должное. Я был сам виноват. До конца своей жизни Андрей Александрович из-за той давней истории руки мне не подавал. Когда где-то пересекались, я говорил: «Андрей Александрович, ну ладно вам уже…» А он отходил в сторону, так был обижен на меня. Да, была в нем злопамятность. Он и Сережу Колтакова, когда взял его в Театр имени Маяковского, сначала обожал, на руках носил. Но вскоре — раз, и просто возненавидел. Гончаров и любил, и ненавидел абсолютно одинаково, всегда на сто процентов.
— После окончания ГИТИСа о каком театре мечтали?
— Да не хотел я ничего. Но так как Галина Борисовна никуда не девалась из моей жизни, я тут же был зачислен в труппу «Современника». А вскоре меня забрали в армию, полтора года прослужил в ЦТСА — Центральном театре Советской армии. Нас там было три сержанта: Олег Меньшиков, которого часто занимали в заметных ролях, Саша Балуев и я. В мои обязанности входила игра в массовке и выполнение обязанностей рабочего сцены. В частности, ежедневно монтировал громадные деревянные настилы, которыми накрывали колоссальную оркестровую яму. 34 тяжеленных «гроба» надо было утром разобрать, а вечером собрать.
— Среди ваших фильмов есть такие хиты, как «Человек с бульвара Капуцинов» (в этой картине снялся и ваш отец)...
— Сразу уточню: туда меня тоже не папа пропихнул. Это все мои отношения с Суриковой, у которой я до этого уже снимался. Она замечательный, очень компанейский человек. А я тогда был балбесом, не раз Аллу Ильиничну подводил: приезжал на съемки с опозданием, не вовремя уезжал. А она все это терпела...
Съемки шли под Феодосией. Помню абсолютно сюрреалистическую картину: одновременно можно было видеть самолет, теплоход, поезд, идущий по рельсам по берегу моря, и... киношный городок с салуном. Вся эта красота производила сильное впечатление на мой неокрепший ум. Плюс старшие товарищи, с которыми мы прекрасно проводили время: Леня Ярмольник и Саша Иншаков, тогда процветающий каскадер. Леня фонтанировал идеями, постоянно что-то придумывал. Как и отец, и Семен Фарада. А какой фантастический там был Коля Караченцов! Он самостоятельно выполнял все трюки. Сам прыгал, бегал, дрался — несмотря на то что на картине работала хорошая команда каскадеров...
Единственный, кто мне не очень нравился в этом фильме, — это Александра Яковлева. По-моему, она была слабым звеном. Еще после «Экипажа» у меня возникли большие сомнения в ее актерских способностях. Кстати, в «Экипаже» я тоже засветился в эпизоде, вместе с Лешей Якубовым...
— Как на этих съемках складывалось ваше общение с Андреем Мироновым?
— До этого мы вместе работали в картине Суриковой «Будьте моим мужем», Андрей играл там главную роль... На съемках «Человека с бульвара Капуцинов» запомнил один разговор с Мироновым. Я пожаловался на отца — уже не помню, по какому поводу. Андрей внимательно на меня посмотрел и сказал: «Он, наверное, не прав в этой ситуации. Но как хорошо, что он у тебя есть. И ты даже не представляешь, как ты сильно поменяешь свое мнение, когда его не станет...» Я был таким молодым, что тогда не понял, о чем это он...
У нас с Андреем Мироновым сложились удивительные отношения. Он был кумиром, из-за разницы в возрасте не мог стать моим товарищем. Но при этом мы много и близко общались. Тем более что какое-то время проживали в одном подъезде на Селезневской улице (в этой квартире до сих пор живет Лариса Голубкина). Очень тепло относилась ко мне и мама Андрюши, Мария Владимировна Миронова. Когда в юности мы семьями отдыхали в одном санатории в Мисхоре, я часто заходил ее проведывать. Тогда она была полна сил и энергии. Потом Андрей умер. А Мария Владимировна его боготворила, сын для нее был всем — после того, как довольно рано ушел из жизни ее муж, Александр Менакер. Внуков она любила, но относилась все-таки не с таким безграничным обожанием, как к Андрюше. И когда сына не стало, это страшно на нее подействовало, она закрылась...
А потом папа, который ее очень любил и уважал, вытянул Марию Владимировну из этой депрессии, предложив роль в спектакле «Учитель русского» по пьесе Александра Буравского. И дальше без этой работы она уже не могла существовать. Спектакль шел нечасто — пару раз в месяц, но для Мироновой это была невероятная поддержка. Затем в «Табакерке» я играл с ней в спектакле «Норд-Ост». Тогда я уже активно занимался бизнесом, но не хотел бросать этот проект во многом из-за Мироновой...
