Сегодня он один из самых модных и интересных молодых артистов. Сейчас все смотрят сериал Первого канала «Павел. Первый и последний» на онлайн-платформах. Он играет Павла. Удивительно: Денис захотел этого несколько лет назад, и вот — уже император Всероссийский. А в шесть лет он, мальчик из Курска, решил, что станет актером. И стал им. Среди его проектов «Страсти по Матвею», «Инспектор Гаврилов», Happy End, «Стрим», «Подбросы» и другие. Все успешные.
— Денис, Павел I — просто золотая роль для любого артиста. Как она упала вам в руки?
— Упала — это вы точно сказали, потому что это история о том, куда приводят мечты. Прежде, чем текст появится в почте или мессенджере, нужно совпадение многих факторов, какие-то усилия, случайности, удача. За несколько лет до того, как мне прислали сценарий, я загадал желание сыграть Павла I. В ту эпоху царили шекспировские страсти, а его личность меня интересовала еще со времен школьных уроков истории. Хотелось сыграть именно его, а не кого-то другого из рода Романовых. И конечно, когда я увидел у себя в почте сценарий под названием «Павел. Первый и последний», я очень обрадовался и, даже не начав читать, уже сильно захотел принять участие в этом проекте. А потом были долгие пробы — грима, костюма, были разные Екатерины. В общем, шел долгий и сложный процесс.
— Вы говорили, что хотите жить свою лучшую жизнь и актерство в этом вам помогает, потому что можно пробовать разную реализацию и воплощения. Как вы жили жизнь Павла I? Эти съемки — серьезное погружение в другую эпоху.
— Мы снимали около полугода, это примерно сто съемочных дней, и практически все с моим участием. Было очень сложно, но сейчас я бесконечно тепло вспоминаю это время. В кино есть особенность — когда группа долго работает вместе, люди начинают друг другу надоедать, это классическая история. Редко образуются действительно теплые отношения. Мы же спустя полгода с большой любовью и уважением все создавали и друг к другу относились. И это время вспоминается очень тепло.
Тем не менее погружение было непростым — это ведь другая эпоха, и ничего подобного я не делал. А тут каждый день — иностранный или сложносочиненный русский текст, те слова и фразы, которых нет в нашем современном языке. Еще фехтование, скачки верхом, пластический грим, исторические костюмы, непростые погодные условия. Это самый сложный проект в моей карьере. Да и сама судьба Павла трагическая. Стоило огромных усилий оправдать все его поступки, которые порой казались просто жуткими. Его отношения с матерью были весьма непростыми. На площадке я переживал бесконечную бурю эмоций.
— Как вам исторические костюмы? Был элемент гардероба, который вы приняли как свою вторую кожу?
— Пожалуй, не было. Все было сложно. Но хуже всего — это обувь. Я между дублями всегда переобувался в кроссовки или тапочки, невозможно проводить такое количество времени в настолько неудобной обуви. У меня ноги были разбиты в кровь и изрезаны, как у балерин. Здорово, что человечество придумало кроссовки!
С другой стороны, что-то я готов был терпеть и даже просил себе потуже затягивать жилет, так как это помогало не сутулиться. Осанка — важный показатель, калька, по которой можно определить время. Мне всегда хочется быть честным в кадре, и это такая важная штука, которая постоянно напоминала, что все-таки мы снимаем кино не про XXI век.
В целом, конечно, царское облачение — это жутко сложно. В наше время, если бы я решил погулять, надел какие-нибудь спортивные штаны, футболку, не обязательно свежую, и пошел бы в парк. А тогда прогулки в саду, чтобы подышать свежим воздухом, оборачивались какими-то долгими сборами.
Я даже не все названия деталей гардероба помню. Каждое мое утро начиналось с чулок, потом шли коротенькие штанишки вроде панталон, льняная рубашка, жилетка, фрак, кафтан. Это я вам про летний, самый простой вариант. Вообще же было четыре времени года, облачение зависело от сезона... Ну конечно, был часовой грим с париком, если я играл своего ровесника. И трехчасовой — если играл старика.
— Но Павел I так и не стал стариком, он дожил до 46 лет.
