Уходящий год был насыщен событиями в жизни актрисы. Она впервые в своей режиссерской карьере сняла высокобюджетный фильм, с прицелом на «Оскар», вышла замуж за Брэда Питта и использовала медовый месяц для съемок еще одного фильма о супругах на грани разрыва. И вопреки всем предсказаниям их едва начавшаяся «семейная идиллия» из-за этого не разрушилась.
— Анджелина, вы прекрасно выглядите! Как вам это удается? С такой-то сумасшедшей жизнью?
— Спасибо за комплимент. Честно вам сказать, ничего особенного я не делаю. Очень люблю свою работу, иначе бы не занималась ею. Я непоседа — мне сложно усидеть на месте больше пары минут. Так было с детства. Мне все время нужно что-то делать, куда-то идти. Брэда иногда, я знаю, моя энергия даже утомляет — он любит пожаловаться на эту тему. (Улыбается.) Ну а когда устаю, то самый лучший отдых для меня — провести время с моими детьми. Погулять с ними, помочь с уроками, посмеяться, по-дурачиться, поесть вместе. Что может быть лучше?
— А не обидно, что вас постоянно упрекают за излишнюю, как многим кажется, худобу? Вот один из актеров, игравший в вашем фильме «Несломленный», рассказывает: «Энджи настолько серьезно отнеслась к съемкам, что практически ничего не ела. Посмотрите на нее — она вся прозрачная, бедняга. Но при этом энергии у нее хоть отбавляй».
— Не зря же у меня есть татуировка со словами: «Все, что меня питает, то меня и разрушает». (Улыбается.) На самом деле жаловаться нужно моим актерам, а не мне. Например, Джеку О’Коннеллу, очень талантливому британскому актеру (вот увидите, он станет звездой), пришлось два месяца сидеть на специальной диете. Он похудел на 15 килограммов! Дело в том, что его герой — Луи Замперини — летчик, которому довелось после крушения самолета провести 47 дней на плоту в Тихом океане, пока его не «спасли» японцы и не посадили в лагерь для военнопленных. Пару раз от голода и жуткого напряжения в одной из тяжелых сцен Джек падал в обморок, бедняга. 800 калорий в день — разве это достаточно для молодого мужчины? А у него еще близкий друг тяжело заболел, был на грани смерти. Пришлось мне раздобыть вертолет и отправить его к другу в больницу, чтобы он мог его поддержать. Во мне постоянно боролись материнские чувства к этим парням и стремление оставаться профессионалом, не поддаваться на эмоции. Помню, стояла перед двумя сотнями массовки молодых ребят. Солнце, жара, ветер, а им еще ждать и ждать, и ни крохотной тени нет и не должно быть в кадре. Как мать, у которой шестеро детей и трое из них сыновья, я сильно страдала! Хотела раздать всем воду и объявить, что съемочный день окончен. Но ведь я во многом и взялась за эту историю, чтобы показать — человеческий дух может быть невероятно могучим. Рассказывать о таких людях, как мой герой Луи, прошедших ад, но оставшихся добрыми, честными, с большим любящим сердцем, необходимо в том числе и для наших детей. Да что там дети — я сама поняла, что хочу стать лучше, намного лучше. Вся эта история и общение с этим человеком, который помогал людям поверить в себя, в собственные внутренние возможности, и заставили взяться за кино, в котором никто не был заинтересован.
— Это правда, что продюсеры вам не хотели доверять этот проект?
— Но ведь я и впрямь только одну картину в качестве режиссера до этого сняла. Луи рассказал свою историю в 1957 году. И с тех пор не нашлось никого, кто смог бы ее экранизировать. 50 лет он ждал! Однажды, копаясь в сотнях покрытых вековой пылью сценариев, безнадежно погребенных и преданных забвению студией, я наткнулась на этот — про человека, сумевшего выжить в невероятных обстоятельствах, участника Олимпийских игр 1936 года в Берлине. Пришла домой и говорю Брэду: «Знаешь, мне очень нравится». А он мне отвечает: «Дорогая, этот проект безнадежен. Он уже, кажется, целую вечность существует». Я боролась за него очень долго.
— Давайте поговорим о вашем новом статусе — замужней женщины…
— Да, да, это прекрасно! Вроде бы все так и в то же время по-новому. Я очень рада, что мы послушали своих детей и поженились. Хотя в принципе нам с Брэдом это было совершенно не важно. Но дети уж больно хотели. Они же всю свадьбу — не поверите! — спланировали. Честное слово! По крайней мере, церемонию точно всю. И это была их идея разукрасить мое платье своими рисунками. И клятвы они сами нам написали.
— Одну хотя бы можете озвучить?
— Пожалуй. Мы поклялись, что никогда не будем ссориться. А если это случится, должны покаяться и обязательно попросить друг у друга прощения. (Улыбается.)
— Скажите, а кто больше всего оказал влияние на вашу жизнь? Кого считаете своим учителем?
