В долгожданном 16-серийном киноромане Андрея Кончаловского «Хроники русской революции», который скоро увидят зрители телеканала «Россия» и онлайн-кинотеатра START, он сыграл одного из главных персонажей — загадочного Лютера, который как хамелеон меняет обличья и постоянно куда-то бежит. Александр и сам такой — изменчивый и стремительный.
— Александр, сколько раз вы меняли свою жизнь?
— Кардинально дважды. Первое решение связано с тем, что я ушел из экономического института, куда поступил по настойчивой просьбе моих родителей. Они были умными людьми и решили, что мне это пригодится. Я октябрьский, пошел в школу в 5 лет, окончил в 15, мне было совершенно не до того, чтобы выбирать какой-то свой жизненный путь: когда они сказали «Пойди в институт, потом определишься», я согласился, принес результаты ЕГЭ и поступил на платное отделение. Но в какой-то момент меня стало многое смущать. И в первую очередь то, что я занимаюсь тем, что мне не совсем интересно — родители еще и деньги за это платят. И то, что я с 4-го курса ушел, было первым моим важным поворотом.
Я решил стать актером и поступил в ГИТИС, думая, что меня на входе ждет Брэд Питт с «Оскаром» в одной руке и пачкой денег в другой. Мне было 20 лет, и я хотел славы, денег, успеха, внимания девчонок — всего того, чего чаще всего хочет молодой человек в таком возрасте. Естественно, не все было так просто, что очень разочаровало меня на тот момент. В театральном я проучился недолго — ушел с середины второго курса. Улетел в Европу заниматься модельным бизнесом, предложения у меня уже были. Родители хватались за сердце второй раз и умоляли: «Окончи хоть что-нибудь!» А я улетел за лучшей жизнью.
— Как вы вообще попали в модельный бизнес?
— Случайно. Мне было восемнадцать, в торговом центре ко мне подошла женщина, которая оказалась агентом, дала визитку, меня стали приглашать на показы. Потом я получил приглашение поработать в Европе.
— Вы работали с крупнейшими брендами, но жизнь была бродячая — большую часть времени просто с рюкзаком мотались по миру.
— Да, в рюкзаке был минимум — белье, майки, ботинки и какие-то мелочи. И я не был привязан ни к чему. Самое странное, рискованное и одновременно продуктивное время в моей жизни.
Одна из первых стран, в которой я оказался с этим рюкзаком, была Франция. В Париже я первый раз пробыл около месяца, бегал по улицам, по кастингам, по модельным агентствам. Я быстро понял: людям нравится, как я выгляжу, и есть возможность, не сильно напрягаясь, получать за это деньги. Что ж, отлично. К тому же это давало возможность путешествовать по разным странам в классной компании.
— Что это была за компания, кто вас окружал?
— Это были прежде всего самые красивые люди мира, которые слетаются на Недели моды. Мне повезло общаться не только с внешне красивыми, но и самыми интересными людьми, которые совмещали в себе какие-то удивительные внутренние качества. С одними ребятами, например, я слушал лекции по современному искусству в Университете Гумбольдта в Берлине. Можно было свободно какими-то окольными путями пройти в аудиторию и послушать ученого с мировым именем. Это оказалось очень интересно — проходить по каким-нибудь барам всю ночь, сбив носы на новых, только что купленных на последние деньги ботинках, а утром с тяжелой головой пойти на лекцию по современному искусству. В этом, конечно, есть поэзия.
— Вы ищете поэзию в жизни?