— В XVIII веке 46 лет — совсем не то, что сейчас. Это не дедушка, конечно, но очень взрослый мужчина... Вообще, когда мы только начинали, одним из основных вопросов оказалось, кто и как станет играть взрослого Павла. Либо нужен второй артист, либо компьютерная графика, либо пластический грим. Когда я заходил в проект, это был один из самых больших моих страхов — играть такого взрослого дядю.
— Вы сказали, что съемки продолжались сто дней. Что было самым прекрасным и ужасным за это время?
— Самое прекрасное — наши весенне-летние исторические локации где-то в Питере, Екатерининский дворец, прогулки на обеде между сценами, невероятно красивые костюмы, все как-то по-доброму хохочут или по-доброму ругаются. А ужасное, то есть сложное? Это, пожалуй, одна из первых смен, где я скакал на лошади сразу в старческом гриме. Везде сугробы. На мне неудобное пальто, рядом шумящий квадроцикл, с которого снимают нашу поездку. Лошадь очень нервничала, брыкалась, долго не могла успокоиться. Надеюсь, ее больше никогда не позовут в кино.
— Ваш Павел фехтует. Можно сказать, вам повезло: вы вчерашний студент и еще не забыли сценбой.
— Это очень смешно, потому что во ВГИКе мы все закатывали глаза: «Ну где нам может пригодиться фехтование? О чем вообще вы говорите?» И раз — я фехтую в кадре. И мой дублер — мой педагог из института Роберт Елкибаев. Такой поворот.
— Над чем приходилось работать больше всего?
— Над текстом, особенно немецким, потому что огромное количество монологовых сцен написано именно на нем. И это было не-вы-но-си-мо. Но что вы думаете? Я ни разу не переозвучил ни слова на озвучании, все записано с чистовика.
— Как-то в соцсети вы написали, что шубу пришлось носить в плюс 30, а рубашку в минус 15. Это не преувеличение?
— Это реальность, классическая история для кино. У нас был павильонный блок, где мы снимали покои Павла I. Часть внутри, часть — на улице. И между этими съемками проходили иногда месяцы. Вот пример: я в шубе и шапке забегаю с улицы в покои, где сцена как бы продолжается. На самом деле между съемкой этих сцен проходит четыре месяца. И я оказываюсь в павильоне жарким летом в зимней одежде. А там нет кондиционера, горят приборы, закрыты двери, потому что иначе запишется лишний звук, и будет брак. Адская жара!
И безусловно, куда же в кино без съемок в рубашке на морозе? Вот пример. Павел с его буйным характером выбегает из покоев в истерике, садится на коня и мчится по зимнему Петербургу и потом падает с лошади в сугроб. Такая сцена.
— Что вы делаете, чтобы не заболеть? У советских артистов был простой, но действенный способ: если простыл, надо выпить водки с перцем, если отравился — водки с солью. Как спасаются молодые артисты?
— Спасает ЗОЖ. Я стараюсь заниматься спортом, пью всякие витамины, это помогает.
— Вы сказали, что Павел I отличался буйным характером. А какой характер у вас, на что вы способны в моменты...
— Бури? Если чувствую, что дело близится к беде, стараюсь взять паузу. Но мой максимум — это просто наговорить каких-то гадостей. С крыши прыгать не пойду и никого заставлять не стану... Если в этой буре я кого-то обижу и скажу что-то такое, не извинившись, меня несколько дней будет поедать совесть. Мне это не нравится, и я стараюсь решать конфликты на месте. Но я совсем не терпила: если что-то в работе не устраивает, не молчу.
— Кому первому вы говорите о том, что вас утвердили на роль мечты или просто на роль? Маме, папе, другу, любимой девушке?
— По-разному. Но не родителям — это точно. Раньше я говорил даме сердца, но дамы сердца больше нет.
— Нет? То есть вы так и не поцеловали девушку, которую хотели поцеловать в Новый год?
— Девушку поцеловал. Но мне кажется, чтобы по-настоящему стать дамой сердца, нужно время.
— Как вы стали артистом? Неужели действительно в шесть лет?
— Да, я начал заниматься в театральной студии «Муравейник», и мне там безумно понравилось. Пришел туда в шесть лет. И действительно почти сразу понял, что хочу стать артистом. Чем старше становился, тем сильнее в этом убеждался. Мне там нравилось все — педагоги, ребята, с которыми познакомился. Какой-то сумасшедший интерес и общий вайб, как сейчас говорят. Я просто влюбился! У педагогов получилось меня заинтересовать.