— Маму. (Мама Джоли — американская актриса Маршелин Бертран. Когда Анджелине был год, отец актрисы Джон Войт расстался с ее матерью. Маршелин скончалась от рака в 2007 году. — Прим. ред.) Я была очень сложным подростком — неуверенным, закомплексованным, считала себя изгоем и в целом была очень несчастна. Поэтому какой только дури не наделала: наносила себе увечья ножами, красила волосы в безумные цвета и делала страшный макияж. Сама не верила, что способна на что-то хорошее. Люди, меня окружавшие, тоже как-то не питали надежд в отношении меня. И только мама всегда видела во мне что-то особенное и была уверена в моем потенциале. Много лет ее нет в моей жизни, но я каждый день вспоминаю ее слова и стараюсь быть лучше и лучше. Мне кажется, только ее любовь помогла мне выжить в трудные времена.
— Это правда, что вы планируете в самое ближайшее время лечь на очередную операцию? (В апреле 2013 года, после проведения сложных генетических тестов, показавших крайне высокий риск заболевания, актрисе провели мастэктомию — удалили молочные железы. — Прим. ред.) Наверное, непросто на такой шаг решиться?
— Да, собираюсь в наступающем году. Непросто, но в моем случае, я считаю, необходимо. У меня плохая наследственность. Мама, тетя, бабушка. Все умерли очень молодыми… Я теперь сама мама. И мысль оставить детей для меня невыносима и страшнее любой самой сложной операции. В тот момент, когда я получила результаты тестов, решила для себя, что во что бы то ни стало должна быть хитрее и быстрее природы и биологии. Вот одну операцию уже пережила. Спасибо поддержке любимого мужа, брата, семьи и всех людей, от которых получала теплые слова и заботу. Теперь готова ко второй операции, чтобы продлить полноценную жизнь.
— Вы невероятно сильный человек. Восхищаюсь вами! Прямо совсем как герой вашего фильма «Несломленный». Неужели вас действительно ничто не может сломать?
— Конечно, может, это я просто очень хорошо умею притворяться и скрывать свои эмоции. (Смеется.) Моя семья — самое важное, что у меня есть на свете. И только одна мысль, что кто-то из детей заболеет или что-то с ними может случиться, приводит меня в дикую панику. Даже когда кто-то просто падает с велосипеда, у меня начинают дрожать колени от страха. В этом плане я очень уязвима. Наверное, любой матери эти чувства и переживания за детей будут понятны. Но, спасибо, очень лестно, что вы меня сравнили с Луи. Он для меня пример для подражания. Он ведь сумел не только остаться человеком с огромной верой, но и простить своих мучителей. Не знаю, удалось бы мне это — с всепрощением у меня дела обстоят не лучшим образом. Так что сомневаюсь. Но надеюсь, я стала, как и планировала, хотя бы чуточку лучше.
— Прототип героя вашего фильма ушел из жизни этим летом. Вы успели показать ему свой фильм?
— Это большая утрата. Мы с ним так сблизились за время съемок и подготовки к ним. Он же был мой сосед, жил в Лос-Анджелесе, в доме практически напротив нашего. Мы провели много времени вместе, я могла слушать его рассказы часами. Приводила к нему в гости свою семью, Брэда, детей и актеров из фильма. Он любил шутить, что хочет, чтобы все ушли и он мог бы насладиться моей компанией в одиночестве. С чувством юмора у него было все в порядке. Так вот, узнав о том, что он болен пневмонией и при смерти, я взяла незавершенную версию фильма и поехала к нему в больницу. Мы вместе его смотрели. Представляете, какие эмоции? Да, плакали все. Но тихо так, скорее даже радостно. Это был очень эмоциональный момент. Я была с ним и его семьей до самой его смерти. Луи мне стал совсем родным, почти отцом или дедушкой. И знаете, я до сих пор слышу его мягкий голос: «Энджи, девочка, ты сможешь справиться и с этим тоже». Ведь именно ему я звонила из Австралии во время съемок, в дни, когда мне казалось, что я не понимаю, что делаю, не справляюсь с работой. Разговор с ним меня всегда успокаивал.
— А Брэд не ревновал случайно?
— Нет. (Смеется.) Но знаете, что самое забавное? Когда я получила, наконец, добро на этот проект и познакомилась с Луи, выяснилось, что его жена Синтия много лет подряд наблюдала за Брэдом в бинокль! Представляете?
— Это и правда очень смешно. Понятно, что вы умеете справляться с мужчинами. Но все-таки, учитывая, что на съемках под вашим командованием их было несколько сотен, не трудно было справляться?
— Совсем нет. Мне не привыкать, я же и так окружена мужчинами — брат, муж, сыновья. Я люблю мужчин, и мне всегда интересна их психология. Так что и съемки были простыми в этом плане. Я старалась быть заботливой, ведь моим актерам приходилось непросто, как я уже говорила. Но ныть и жаловаться я никому не позволяла.