— Да, я романтик. Стихи не очень люблю, но люблю поэзию в жизни... То, что без копейки сорвался в Европу, — вполне поэтический поступок. До этого момента, к слову, я был под крылом у родителей, и мне нужно было взбунтоваться, чтобы стать самостоятельным. Когда мне предложили эту поездку в Париж, у меня совсем не было денег, просто ноль. И очень хотелось пойти простым проторенным путем — занять у родителей. Мне очень стыдно за это сейчас, но тогда это был долг, который ты, будучи подростком, никогда не отдаешь, особенно учитывая тот факт, что мы жили очень просто. Но я буквально стукнул кулаком по столу и сказал: «Нет, я улечу сам и там разберусь». Помню, как в аэропорту зашел в одно из кафе в состоянии, когда меня мутило и голова шла крутом от голода, и в кипятке растворял бесплатный сахар с лимоном, чтобы как-то соображать. И на этом кипятке так и долетел до аэропорта Шарль де Голль, где агентство выдало мне первые сто евро после подписания контракта — я тут же выпил чашку кофе, буквально проглотил багет, подумав: «Какой же я классный, ну просто герой!» Это был один из первых моих небольших актов самостоятельности, которым я очень горжусь.
— Интересно, в каких файлах у вас хранятся воспоминания?
— Я очень ярко помню запахи, например. Недавно пересмотрел одно интервью, где собеседники говорили о запахе парижского метро, и вспомнил, что там действительно пахнет уникально — какой-то смесью сыра, сероводорода и приятной деревенской затхлости... А еще у меня в голове остаются картинки, как фото. Сейчас я вспомнил, как жил на Сен-Дени, на севере Парижа. Арабы там торговали сигаретами. У метро стоял человек с бородой, у него картонка, на которую выложены пачки с надписями. Не знаю, почему вдруг это в памяти всплыло...
Или вот еще: помню, однажды после одной гулянки я проснулся под столом — думал, такое только в комедиях бывает. Париж, утро, мансарда, а рядом на полу — девять человек из самых разных стран и континентов — красивые ребята и девчата, которые классно вчера покутили после очередного показа. Высовываю голову из-под стола, смотрю в окно, а там — Лувр. Прямо в упор, совсем рядом. А буквально за неделю до этого я у себя дома, в Люберецком районе Подмосковья, пивные банки алюминиевые по улицам пинал, условно. И тут жизнь продемонстрировала такой контраст.
— Вы ведь родились не в Подмосковье, а в городе Губкине Белгородской области?
— Да, родители, когда мне было восемь лет, переехали в Подмосковье. Меня никто ни о чем на тот момент не спрашивал — перевезли с собой, можно сказать, как чемодан. Я не жалуюсь, но первое время мне было сложно. Вообще, я думаю, детям сложно бывает резко менять привычные места обитания, и если говорить о детских воспоминаниях, то первое время меня точно окружали серые краски.
— Это на вас повлияло?
— И да и нет. Как говорится, бытие определяет сознание. Петербургский школьник, который видит улицу Зодчего Росси, атлантов и красивую набережную, не может этого не впитывать, это влияет на его жизнь и на последующий выбор. Я же, когда рос, не видел такой красоты, таких правильных форм и такой геометрии. У меня бытие было не настолько изящно, но тем не менее все равно существовала какая-то внутренняя тяга к чему-то прекрасному, к правильным формам, к красоте, изящному искусству.
— Что дали вам те два года, когда вы работали моделью в Европе?
— Я, например, стал спокойно воспринимать отказы, они меня совершенно не пугают сегодня, когда хожу по кастингам и по каким-то причинам не подхожу как актер в тот или иной проект. Модельный бизнес таков, что парни и девушки получают огромное количество отказов ежедневно, значительно больше, чем артисты. Мне столько раз говорили, что я не устраиваю, за то время, что был моделью, что у меня выработался серьезный иммунитет — защита от чужого мнения и осуждения. Это первое и самое важное, что дал мне моделинг. А еще благодаря работе в модельном бизнесе я увидел мир и выучил язык.
— Кроме Парижа, какие места, где вы работали, вас еще впечатлили?