— Какие у вас были роли?
— Я играл Тотошку в «Волшебнике Изумрудного города», Кая в «Снежной королеве», Осла в «Бременских музыкантах», Жука в «Дюймовочке», Емелю в «По щучьему велению». Еще Короля в «Русалочке».
— То есть венценосные особы уже были?
— Бывали... Я их играл.
— Студия — это прекрасно, но как ваши родители, которые не имеют никакого отношения к искусству, приняли то, что вы хотите стать артистом?
— С детства я был самостоятельным, родители ко мне прислушивались, я сам принимал решения. У нас такие диалоги были довольно часто: «Хочу вот так». — «Ты уверен?» — «Кажется, да» — «Хорошо».
Безусловно, у меня были базовые запреты, вроде того, что нельзя курить. Но в остальном я рос свободным человеком. Захотел в музыкалку — пошел в музыкалку, захотел заниматься в театре — пошел, захотел учить английский — пожалуйста.
Конечно, когда я совсем мелкий заявил, что хочу стать артистом, хихикали, но очень недолго. Все как-то быстро поняли, что это серьезно. И я уже с детства готовился к поступлению в театральный институт, много времени уделял театру. Это было не хобби, а одно из самых важных дел в моей маленькой жизни. Мой выбор уважали.
— Кто первый увидел ваши способности, кто хвалил? Это ведь тоже важно?
— Это было еще до театральной студии, я на праздниках в детском саду выступал, песни за семейным столом пел — весь этот классический набор. Как не сказать «молодец» обаятельному, громко поющему ребенку? Мне говорили. И внимание мне нравилось. Думаю, оно тоже мотивировало. Это я сейчас анализирую как взрослый. Но в целом мне было весело, и это казалось важнее всего.
— Вы в 14 лет ездили в Москву поступать к Табакову. Почему он вас не взял?
— Мы так и не встретились. Меня прослушал какой-то другой человек и сказал: «Ремеслит». Мы тогда еще смеялись: как можно в девятом классе, в 14 лет, уже ремеслить?
Потом я ездил после девятого и десятого класса на вступительные экзамены в разные вузы. Знакомился со структурой, чтобы не опростоволоситься после одиннадцатого. Где-то услышал, что так делают, и подумал, что это отличная идея.
— Скажите, как получилось, что вы стали студентом Сергея Александровича Соловьева? Это прекрасный педагог, он никогда не ломал личность человека, помогал раскрыться, оставаясь собой.
— Я проходил туры, и он был одним из немногих, кто сам лично присутствовал на них и принимал решение. И да, вы абсолютно правы, он совершенно не ломал, а как-то культивировал личность внутри. Мне кажется, что только так и нужно работать с молодыми ребятами и вообще артистами, потому что чаще всего из института выходят клоны, которые обладают одинаковым набором знаний. А в нашей профессии, мне кажется, важна личность. Это основа. И Сергей Александрович каждого уважал, бережно к нам относился. Нам же хотелось, чтобы нас сломали и сделали каких-то универсальных артистов. Мол, тренируйте нас, тренируйте, меняйте, даже можете ругать. А он был другим — хвалил, и восхищался, и как-то очень аккуратно вел по жизни.
У нас имелся особенный предмет, которого не было у других в мастерских ВГИКа, — по субботам Сергей Александрович показывал нам свое любимое кино. Он формировал наш вкус, демонстрируя, что такое прекрасное, а что не очень. И так получилось, что его любимое кино — это мое любимое кино.
Он восхищался Феллини, и, мне кажется, мы посмотрели все его фильмы. Он нам показывал даже какие-то его невиданные короткометражки. Показывал работы молодой Ани Меликян. Она была его студенткой, и он очень гордился ее ранними работами, и мы все тоже были рады их посмотреть. Свои фильмы тоже показывал. Я очень люблю его «Сто дней после детства».
— Может быть, он вас учил каким-то житейским вещам?
— Сергей Александрович не обладал никакими бытовыми житейскими знаниями. Его главная фишка — бесконечные, невероятно обаятельные истории, которые можно было слушать часами и днями.
