Позвонил Слава. «Где у тебя стоит кровать?» — «Какая кровать?» — не понял я. «Брось придуриваться! Ты прекрасно понял, о чем я. Я говорю о кровати, на которой ты спишь. О чем же еще?» — «Если ты такой прозорливый, то должен был заранее знать, что кровать, на которой я сплю, стоит в спальне». — «Это хорошо, — сказал он. — Теперь сходи посмотри, как она стоит». — «Никуда не надо ходить, я и так знаю, что она стоит хорошо», — ответил я. «Не торопись, я не закончил. Тебе нужно выяснить два обстоятельства: какой у тебя пол, паркет или доска? И второе: как ориентирована кровать по отношению к паркету или доске?» — «У меня на полу лежит паркетная доска». — «Иди и посмотри, стоит ли кровать вдоль паркетной доски или поперек?» — «Зачем?» — «Объясню позже». — «Я не дома. Потому сделать этого не могу». — «О’кей. Тогда сделай, когда приедешь, и позвони». Вечером я забыл про кровать. Слава позвонил опять. «Извини, — сказал я, — сейчас пойду взгляну, как стоит кровать». — «Не сейчас», — сказал он. «Ну, что еще прикажете?» — спросил я. «Открой дверь на площадку». — «Это еще зачем?» — «Я перед дверью. У тебя не работает звонок». — «Ты? Сам, собственной персоной?! Мы польщены». Я отправился открывать дверь. Нажал на кнопку, раздался звуковой сигнал, дверь распахнулась. Вошел Слава, внося запах осени и окруженный тайной. Он стащил кепку, развязал красный шарф, скинул пальто. Лицо раскраснелось. «Что, морозец?» — «Есть немного. Зато солнышко и небо». — «Ну что, изволишь чайку или сразу кровать смотреть?» — «Сначала дело». Мы отправились в спальню. Он наклонился к полу, сосредоточенно разглядывал пол и шевелил губами. Выпрямился, произнес: «Отлично. Поздравляю тебя. Ты будешь долгожителем». — «Это, право, неожиданно. Приятно, конечно, спору нет, но хотелось бы знать основания, так сказать. Или, если говорить прямо, с чего ты это взял, черт возьми?!» — «Вот с чего. Смотри, кровать стоит поперек линии, по которой уложена доска, а не вдоль». — «Ну и что?» — «А вот что. В старину имелось такое наблюдение: умирающий не мог отдать Богу душу, если его кровать стояла поперек половиц. Тогда кровать разворачивали вдоль половиц, и он благополучно отходил в мир иной. Надо развернуть кровать поперек, и тогда ты сможешь увеличить продолжительность жизни на 33 процента. Смекаешь?» — «Смекаю. Ты думаешь, будто открыл какой-то древнерусский фэншуй, а это самое обыкновенное суеверие. — Тут я остановился: — Постой, а почему 33 процента? Это откуда?» — «Ага, тебя зацепило! Ты не так туп, как кажешься с первого взгляда». — «Большое спасибо». — «Слушай и мысли. Да, поначалу это кажется суеверием и бредом, типа: две белые лошади, одна голая. Но давай оглянемся и пристально посмотрим кругом. Вот что ты видишь?» — «Что я вижу?» — «Ну да, что?» — «Комнату, кровать, пол». — «Все?» — «Не все. Возле кровати стоят две тумбочки. Шкаф. Стол письменный. На столе лампа. Кресло возле стола. Достаточно?» — «Не достаточно. Тут есть нечто более важное. Ладно, помнишь у Пушкина: «Вот вечер: вьюга воет; / Свеча темно горит». Как сказано: «свеча темно горит»! Почему темно?» — «Понятно, мало света дает». — «Ты видел, как горит свеча? Представь, как она горит. Вспомни ее пламя. Свеча горит светло. А он сказал «темно». Почему?» Я было задумался, но он не дал додумать. «У тебя свеча есть?» — «Есть». — «Доставай». Я стал вспоминать, где она. Наконец свеча была найдена, водружена в тонкий подсвечник и зажжена. «Выключи свет», — распорядился Слава. Я погасил свет. Комната сначала впрыгнула во тьму, но довольно быстро свеча взяла верх, и все предметы обозначили себя. Само пламя было действительно весьма ярким. «Видишь, — сказал он, — я прав, свеча горит светло». — «Скорее желто, — уточнил я. — Хотя, — продолжил я, всматриваясь, — интересно, смотри, вокруг пламени шарик блеска, светящаяся сфера, и она слоистая, и там есть несколько цветов: белый, красный, оранжевый, желтый, тон зеленоватого, даже чуть с синевой где-то. Но все это какие-то перышки, волоски, чешуйки, луковые пленки, едва различимые. Само пламя красновато-желтое и сильнее ореола, но лишь в верхнем язычке. Если сдвигаться к фитилю, видна пустая, темноватая полость, а у основания фитиля огонь синий. Если оглянуться вокруг, то хотя и видишь все предметы, но как-то темно, или так: стороны, обращенные к свече, освещаются хорошо, но бока быстро скрываются от взгляда, будто растворяясь в самом пространстве. Появились длинные тени. На потолке — серый круг от абажура. Шкаф вверху врастает тенью в потолок». — «Ты обратил внимание, — заговорил Слава, — что свеча горит очень