— Меня очень впечатлила Италия. Милан, в частности. Знакомые и просто интересующиеся люди часто спрашивали, какой город из этих двух мне нравится больше: Париж или Милан. Так вот, выбирать из них с точки зрения красоты и впечатлений — это как выбирать между матерью и отцом для меня. Это разная, но очень сильная любовь. Если Париж — это город с каким-то ярким, выразительным и порой даже капризным характером, то Милан — это место, где работа и жизнь точно проходят с удовольствием. Там ощущается спокойствие, хотя ты и не находишься в спокойном ритме. Ты бежишь по старым итальянским мраморным плитам, массивным, недвижимым, таким теплым, что эта суета не выматывает, а, наоборот, добавляет сил, и ты просто все делаешь быстро и с наслаждением.
— Чем пахнет Париж, вы рассказали, а чем Милан?
— Милан пахнет пиццей «Пепперони» за два евро! Для меня это не какой-то изысканный ресторан. Так как я ездил с голой задницей, извиняюсь за выражение, то и эта страна для меня немножко дворовая по ощущениям. Я бегал по улицам, курил табак в трамвае, как дикарь, из клетки сбежавший, где на меня ругались местные кондуктора. И всюду эта беготня какая-то, — куда-то залезть, в какую-то подворотню рядом с собором Дуомо заглянуть, с кем-то посмеяться из местных и вдруг, завернув за угол, попасть в офис к Магде — одному из самых влиятельных кастинг-директоров в мире. Она определяет для многих модных домов, кто будет принимать участие в шоу. Выглядит потрясающе — такая большая цыганка с красным платком с какими-то одеждами, с золотыми кольцами. Ей как будто бы магического шара не хватает, но она при этом абсолютно лишена вульгарщины, пошлости и очень органична в этом своем состоянии.
Я приезжал несколько раз в Милан. И когда оказался там в третий раз, привез ей шоколадку «Аленка», перевязанную красной лентой — просто очень хотел сделать ей что-то приятное, она мне очень понравилась как человек. Потом ее помощник сказал: «Ты купил ее сердце, она любит сладости».
— В каких вообще вы участвовали показах, что за модные дома представляли?
— Показов было очень много. Я, например, работал с Наоми Кэмпбелл и Ириной Шейк на показе Живанши в Париже. В Милане с Филиппом Плейном работал несколько раз. Вообще удивительное время, конечно. На показах были самые разные люди: Тейлор Свифт видел, Пэрис Хилтон. Или вот Снуп Догг. Я Снуп Догга все детство слушал у себя в наушниках, а тут он вдруг материализовался на расстоянии вытянутой руки. Восторг, смешанный с удивлением. Вдруг такой дикий ультрамариново-фиолетовый след на картине под названием «жизнь» появился. И ты стоишь, ржешь нервно про себя и думаешь: «Елки-палки, что сейчас вообще происходит-то?»
— Это, наверное, вы намечтали. Я думаю, у человека с богатой фантазией может реализоваться что-то такое как будто бы нереальное, почти сказочное. Если человек живет бытовой жизнью, без фантазий, у него ничего такого и не случается. Вы же фантазер?
— О да! Не кормите хлебом, что называется! Но в последнее время я больше работаю и мало фантазирую, и очень жалею об этом. К слову, когда мечтаю о чем-то, мне кажется, что я как будто бы моложе, чем есть на самом деле, становлюсь. Вот вчера мне водитель такси, когда я увозил из своей парикмахерской картину, сделал комплимент: «Я думал, ты мой ровесник и тебе года 23». В реальности мне на десять больше.
— Погодите, Александр, из своей парикмахерской — это как?