Что касается его философии, самое важное — это простое отношение к очень сложным вещам. Мы с однокурсниками до сих пор время от времени цитируем его великую фразу: «Если интересно, значит, интересно, а если не интересно, значит, не интересно».
— У Соловьева была привычка — он всегда со съемочной площадки что-то прекрасное себе забирал на память. В саду возле загородного дома у него статуя стояла, по-моему, копия Венеры Милосской, что-то еще. Но иногда не только режиссеры, но и артисты тоже забирают что-то себе со знаковых съемок.
— У меня есть огромное двухметровое зеркало в чугунной раме, которое я в три часа ночи привез с площадки «Страстей по Матвею». Мой герой долго прихорашивается перед этим трехстворчатым зеркалом, и в отражении вдруг появляется его сестра. Сейчас мне очень нравится эта картина, но тогда я еще ее не видел и совершенно без какого-либо глубокого умысла забрал красивую вещь домой. Нужно было забрать, пока на зеркало никто не покусился. И я заказывал грузчиков после ночной смены. Было смешно.
— Наверняка очень много красивых вещей на «Павле»... Может быть, сейчас у вас дома какой-то винтажный стул, парик или брошь?
— Я хотел забрать одну рубашку, но за полгода она ужасно износилась. Зато на память у меня остались огромные стопки с исписанным сценарием, он был каждый день со мной на площадке.
— Какого материала для себя хотите? В каком жанре еще мечтаете поработать? В боевике снялись бы?
— Конечно, я хотел бы боевик! Хочется пробовать силы и знать, на что я способен. Мне нужны все странные, сложные, далекие от меня роли. Хочется удивляться и удивлять.
— Что вас сейчас удивляет?
— Что можно вечером сесть в самолет, который два часа будут чистить от снега, а уже утром оказаться в стране, где невозможно ходить в худи и носках, потому что безумно жарко. Меня до сих пор это восхищает, как ребенка!
— Вы у себя в соцсетях писали: «Год был сумасшедший, но спасибо, что не сдох». Как выжить, не выгореть, сохраниться и расцветать дальше?
— В этом очень помогает дисциплина. И при таком ритме, если бы не режим, сложно было бы выжить. Несмотря на дикую загрузку, время, которое тратится на спорт, на сон, на приятные коммуникации — дружбу и отношения, — это очень важная часть нашей жизни. Человеческие контакты, в которых не обсуждают работу и не думают о ней.
— Вы можете уйти в отрыв, совершенно забыть о работе, об обязательствах, о долгах, о перспективе, просто напиться и куда-то улететь, танцевать на столе, валяться под столом, совершать глупости?
— Безусловно, конечно, да, уходить в отпуск — это безумие и роскошь в наше время. А где отпуск, там и отрыв. Но забыть обо всем на свете, как вы сложно сформулировали, я могу лишь часа на два, максимум на пять. Это тоже неплохо. Потом возвращаюсь в реальность.
— Расскажите о вашем режиме, который помогает выживать.
— У меня регулярно есть спорт, время наедине с собой, медитация. Еще более или менее правильное питание, но не фанатичное.
— Вы всерьез в одном из интервью говорили, что у вас расстройство пищевого поведения?
— Шутил, конечно. У меня нет какого-то диагноза от врача. Это личные выводы. Я скорее с юмором об этом говорю, чтобы подчеркнуть, что все-таки случаются у меня такие периоды, где могу себя отругать за то, что неделю ел майонезные салаты на Новый год.
— Вы во многих ролях обнажаетесь, не только в Happy End. У вас действительно классная физическая форма. Когда вы подружились со спортзалом?
— Я не фантазировал об обнаженных ролях. Но спорт в мою жизнь пришел давно. Худеть стал в школе. Я был в один период пухлым мальчиком, и девочки не хотели целоваться. Я это исправил, похудел. Не для карьеры. Это потом получилось, что и для нее.
— Денис, вы сова или жаворонок? Какое у вас правильное утро?
— Мое идеальное утро начинается с чашки крепкого кофе. Мне нравится рано просыпаться, я не люблю вставать поздно, потому что кажется, как будто день уже кончается, а я еще ничего не сделал. Если у меня свободный день, то весной или летом я встаю в восемь, а зимой или осенью — в девять утра. Работать мы начинаем обычно гораздо раньше — часов в семь утра, поэтому быть жаворонком удобно.