— В вашей фильмографии есть даже лента, номинированная на «Оскар», — «Вор» Павла Чухрая…
— Роль у меня эпизодическая — картежник в бане. Но она спасла меня в одной очень сложной ситуации. Причем в «Воре» я не должен был сниматься, от кино давно отошел. Но в тот день у Павла Григорьевича по известной русской причине не приехал на съемку актер. А на площадке все готово! Чухрай на правах тестя звонит мне (третьей женой Антона была Анастасия Чухрай. — Прим. ред.): «Можешь выручить?» Ну куда деваться! Приехал, мы быстро все отсняли. А потом я побывал с этой картиной на церемонии вручения «Оскара» (конечно, как зять Павла Григорьевича, уж точно не как исполнитель эпизода).
Прошло много лет. С Анжелой (четвертой женой. — Прим. ред.) и нашей крошечной дочкой Антониной я поехал в отпуск в США. Мы еще не были расписаны, и этот факт мог вызвать сложности при пересечении границы. В турагентстве нам посоветовали купить самый дорогой морской круиз, мол, так легче въехать. На границе, в Майами, Анжела растерялась и на вопрос полицейского: «Цель приезда?» — сначала, как и положено, ответила: «Туризм». А потом добавила из лучших побуждений: «Мне муж сказал, что, может, мы задержимся и посмотрим какую-то недвижимость». И тут пограничник нажал на красную кнопку, и нас всех троих отправили в «обезьянник» — клетку с бомжами и алкоголиками. Тоня орет, ее пора кормить, поить, а пограничник постоянно задает одни и те же вопросы и не слушает наши одни и те же ответы. И при этом постоянно хватается за пистолет. Этот кошмар тянется очень долго. Говорю: «Давайте мы уж к чему-то придем, я же ни в чем не виноват, так почему я здесь?» — «Успокойтесь!» — «Я спокоен, но у меня ребенок не спокоен».
Наконец, спрашивают что-то новенькое: «Когда в последний раз были в США?» Я оживился: «Вот это я точно вам могу сказать: в этот день проходила юбилейная, 70-я церемония вручения «Оскара». — «А при чем тут эта премия?» — «Я играл в картине «Вор», которая тогда на «Оскара» выдвигалась...» Пограничник оторвал взгляд от бумаг и поменялся в лице: «Что, простите?» Тут же начал что-то смотреть в компьютере — видимо, проверял данные по «Оскару». Нашел и, чуть ли не заикаясь, спросил: «А почему вы сразу не сказали про «Оскар»?» — «Наверное, потому, что вы меня об этом не спрашивали...» В общем, нас сразу отпустили.
Так же, по дружбе, я не раз снимался в эпизодах у моего друга Володи Басова-младшего. В связи с этим хочу упомянуть ленту его отца, Владимира Басова-старшего, «Время и семья Конвей». Там была очень интересная идея: персонажей в молодости играли их дети-актеры. В картине появились отец и сын Басовы, Евгений и Андрей Леоновы, Ирина Скобцева и Алена Бондарчук, Марианна и Наталья Стриженовы, Ростислав и Игорь Янковские. Ну и два Табаковых. Великолепная задумка, прекрасные режиссер и актеры, замечательная атмосфера на съемках. Но фильм как-то не сложился, не получился. Возможно, из-за того, что Басов-старший уже плохо себя чувствовал (это был его предпоследний фильм, он умер через три года). И мне очень обидно, что такое количество талантливых людей не смогли вытянуть эту историю...
Кстати, вместе с отцом я еще снялся у Леонида Марягина в фильме «Город невест», где играл его сына, а в сериале «Таинственная страсть», одним из продюсеров которого был Денис Евстигнеев, сыграл молодого Олега Табакова. Фильмов у меня много, но мало что из них меня до сих пор волнует: снялся и снялся. Скажу честно: очень многие мои съемки случились не от любви к киноискусству, а от банального желания заработать. Потому что мне в молодости ставку давали больше, чем маме, хотя она была заслуженной актрисой с колоссальным опытом.
— А почему так произошло?
— В театре зарплаты фиксированные. И за годы службы в «Современнике» мой оклад вырос со 130 до 140 рублей. А в кино существовала система ставок c разными надбавками. Я всегда был меркантильным и не скрывал этого. И благодаря тому, что умел договариваться с людьми — в том в числе в Госкино, — ставки получал максимально высокие. Хотя до папиной — 56 рублей за съемочный день плюс 50 процентов надбавки за мастерство — не дотянулся. Я всегда умел отстоять свои интересы: есть во мне администраторские, организационные способности. Не случайно уже в 17 лет я судился с Одесской киностудией из-за гонорара...
— Организаторские способности у вас явно от отца. Только он их направил в сторону театра, а вы в ресторанный и клубный бизнес. Занялись им из-за денег?