— У меня свой барбершоп. Называется «Ипподром». Я открыл парикмахерскую на Беговой, рядом с Московским ипподромом. Если нет съемок, я стригу людей. Освоил профессию парикмахера недавно, три месяца учился. Абсолютный кайф, дико интересная штука. Мои клиенты — это мой бензин: я изучаю людей, когда их стригу, слушаю тонны самых разных историй. Вот, например, недавно был актер, который, как выяснилось, снимается исключительно в эротике. А до него в кресле сидел человек, который 12 лет в морге отработал. Вот такой контраст. Он заявил: «Да я 12 лет уже трупы режу... Ты аккуратнее, там у меня шрам». А до него был офисный клерк, светлейший человек совершенно. А еще раньше — бывший наездник, который на старом ипподроме прежде скакал. Самые разные люди. Приходил иностранец из ОАЭ с переводчицей и со своим помощником, которые купили старые часы «Слава», лежавшие у меня на полке, — коллекционер оказался. Врач из Индии был — классно поболтали на английском. Моряк еще приходил. Очень разные люди.
— Для чего вам нужен барбершоп?
— Во-первых, он дает возможность снизить давление, которое иногда оказывает актерское безденежье: я хочу иметь хотя бы небольшую возможность выбирать, где и с кем сниматься, и такое мое небольшое дело позволяет не сниматься в откровенной ерунде. Во-вторых, меня всегда беспокоило, что от момента создания до момента готовности фильма проходит много времени и нет этого дофаминового эффекта: сделал — получил. А мне иногда хочется иметь отклик сразу. Подстричь кого-то и увидеть результат. Или вот, как раньше, взять какой-то кусок дерева и преобразовать его. У меня столярная мастерская была до барбершопа своя, я там делал столы, стулья, полки.
— Неожиданно. И что с ней сейчас?
— Закрыл. Я снимал помещение в Научно-исследовательском институте радиосвязи на Преображенской площади, но банк выкупил эту землю под застройку, и НИИДАР снесли. Более того, я даже жил однажды в этой мастерской. Был ковид, съемки не суперактивные, поэтому я переехал туда жить. Моя мастерская была крошечная, всего 12 квадратных метров, но оборудовать ее получилось классно: большой деревянный подоконник, огромные стеклоблоковые окна, кровать, антресоль, где лежали деревянные заготовки, вещи и чемоданы. У меня там не было ни ванной, ни туалета: я сам себе сделал там дачный умывальник по технологии «одно ведро было сверху, другое внизу», и, когда нижнее заполнялось, выходил уже в общий коридор из мастерской и сливал эту воду.
Мыться ходил в соседний спортзал на территории. Вот такие дела. А сразу за этими 12 квадратами за моей стеной находилось пыльное заброшенное пространство размером практически с футбольное поле, где жили дикие кошки: они там ловили мышей, а иногда я их подкармливал. В общем, мы в симбиозе с ними существовали. Там же иногда я репетировал свои сцены из кино и спектаклей. А прямо надо мной жили и работали мои друзья из архитектурного бюро. У них рояль стоял, на котором иногда играла сестра моего друга. Утром выходил в синем вафельном халате с чашкой кофе на это «футбольное поле», слушал Шопена и курил сигаретку. Наслушавшись, иногда развлекался тем, что палил из своего пневматического ружья по пустым железным банкам от газировки. Вот такие развлечения. А потом шел на премьерные показы фильмов и красные ковровые дорожки как ни в чем не бывало!
— Прекрасная картинка. Вот теперь скажите мне, что артисты — нормальные люди...
— Ха! Странненько может звучать, я согласен! Ну а что такого? Живу свою лучшую единственную жизнь с большим удовольствием и без вреда для окружающих.
— Мне нравятся такие люди, которые живут с удовольствием, я и сама стараюсь.
— И правильно, это важно. Так вот потом института не стало. Когда его сносили, я стоял с чемоданом и думал, куда теперь деваться дальше, где искать квартиру. Меня посетило еще одно гениальное озарение: «Я же всю жизнь хотел в Петербурге жить...» — и буквально за неделю нашел комнату в Петербурге и переехал туда на год.