— У вас так много проектов впереди! Параллельно с «Павлом» выходит новый сезон «Инспектора Гаврилова». Еще сериалы «Про это самое», «Суета», «Циники», «Теория большой лжи», а также те, о которых нельзя говорить. Вы довольны списком?
— Доволен. И хочу, чтобы он регулярно пополнялся, был сложным, разнообразным, с самыми классными режиссерами.
— Представьте, что сбывается ваше давнее желание и Ларс фон Триер приглашает вас в свой проект. У вас есть какие-то табу? Что-то не согласитесь делать в фильме режиссера мечты?
— Надеюсь, все будет в рамках дозволенности. Мне все же важно, чтобы никто друг другу не вредил, не задевал ничьих чувств. Но лично я готов на многое. Правда, без каких-то сумасшествий, без секса с проникновением и без убийства старушек.
— Какие еще вам нравятся режиссеры?
— Люк Бессон, но молодой. И очень нравится в целом корейский кинематограф, сложно выделить кого-то одного. Нравится режиссер Йоргос Лантимос, я бы с радостью с ним познакомился и поработал. Да и вообще, огромное количество интересных людей, с которыми я бы пообщался лично, какого-то четкого списка у меня не существует. Например, в России я часто до начала работы с режиссером знаком совсем плохо, а потом вхожу в проект и бесконечно им восхищаюсь.
— Денис, вы многократно в своих интервью говорили, что мечтаете сыграть сложного злодея типа Волан-де-Морта или маньяка какого-нибудь, который такой милый-милый, но поедает человечество. Насколько приблизились к этой мечте?
— Шажок за шажком я подступаю к ней. И уже случались предложения и обсуждения, но были сложности с графиком, не получилось физически присутствовать в нескольких местах одновременно. Тем не менее эта тема витает в воздухе. Я уверен: важно заявить о своих желаниях, чтобы они исполнились.
— Не страшно будет играть таких персонажей? Или вы можете легко и без травм выскакивать из тяжелых историй? Насколько держите дистанцию между собой и персонажем?
— Мне не страшно, я не боюсь их играть. Но про дистанцию стараюсь не забывать, потому что это игра, пусть и взрослая.
— Сейчас во всем мире популярна русская песенка «Сигма-бой», «каждая девчонка хочет танцевать с тобой». Она как будто о вас. Вы такой мимимишный, никакой критики в вашу сторону. Все вокруг сыплют комплиментами, начиная от Федора Бондарчука и заканчивая Любой Толкалиной, называют нежнейшим, естественнейшим, говорят: Денис — это новое лицо, талант, гиперорганика. Как не сойти с ума от успеха, от востребованности, от такой нежности и любви?
— Откуда вы знаете, что я не сошел от этого с ума? Вдруг хожу по дому и говорю: «Я крутой, отстаньте!»
Но вообще у меня нет розовых очков. Я вырос в провинции и не забываю, откуда пришел и как бывает по-другому...
Если же всерьез говорить о восхищении, для артиста очень важно, когда им восхищаются. Это все-таки часть профессии. Мне было бы грустно, если бы мной не восхищались.
— У вас были какие-то вспышки звездной болезни?
— Не знаю, я только бесконечно слышу за все время своего присутствия в этой тусовке: «Ой, смотри, осторожно со звездной болезнью! Только не заболей, аккуратнее!» Но видел своими глазами подобные примеры, это противно и некрасиво. Кажется, меня такое обошло стороной.
— Какие у вас ощущения, когда поклонницы шлют вам нюдсы, когда парни вас узнают в бане голым, когда молодые и старые в соцсетях признаются в любви? Кто вообще ваши поклонники?
— Не знаю. Спасибо им за то, что они есть. Но это тоже к вопросу о внимании и восхищении. Здорово, что так происходит. А нюдсы — это даже мило...
— После какого проекта вас начали особенно активно узнавать? Вы стали любимчиком после Happy End, «Страстей по Матвею»? Что стало катализатором народной любви?