— Иметь больше денег хотелось всегда, но я и как актер хорошо зарабатывал. Наверное, просто решил действовать в духе времени, в котором открылось множество возможностей. Я продавал импортную электронику, запрещенные видеокассеты типа «Эммануэль». Чего скрывать: как очень многие в те годы, ходил под валютной статьей. А потом мой товарищ Андрей Деллос предложил мне абсолютно новый и, главное, легальный способ заработать. У меня тогда была и машина, хоть и не иномарка, и квартира, и популярность — меня все устраивало. А Андрею требовалось «подниматься», точнее — выживать. И он придумал взять в аренду бывший ДК имени Ленина, отремонтировать и открыть там клуб-дискотеку. С этого все и началось. Если бы тогда мне сказали, что у меня будет доход в 10 тысяч долларов, я бы заявил, что это предел моих мечтаний. Но я сильно недооценивал свои способности...
Спустя годы сам пытался понять, как у нас получилось создать все эти модные дискотеки, клубы, рестораны? И понял: мы стали первыми на рынке развлечений и рекламы, кто не боялся и делал (мы — это ребята из Art Pictures Group: Федор Бондарчук, Степан Михалков, Филипп Янковский, Роман Прыгунов...). Например, в 1992 году я стал гендиректором кинофестиваля «Поколение». В жюри там заседали Сергей Соловьев, Саша Абдулов. Я арендовал Дворец молодежи на Фрунзенской и... службу охраны Кремля, потому что им было все равно, что за звезда перед ними. Главное, чтобы человек показал входной билет за 500 долларов. И желающие находились сотнями!
На нашу дискотеку «Пилот» зимой, при температуре -38 градусов, очередь выстраивалась от станции метро «Улица 1905 года». В клубе «Сохо» народ мог увидеть, как за соседним столиком ужинают Анни Жирардо или Би Би Кинг, как Пьер Ришар вместе со мной жонглирует тарелками, Ричард Гир играет на барабанах, а Ван Дамм — на гитаре! Разве можно было представить себе такое пятью годами раньше? А мы с Деллосом верили в успех и работали, и все у нас получалось!
Мы вовремя догадались свести богатых людей с людьми популярными, то есть «поженить» деньги со связями. Первым было очень приятно пообщаться со вторыми, кормить их и поить. Входным картам в модные клубы и рестораны не было цены, потому что они не продавались, но давали возможность прикоснуться к звездам. Самой страшной для людей того времени была ситуация, когда перед ними закрывалась дверь. Впрочем, и сейчас, если она распахнута, то многим людям это неинтересно. Но скажи им: «Вам сюда нельзя», — и человек костьми ляжет, чтобы оказаться внутри... А потом все это приостановилось. Возможно, мы все просто выросли.
— И чем вы сейчас занимаетесь?
— Я пенсионер, занимаюсь детьми, собаками — их у меня шесть — и приготовлением пищи в масштабах своей большой семьи.
— Из ваших четверых детей кто-нибудь продолжил актерскую династию?
— Пока нет. Профессия артиста — непростой труд. И я понимаю всех тех людей, не справившихся с напряжением, которое она влечет. Трагедии папиного ученика Игоря Нефедова, моего сокурсника Миши Кецлаха возникли не на пустом месте. И, конечно, актерская профессия не имеет никакого отношения к тем кошмарным сериалам, которые заполонили наш телеэкран. Так что, наверное, все к лучшему.
— Скажите, а какие качества у вас от мамы, а какие от отца?
— Мама неплохо готовила (а папа всегда очень хорошо ел). И еще она очень рукастая (папа не умел делать ничего, кроме преподавания актерского мастерства и режиссуры). На ней был весь быт: от ремонтов квартир и авто до кройки, шитья и работы на вязальной машине. Я тоже могу разобрать любой двигатель, мне это легко. А от папы взял пристрастие к административной работе, умение уловить конъюнктуру — в хорошем смысле слова, общаться с чиновниками.
— Отец ушел из жизни в 2018 году. Вам его сильно не хватает?
— Наверное, мне бы его очень-очень не хватало, если бы в детстве он уделял мне больше внимания. Но, с другой стороны, мне бы тогда не хватило времени на улицу, на хулиганство, на поджоги — на то, чем я жил. К тому же случился развод с мамой, история довольно долгая, и мне потом надо было выстраивать отношения с отцом… Единственное, в чем себя упрекаю, это что мои спонтанные переезды — а мы долгое время жили во Франции — лишили моих младших дочек возможности увидеть деда в театре. Только теперь понимаю, что это важно. Когда мы вернулись домой, папа был уже не совсем в форме. Хотя поздний его спектакль — «Юбилей ювелира» — я смотрел несколько раз. То, как он там играл, для меня — высший актерский пилотаж. Когда вижу его фирменные «табаковские штучки», которые он часто использовал в комических ролях, примерно понимаю, как это сделано. А вот как папа существовал в той постановке, постичь не могу... Мой отец отнюдь не святой: нимб у него если и появлялся, то только на сцене. Он был абсолютно живой человек, в меру эгоистичный и себе на уме, что при его профессии вполне естественно. Но мы с ним всегда прекрасно общались. Я лишь жалею о нескольких опрометчивых словах, что сказал ему, а также о том множестве тем, что мы так и не успели обсудить...