Я был всегда легкий на подъем. Мои детские сады и школы всегда находились за тридевять земель. Помню, что с 9-го по 11-й класс я ездил из Подмосковья в Кузьминки на учебу в гимназию. Но до нее не доходил, ел в «Макдоналдсе» и шел в кинотеатр «Высота» смотреть очередной фильм, потому что сил не оставалось после дороги еще и в школу идти.
— Вы, можно сказать, с детства путешествуете? Какое путешествие было самым рискованным?
— Я недавно в марте вот так же, с рюкзаком, по Кыргызстану путешествовал. Попал как раз на Нооруз, наблюдал с восторгом в Бишкеке, как местные устраивали скачки, видел древнюю игру кок-бору, когда наездники тушу барана перекидывают с лошади на лошадь. Во время путешествия я также посещал Каракол, это Восточный Кыргызстан, меня там чуть не съели волки. Был сезон, когда лыжники уже уехали, потому что снег сходил, а трекеры еще не приехали, потому что пока холодно. Я добрался до Каракольского ущелья и двинулся в сторону заповедника. Подхожу — там шлагбаум и одинокая деревянная будка, в ней сидит человек и говорит: «Ты оставь хоть номер телефона». Я оставляю, а он добавляет: «Только вон за той горой ловить уже не будет». И я пошел.
В приложении на карте отметил какой-то родник, который находился на расстоянии 8 километров по течению реки, и пошел. Везде подтаявший застывший снег, и вдруг, уже пройдя километров шесть, я увидел свежие волчьи следы. Они как собачьи, но крупнее. Сзади, слева, справа у меня огромные горы, и я в этом ущелье один. И тут же пространство стремительно стало заполняться звуками — шуршанием, рычанием, воем. Короче, я испугался, взял огромный камень в руку и стал потихонечку отбегать назад. Конкретно глаза в глаза с волком не встретился, но следов было много, и воображение разыгралось. Страх был животный. Сразу все чувства обострились. Там остро пахло разряженным воздухом, озоном и холодом. Страх меняет восприятие.
До этого все было солнечно, какая-то легкая река шумит, ты вдыхаешь свежесть. И вдруг, когда понимаешь, что есть вероятность прямо сейчас умереть, воображение начинает дорисовывать голодных весенних волков, и в ту же секунду все мрачнеет. Когда я вернулся к уже знакомым местам, которые проходил, сел, открыл сверток с сыром, хлебом и колбасой, поел. Посидел возле реки, в ледяной воде ноги помочил. Когда уже выходил из этого ущелья, бросил взгляд под ноги и увидел огромную подкову. Я второй раз в жизни нашел подкову. Первый это было в 14 лет, теперь у родителей дома висит. А второй раз тогда — в Кыргызстане. Это точно на удачу. Судьба будто бы мне сказала: «Я тебя вижу».
— Вы были когда-то на краю, кроме того момента с волками?
— Да, когда прыгнул вниз головой в пропасть в Южной Корее. Как-то я несколько месяцев жил в Сеуле. И в какой-то момент мне настолько опостылела повседневность, что я поехал на юго-восток Сеула, привязал себя резинкой к ногам на 50-метровой вышке над озером и прыгнул. Страшно было так, что отнялась левая рука и чуть не остановилось сердце. После захотелось поесть чего-нибудь странного. Вообще день оказался насыщенный, конечно. Это было сырое мясо, что-то типа корейского тар-тара. Никогда прежде ничего подобного не ел. Так интересно — я хотел вернуть вкус жизни, прыгнул и потом вкусил жизнь буквально, я имею в виду блюдо. Видимо, мне это было очень нужно зачем-то тогда.
Я вообще стараюсь чаще спрашивать у своего внутреннего маленького ребенка: «Чего ты хочешь?» Многие вещи яснее становятся, конечно.
— Интересно, вам важен процесс или результат? Например, бизнес должен быть успешным или достаточно заниматься им для удовольствия?