— Когда выходил какой-то новый масштабный проект, люди особенно активно хотели общаться. Последний грандиозный всплеск — это «Инспектор Гаврилов», после которого меня начали узнавать таксисты. Интересный поворот. Они спрашивают, можно ли сфоткаться. Фоткаемся в конце поездки.
— В общем, народная любовь вас настигает во всех самых неожиданных местах. Скажите, а у вас, такого прекрасного и талантливого парня, есть какие-то тараканы или недостатки? Может, вы храпите? Пожалуйста, срочно разрушьте свой сладкий образ...
— Я не храплю... Но недостатков полно. Я достаточно требовательный и к себе, и к коллегам. Если берусь за проект, мне хочется, чтобы это было здорово, классно, профессионально и круто. Поэтому могу быть достаточно строг, порой жесток, но мне кажется, что это в моменте очень логично. Могу быть грубым, ругнуться, закричать... Я, как и большинство артистов, мучаюсь сомнениями, и часто это мне мешает. Стараюсь как-то попроще относиться ко многим вещам, но не всегда удается из-за склада характера. Я рефлексирую и думаю: «А точно ли? А правильно ли? А нужно ли?» И это мешает. Я очень тревожный. Но, думаю, это какой-то синдром всего поколения. Но я не псих — это точно.
— Денис переводится как «вдохновенный». Что вас самого вдохновляет? Чем вы питаетесь, я имею в виду кино, музыку, книги и так далее?
— Я читаю, смотрю и слушаю все подряд. И вы очень верно сказали, что вдохновляюсь этим. Больше всего мне нравится, когда это случается внезапно. Допустим, я совершенно не ожидаю, что меня может что-то восхитить, и вдруг это случается, и я потом еще неделю хожу под огромным впечатлением. Летаю, а не хожу!
— Допустим, вы набрали курс, у вас прекрасная суббота, как у Соловьева, и вы показываете свое самое любимое кино.
— Я недавно посмотрел сериал «Сто лет одиночества». Мне очень нравился в студенчестве этот роман Маркеса, на новогодних каникулах я набрел на сериал от Netflix, и это было восхитительно. Я бы по субботам показывал десять серий «Сто лет одиночества». А еще показал бы «Сцены из супружеской жизни», но не Бергмана, а новый, который пару лет назад переснял Хагай Леви. Я его смотрел два или три раза. Там какой-то восхитительный язык, невероятно играют артисты, и это вообще настоящий учебник по существованию в кадре.
— Насколько вы интересуетесь бытом, что можете сделать в доме и копите ли вы на квартиру, как рекомендовала вам Генриетта Яновская, когда вы работали в Московском ТЮЗе?
— В бытовом плане? Ну, полку не прибью, я все-таки из тех, кто позвонит и заплатит деньги тому, кто это сделает. А в остальном с голоду не умру, одежда будет чистой. У меня нет проблем с бытовыми вещами. Я думаю, это помогает оставаться в себе и в реальности.
Коплю ли я на квартиру, как сказала Генриетта Яновская? Да!
— Я видела фото из вашей квартиры в соцсетях и отмечала, что у вас красиво, уютно, много воздуха и света, какие-то цветочки на подоконнике. Очень приятная атмосфера.
— Для меня уют очень важен. А растения на подоконнике однажды были подарены. И вместо того, чтобы просто наслаждаться тем, что они есть, я пытаюсь год из года сделать так, чтобы они не сдохли. А обычные срезанные цветы мне подарили зрители, которые приходили на спектакль «Это все она».
— Многие артисты говорят, что роли помогли им справиться с комплексами и страхами. А в вашем случае с какими психологическими неприятностями вам помогла справиться профессия?
— У меня было непростое отношение к телу. В детстве я был полным, меня это беспокоило, я вырос и похудел, но все равно периодически какие-то вопросы с телом у меня возникали. Во время съемок в сериале Happy End, где 80 процентов обнаженных сцен, из-за этого мне было тяжело сниматься, а потом, когда я увидел сериал, воспринял это иначе. Это помогло мне понять: «Не переживай, все у тебя супер!» И я в это поверил.
— Денис, что такое любовь?
— Любовь — это база. Я ценю творчество, которое рождается из счастья и любви ко всему вокруг, а не то, что родилось из страданий и горя. Есть миф, что чем хуже ситуация, тем лучше для художника. А я уверен, все наоборот.