тихо? Пламя ровное, не колеблется. Это странно. Но самое главное не это, — сказал Слава, понижая голос до шепота. — Посмотри туда», — и он указал пальцем на дверь. У меня мурашки пробежали по спине и по волосам. Дверь из спальни была полуоткрыта, и за ней стояла бархатно-чернильная глубина. Крупинки света влетали туда и исчезали. Я смотрел туда как завороженный, ожидая чего угодно. Свеча затрещала. От фитиля отделялись крошки и, двигаясь, сгорали красными искрами, как метеориты в атмосфере, и производили малюсенькие кольца дыма, которые, вращаясь, отлетали прочь от пламени и, постепенно расширяясь, становились невидимыми. «И взгляни сюда, — он перевел палец на стол, — лежит телефон, и его экран такой же черный, как и то, что находится за неприкрытой дверью. Экран. Понимаешь?» В мозгу соединялись какие-то дальние нити. Слава продолжил: «Пушкин не мог зажечь электрического света, как мы с тобой. За свечой — темнота. За окном — вьюга, и дом теряется во мгле, вокруг на многие версты ни огонька, ни живой души, только снег и ветер». Мы погрузились в молчание. Свеча догорала. Словно из глубокого подвала я слышал шаги поднимающегося смысла. «Зажигай свет, — сказал Слава. — Что изменилось? — вопросил он и сам ответил: — Исчезла тайна. Но это обман зрения. В действительности она отодвинулась, ибо у нее свой черед. Вот слушай. — Он вынул несколько выдранных из тетради в клеточку листов. — Слушай. Ты ложишься на кровать, закрываешь глаза, поначалу это темнота. Но вдруг прозреваешь! И видишь ту же комнату или улицу, людей, и кругом светло. Отовсюду свет! Как это возможно? Откуда свет, если глаза закрыты? Вдумайся: ты прозреваешь, только заснув, не раньше, только погружаясь в сон, ты начинаешь вновь видеть, перед тобой разворачивается другая жизнь, и для этой жизни у тебя есть другие глаза. И эта жизнь такая же ясная, отчетливая, осязаемая и непредсказуемая. Как и здесь, ты не ведаешь, что будет через секунду. До тех пор, пока ты там, все, что ты чувствуешь, слышишь, в чем ты участвуешь и чего касаешься, — все достоверно, подлинно, истинно. Вдруг является пред тобой огромная кастрюля, стоящая на газовой плите, там что-то булькает. Кастрюля заговаривает с тобой на немецком языке, но ты прекрасно понимаешь, что она говорит, а она говорит: «Меня не опровергнешь». И ты знаешь, почему она так говорит, потому что кастрюля — это Эйнштейн, и говорит он о своей теории относительности, и одновременно густой кипящий бульон — это пространство, которое глотает и не может проглотить время, потому что подавилось временем, и все это совершенно нормально, естественно, осмысленно и логично — пока мы не проснулись. До тех пор, пока мы с другими глазами, другим умом, в другом мире, всё — правда. Стоит проснуться — всё ложь, кривизна, абсурд. Но оказывается, есть мостики. Ты слышишь во сне пение петуха, и появляется он сам, косящий красноватым глазом, трясущий гребешком, одетый в замечательный коричневый костюм, с белым галстуком из перьев. Его желтые чешуйчатые ноги и цепкие когти отшвыривают песок, он вздымает клюв к небу и кричит своим победным петушиным криком. Ты просыпаешься и думаешь: «К чему бы это?» Берешь сонник — вот, — Слава начал водить пальцем по бумаге, — вот, и там сказано: это к хорошей погоде. И наступает хорошая погода. Сегодня хорошая погода? Хорошая. Я видел во сне петуха. А ты что видел?» Я стал вспоминать и уперся в неописуемое тесто сна, неясные образы, лица, переплетения, мелькнула голова птицы, я сосредоточился: ага! «Я видел птицу». — «Какую птицу?» — спросил Слава. «Похоже на сороку». — «Так, сорока, — сказал он, — посмотрим. — И он стал смотреть в своих записях. — Ага, сорока, это к гостям. Ты чуешь? Сбывается! Народ долго наблюдал, сравнивал, делал выводы и понял: реальность сна имеет смысл и в нашей действительности. Иногда этот смысл опережает, иногда отстает. Иногда истинный, иногда ложный. Но для реальности сна этот смысл всегда ИСТИНА. И там она работает. Ты спишь 8 часов, это 33% от суток. Здесь кровать поперек досок — абсурд, а находясь во сне, это приобретает влияние и значение, которые продлевают тебе жизнь на эти самые 33%, то есть ты можешь прибавить треть к своему возрасту. Если в этой реальности ты проживаешь до 80, то реальность сна добавит тебе 26 лет, итого 106. Я свою кровать развернул. Проверим результат через полвека». — «Согласен».
Чтобы усилить «сонные» истины и перевести их в нашу реальность, безымянным пальцем промассируем поле 3 — область Луны — движением в виде треугольника (рис. 2, фигура — красный, стрелочки — направление движения).