— Конечно, бизнес должен быть успешным. Мне важно балансировать между тем, чтобы просто делать, что хочешь, и тем, чтобы это приносило пользу. Творчество тоже должно быть успешным и приносить деньги. В театре должен быть зритель, а иначе это просто бессмысленное самолюбование на сцене. Важно делать то, что людям нужно. Нужно, чтобы круг замыкался, иначе это пустой какой-то процесс, бессмыслица. Меня пугает, когда делаешь что-то низачем.
Вообще цель моей жизни — оставить пространство после себя по крайней мере не хуже, а в идеале лучше, чем оно было до меня. Вот я себе придумал такую задачу.
— Вы были вполне успешны в модельном бизнесе и могли бы достигнуть очень многого, но все же в какой-то момент вернулись в Москву и продолжили обучение в ГИТИСе. Почему вы снова сделали такой поворот?
— Причиной возвращения был некий внутренний кризис, мне важно было понимать, для чего я что-то делаю, а модельный бизнес мне в этом смысле давал немного. А без идеи мне сложно. И в какой-то момент показалось, что актерство и вообще искусство с точки зрения наполненности какими-то смыслами — история гораздо более интересная и весомая, чем то, чем я занимался до. Когда вернулся после своих приключений, не все, к слову, прошло гладко: на бюджет в ГИТИС меня уже не взяли, за обучение пришлось платить. Мне очень нужны были деньги, и я пошел работать. Меня совершенно не смущало, что я мел улицы, глядя на места, где был мой первый модный показ. Кем только не работал! И продавцом, и грузчиком, и официантом. Я не просто зарабатывал бабки, я видел в этом поэзию и получал удовольствие. Наблюдал за жизнью — это было своеобразное ее исследование. Я и акциями торговал, и звонарем был, и на клиросе пел.
— Александр, вы, конечно, удивляете огромным количеством областей, в которых как-то проявляли себя. Ничего нового у вас в последнее время не появилось?
— Я начал разрабатывать мужской шампунь. Сейчас покажу вам образец, можете понюхать. В какой-то момент меня возмутила мысль: почему у мужиков мало классных качественных шампуней, которыми они пользуются. И я совместно с технологами, изучая огромное количество научных работ по этой теме, создал первые образцы — супермоющую формулу, вот она перед вами. Минимум добавок, современные компоненты, плюс она руки барберов бережет, которые по десять раз в день должны мыть клиентам волосы. Я вот сейчас как раз пытаюсь это оформить и запустить линейку своих шампуней. Название будет такое же, как у барбершопа.
— Когда вы это рассказываете, глаза у вас горят, но я очень надеюсь, что актерскую историю вы не оставите.
— Конечно! Я хочу сниматься. Например, всегда очень жду предложений от прекрасного режиссера Марии Агранович — Маша, привет! Я давно с ней работаю. Мария — замечательный режиссер. Она хулиганка в самом прекрасном смысле этого слова. Бесстрашная, честная и простая — это признак сильных и талантливых людей. Помню, как мы с ней устраивали дискуссии при подготовке к сериалу «Убить Риту», вместе выбирали костюмы, думали, как, где и что смонтировать в черновых сценах, могли буквально за день до съемок вписать какую-то сцену, которая чуть иначе раскрывала персонажа. Произошел некий эффект синергии. Маша любопытная, увлеченная авантюристка, с ней интересно. Она живая, подвижная и при всем этом адекватная. У нее сильная созидательная энергия.
Мария Михайловна точно чувствует все тонкости и грани. За многолетнее знакомство она ни разу, на мой взгляд, не перегибала палку и не перешагивала моральную черту. Это редкость. Я за это очень ее уважаю, ценю и люблю. Мне с ней прикольно время проводить, поэтому я с ней сниматься люблю. Каждый день напряженной и непростой работы с ее командой — это удовольствие. Представляете, некоторые кинематографисты проводят 300 дней в году на съемочной площадке. Это 80 процентов жизни, даже больше, и, конечно, очень важно, с кем ты это время проведешь.