— Нелегко, наверное, совмещать семью и режиссерскую работу, которая отнимает столько сил и времени?
— Знаете, в каком-то плане это схожие вещи. И дома и на площадке мне нужно быть готовой к экстренным ситуациям и быть мастером по разрешению конфликтов. (Смеется.) Там — с актерами, дома — с детьми. Мне не нужно тратить время на собственный грим, укладку и репетиции своей роли. Это время я провожу с семьей. Дети, кстати, были со мной на съемках. И малыши могли сидеть у меня прямо на коленях, пока я перед монитором работала. А остальные — домашнее задание делать. Мэддокс, старший, вообще работал ассистентом режиссера. Очень хорошо справился. Мы им гордимся. Вступив в переходный возраст, он ведет себя на удивление мудро и серьезно. Просто невероятно! Дети раньше учились в международном лицее, а теперь перешли полностью на домашнее обучение. Так всем удобнее. И потом, мы с мужем давно приняли решение не расставаться с детьми из-за работы и карьеры. Поверьте мне, все в этой жизни можно успеть и совместить, было бы желание. Проверено на собственном опыте. (Смеется.) К тому же, уж если совсем быть с вами откровенной, я никогда не любила быть перед камерой. Наверное, от комплексов детства до конца не избавилась. Мне намного комфортнее быть за камерой, в режиссерском кресле.
— В свой медовый месяц, как известно, вы снимали новый фильм «У моря». Где вы и режиссер, и продюсер, и играете вместе с Брэдом супружескую пару...
— Да, и если бы вы знали, как нас от этой безумной затеи все отговаривали! Себя снимать ужасно. Со мной ну очень сложно договориться. (Смеется.) А вот Брэд — зайка. Мы вместе уже так много лет и через столько всего прошли. В результате понимаем друг друга с полуслова. В фильме мы играем супружескую пару на грани развода. Непросто играть такое мужу и жене в реальной жизни, ведь знаете, как некоторые говорят, что искусство имитирует жизнь, и наоборот. У нас такого, слава богу, не случилось. Мы реально как две половинки с Брэдом. Вот меня часто спрашивают, что изменилось после нашей с ним свадьбы. У меня нет на это ответа. Все и ничего. Мы просто поняли, что хотим и готовы быть настоящей семьей. И поженились. Мы по-прежнему любим друг друга, и ближе Брэда у меня нет человека на свете.
— Скажите, а не собираетесь еще детей заводить?
— Отвечу вам так: сейчас, в ближайшее время, — нет. Но категорически я от этой мысли — и Брэд тоже — не отказалась. Так что все возможно.
— Меня, как и других журналистов, уже не первый раз удивляет отсутствие у вас пресс-агента — человека, который отслеживает каждое сказанное звездой слово, того, кто решает, кому его подопечные могут давать интервью, а кому нет. Вот и сейчас мы с вами в комнате одни и никто не контролирует нашу беседу…
— Именно так. Лет десять назад у меня был пресс-агент — дня два. Мне очень не понравилась идея, что мне будут указывать, как я должна себя преподносить и что говорить. Это не в моем характере. С тех пор никаких агентов. Наверное, поэтому я не раз попадала во всякие передряги. (Смеется.) Главный мой девиз: ни о чем не жалеть и с уверенностью смотреть в будущее. Наши ошибки нас формируют как личностей. Да даже взять мои татуировки многочисленные. Сделала ли я некоторые из них сейчас бы? Нет, конечно. Жалею ли? Опять же нет — каждая напоминает мне о каком-то моменте в моей жизни: сложном, радостном, спокойном — словом, все они — часть меня. Вот дети, кстати, недавно начали меня спрашивать: «Мама, покажи татуировки. А можно мне такую сделать?» Мы с Брэдом пока не разрешаем. Вернее, я не особенно против. А вот он категорически возражает. Хотя Брэду особенно трудно детишкам в чем-то отказывать. Они вьются вокруг него, особенно дочки, он только их видит — уже расплывается в улыбке. Обожает наших детей. (Смеется.)
— Вы недавно сказали, что хотели бы попробовать себя в политике. Это ко многому обязывает: будете еще больше на виду у всего мира и времени на семью будет еще меньше. Готовы на такие жертвы?
— Скажу вам так. В данный момент я не рассматриваю себя в качестве какой-либо политической фигуры. Но и не исключаю, что, может быть, в будущем я действительно захочу этого. Займусь политикой, если найду способ быть полезной. В конце концов, несколько лет назад я и представить себе не могла, что буду сама режиссером. А когда начала работать в ООН, не думала, что стану Послом доброй воли. А кто бы мог подумать, что из бунтарки с татуировками, коей я была, получится мама шестерых детей? И надеюсь, мама я хорошая. (Смеется.) Нельзя все спланировать в этой жизни, ведь правда?