— Полгода своей жизни вы отдали проекту «Хроники русской революции». Что вам дал Андрей Кончаловский?
— Кончаловский — суперпрофессионал. Невероятная удача работать с ним, особенно на таком грандиозном проекте. Если говорить о нашем с ним взаимодействии, то я запомнил один из важных для себя уроков в следующей фразе: «Ты играешь хорошо конфликты, а можешь ли ты хорошо сыграть любовь?»
Работа была интересная, но явно непростая. Очень сложно материал давался. Например, в одну из смен я остался без обеда, потому что нужно было запомнить так называемый рисунок роли, актерскую хореографию — около 38 физических действий, повторяющихся из кадра в кадр, из дубля в дубль — снять пальто, зажечь свечку, прикурить, повернуться, спросить одно, другое, опять повернуться и так далее. Параллельно с физическими действиями говорить историко-политический текст.
Был еще важный нюанс — работа пришлась на период, когда я снимался одновременно в нескольких проектах. Это создавало дополнительное напряжение.
— Говорят, изначально вы сражались за роль.
— Не так буквально. Когда я пришел в Театр Моссовета на пробы, просто сказал: «Это моя роль, и нужно, чтобы вы меня взяли». И в итоге я сыграл персонажа по имени Лютер. Очень интересно посмотреть уже, что получилось. Я старался. Мы все очень старались.
С Юрой Борисовым на площадке познакомились — мне очень понравилось с ним работать.
— Какой он как партнер? В чем вообще секрет Юры Борисова?
— Я думаю, что секрет Юры Борисова в том, что он бесстрашный. Он не боится оценок. Он спокойно занимается делом. И еще ему очень интересно. Юра самый любопытный актер из всех нас, вместе взятых. Ему нравится исследовать и что-то новое постоянно открывать. Он до одури влюблен в это дело, мне кажется. Есть какая-то бескомпромиссная штука внутри него, которая по-человечески заставляет его страстно в это дело погружаться. И ему действительно хочется достоверной передачи жизни через экран. Я банальную фразу скажу: он не изображает персонажа, он в этот момент живет этим персонажем, им является.
— Кого играет Юра Борисов, как он контактирует с вашим персонажем Лютером?
— Он сыщик, который пытается Лютера поймать. А мой Лютер — это беглец, который стремится от него уйти. Это если в паре фраз. Вообще, Лютер мне очень любопытен, он часто меняется, пробует себя в разных ипостасях — некий человек-хамелеон, проверяющий мир на прочность, тестирующий, насколько он еще не сгнил. Думаю, эта хамелеонистость и любопытство к жизни — то, что нас с ним объединяет.
— У вас есть свой способ подготовки к роли?
— Я всегда переписываю сценарий от руки, например. Еще экспериментирую, как будто я — это оживший персонаж. Люблю поступать как мой герой: пожить определенным образом в своей квартире, походить, поесть, покурить, как он. Залезть в его шкуру, ощутить его.
— Можете описать, какой вы дома, когда просто Саша Мизёв, а какой — когда вы Лютер?
— У Саши есть определенная ритуальность в завтраке. Встать утром, поставить на плиту кипятить воду для овсянки, пойти параллельно чистить зубы, вернуться, проверить кашу, добавить молока, порезать ягоды, банан, сделать чашку кофе, сесть напротив окна и пялиться в него. Спокойно поесть, подождать, когда все уляжется, и отправляться по делам.
Лютер бы это делал иначе. Например, завтракал вареным мясом с ножа. Это определенный процесс. Курил не на балконе, как я это раньше делал, когда курил, а на кухне, и при этом сыпал бы пепел куда попало.
Мой характер резче. Звонят в дверь? Саша сразу встает и идет открывать. А Лютер в этот момент сидит: для него его собственные процессы важнее, а все другие пусть подождут. Это другая ритмика и пластика. Если Саша существует в каком-то легком воздухе, то у Лютера все идет через некое сопротивление, будто бы его не воздух окружает, а толща воды. Он меньше суетится. Саша быстрее может говорить, быстрее есть. А этот парень так не станет делать. Вот такая моя домашняя игра в Лютера.
— Кого вы еще хотите сыграть, в каком материале повариться, какой жизнью пожить, с кем соприкоснуться в работе?
— Я люблю своих коллег Лешу Филимонова и Юру Борисова, и, к счастью, с ними поработал. Ради интереса я бы, наверное, поработал с Андреем Першиным, который Жора Крыжовников. Благодаря ему я в свое время открыл для себя такой способ киноповествования, как сериалы. У меня был своеобразный взгляд на них во время обучения в ГИТИСе. Я думал, мол, есть один подлинный жанр — это полнометражный фильм. Но он снял «Звоните ДиКаприо!», и я абсолютно влюбился. Первый сериал, который я от начала и до конца досмотрел. Потом посмотрел «Настоящий детектив» с Макконахи и понял, что сериалы — это может быть очень круто. Оказывается, это отдельный вид искусства... Кроме Першина с Брэдом Питтом прикольно было бы поработать! Мне он очень нравится как человек, как актер и продюсер. Почему-то я особенно проникся к нему после фильма «Война миров Z» про зомби-апокалипсис. Это один из фильмов, который сняла его продюсерская студия.
— Вы вообще мечтаете попасть в качестве актера на Запад?
— Моя продюсерская работа — короткометражка «Остановка» — в этом году уже попала в Канны на Кинорынок. Так что, можно сказать, уже попал как продюсер! Расскажу чуть подробнее: моя однокурсница Мария Большова прислала мне сценарий, и я открыл, что она, оказывается, пишет как богиня! Фактически я ее узнал заново спустя 14 лет после знакомства. И я ей сказал: «Маша, я хочу снять твой фильм как режиссер». Но она сама захотела снимать. Тогда я говорю: «У тебя денег нет ни шиша!» Она: «Да, нет!» — «Тогда я буду продюсировать!» Она: «Ладно!» И мы в итоге с Машкой и командой сняли фильм, сдали его агентству и отправили по всем фестивалям. Первый, кто откликнулся, были Канны. Это очень круто. Я должен был там присутствовать, но не получилось. Не успел сделать визу — нужно было лететь в Иран на съемки фильма «Трудно быть богом». Странная оказалась поездка. Я прилетел в Иран, мы жили совсем рядом с аэропортом. Заснул вечером — все было спокойно, а проснулся на следующий день — аэропорт закрыт и уже началась война с Израилем. Нас с трудом эвакуировали через азербайджанскую границу. Из-за этих событий я, собственно, не смог попасть на Кинорынок. Очередное приключение получилось.
— Интересно, у вас до сих пор осталась цель, с которой вы в 20 лет поступали в театральный — много денег и «Оскар»?
— У меня сейчас одна цель — жить с собой в согласии. Настолько, насколько это возможно. Если я и моя семья будем счастливы и здоровы, если будет работать моя парикмахерская на два места и мне повезет и дальше сниматься в хорошем кино, значит, моя жизнь удалась.
— Что значит «в хорошем кино»? Вот какие фильмы вы любите смотреть как зритель?
— У меня есть три любимых фильма: «Манчестер у моря», «Человек, который изменил все» и «Счастливый Лазарь».
— Юля Снигирь здорово написала в своих соцсетях: «Простая мысль пришла в голову во время просмотра «Киностудии»: хочется сниматься только в таком кино, которое я сама хочу смотреть».
— Я бы тоже об этом мечтал — сниматься в тех фильмах, которые люблю смотреть. Думаю, надеюсь и верю, что это возможно!
Наталья Николайчик
